Сергей Заяицкий - Найденная
— Бросайте пепельницу...
— Не брошу.
— Ну, так я вас убью...
— Хорошо.
— Раз, два...
Господин Фар стоял, направляя револьвер в грудь Армана, но, разумеется, не стрелял. То, что годится в американской фильме, не совсем пригодно для жизни.
— В чем дело? — наконец, пробормотал он, пожав плечами.
— Так-то лучше. Пьер Арман не такой человек, чтоб испугаться какой-то хлопушки... Дело в том, что вот этот мальчик — русский — Митя видел в кино свою сестру...
— Мало ли кто ходит к нам, разве я знаю по имени всех девиц, посещающих «Геракл».
— На экране, чорт возьми, он ее видел... т.-е. он думает, что это его сестра. В «Красном витязе»...
Жюль Фар посмотрел на мальчика и вдруг вспомнил.
— А как ее зовут?
— Маруся, — удивленно произнес Митя.
— Это ты тогда кричал?
— Я.
— Вот что...
— Мы вчера ходили с ним на сеанс, — продолжал художник, — но горе в том, что появляется эта Маруся только на несколько секунд... Он не успевает ее как следует рассмотреть... А между тем он считал ее умершей, и это его единственная родня в России... Понимаете? Вы — люди с ледяными сердцами?
— Чего же вы хотите?
— Покажите нам ее специально.
— Какой вздор!
— Господин Фар, — сказал Дюру, — я бы доставил им это удовольствие.
Господин Фар удивленно посмотрел на Дюру.
— С какой стати?
— Надо уважить чувства этого мальчугана... а, кроме того, как знать...
В этом «как знать» прозвучало нечто понятное для директора. Дюру что-то задумал, а у Дюру на плечах была голова, и в голове этой был мозг, а не студень. Это не подлежало сомнению.
— Ну, ладно, — сказал он.
— Мы сейчас это сделаем, — проговорил Дюру, — идемте, честные люди. Оператор здесь.
Арман торжественно взял Митю за руку.
— Эй, оставьте пепельницу.
— Я ее принесу после. Она еще может мне пригодиться.
Жюль Фар подождал, пока они ушли, а потом поднялся в свою ложу. Любопытство его разбирало.
В этот час огромный зрительный зал «Геракла» был пуст и темен. В нем было тихо как в склепе.
«А что, если бы такая тишина была тут и по вечерам?» Директор содрогнулся при одной мысли о подобном убытке.
Внизу приотворилась дверь, на секунду в зал вонзился дневной свет. Но затем опять стало темно. Освещая дорогу карманным фонариком, Дюру вел за собой Армана и Митю.
— Вот сюда сядем, — говорил он, и его голос отдавался в гулком куполе. — Господин Жамэ?
— Да, — послышался голос оператора, и на задней стене зала вспыхнул квадратик.
— Давайте прямо третью часть.
На экране сразу появилась степь.
— Дальше, — кричал Дюру, — вертите, вертите... еще, еще... ага, вот базар. Мальчик, ты скажи, когда...
— Вот, вот...
— Стоп. Стоп... поворот назад... так... больше не вертите.
Директор видел, что мальчик вскочил с места, разглядывая женщину, неподвижно застывшую на экране.
— Это она... это она, — кричал он, — это Маруся... Смотрите, господин Арман, это Маруся...
На секунду даже господин Фар был взволнован.
Ему представились далекие степи, маленький городок, где теперь живет эта Маруся. Она и не подозревает, что в Париже сейчас ее брат смотрит на ее изображение.
— А ну-ка, два поворота! — крикнул Дюру.
Женщина сделала несколько шагов.
— Ее походка... она всегда так ходит... Это Маруся.
— Да, это Маруся! — восторженно гаркнул художник, хватив пепельницей по ручке кресла.
— А вы тоже ее знаете?
— Нет я ее не знаю... Я так полагаю...
— Что же, довольно вам?
— Еще секундочку.
Мальчик с жадностью пожирал глазами экран. Он подошел ближе, но вблизи было хуже. Маруся стала громадной словно колокольня. Он снова отошел и все смотрел, смотрел...
— Но какой же это город?
— А уж это чорт его знает.
— Не только чорт его знает, — смеясь, сказал, Дюру. — Знает еще тот, кто снимал эту фильму.
— Да, а Москва, к сожалению, не на кончике вашего носа.
— Ерунда, — вскричал художник, — всюду можно пробраться. Ну, спасибо, гражданин... Да, еще вопрос, какая фабрика снимала эту фильму?
— «Красное Знамя».
— Там должны знать?
— Разумеется.
— Адрес фабрики у вас известен?
— Мы сносились через русское представительство.
— Хорошо. Я пойду в представительство.
— Жамэ, можете гасить аппарат!
В руках Дюру снова вспыхнул электрический фонарик.
Жюль Фар спустился в кабинет.
«Чудная история, — подумал он, — впрочем, все это в конце концов нас не касается. Не понимаю, для чего Дюру с ними возится».
Через полчаса администратор появился в кабинете. Вид он имел довольный и веселый.
— Едва уговорил их сняться, — сказал он, — наврал, что у нас принято снимать всех, кто посещает кино в неположенное время. Распространился, кроме того, насчет выразительности лица художника. Ну, и согласились.
— А для чего вам это было нужно? — спросил директор.
Дюру удивленно уставился на него.
— Как для чего? — воскликнул он и расхохотался. — Пишите еще чек на пять тысяч, — сказал он, — и это даром, уверяю вас. Моя идея стоит раз в десять больше.
VI. ХУДОЖНИК АРМАН ПРОДОЛЖАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ
На следующее утро Арман и Митя отправились в русское полпредство.
Они оба не спали всю ночь. Митя рассказывал про свою сестру и про Москву, а художник Арман произносил яростные речи против буржуазного строя. Им раз десять стучали в стену и грозили выселением.
Улицы были запружены народом, как всегда в эти утренние часы. Все торопились на службу, автобусы ползли набитые битком, даже на метро (подземная железная дорога) трудно было найти место.
Красный флаг на здании полпредства привел в восторг Армана.
— Вот настоящий флаг, — кричал он, — не то что эти пестрые тряпки... это огонь... это заря новой жизни... Я знаю, какую картину я напишу. Красный флаг на фоне голубого неба — и больше ничего. Я представлю эту картину на академическую выставку специально для того, чтобы извести профессоров. Я не получу ни одного голоса, но я испорчу им аппетит. А это тоже чего-нибудь да стоит.
Если бы Арман и Митя были менее увлечены своими мыслями, они заметили бы одно странное явление.
Почти все прохожие оглядывались на них и говорили при этом что-то друг другу. Некоторые даже останавливались, чтобы получше разглядеть их. А между тем в их наружности не было ничего особенно замечательного. Разве что худоба Армана, но в конце концов мало ли в Париже худых людей.
Они вошли в здание полпредства.
Арман остановился посреди первого зала, в который они вошли, и восхищенно оглядел всех секретарей и машинисток.
— Граждане единственной трудовой республики, — пробормотал он. — Мне нужно видеть секретаря полпредства, — прибавил он, обращаясь к какому- то молодому человеку.
— Я сейчас ему скажу.
Молодой человек пошел куда-то.
И здесь, как и на улицах, все перешептывались, глядя на Армана и Митю.
Молодой человек возвратился.
— Господин Арман, пожалуйте.
Художник выпучил на него глаза, но тут же произнес тихо, обращаясь к Мите:
— Оказывается, я так известен в Париже... Я даже не называл ему моей фамилии, а он между тем ее знает.
Секретарь сидел в кабинете с опущенными шторами. В эту пору солнце начинало сильно припекать в Париже, и в комнатах становилось невыносимо жарко.
Секретарь ответил поклоном на поклон и жестом предложил сесть. Он с любопытством поглядывал в особенности на Митю, который смущенно озирался по сторонам.
— Мы пришли к вам по очень удивительному делу, товарищ, — сказал Арман, со смаком выговаривая слово «товарищ», — вы, вероятно, и не представляете, о чем мы будем беседовать с вами.
— To-есть вы, вероятно, пришли по поводу этой Маруси? — сказал секретарь.
— Какой Маруси?
На этот раз художник так выпучил глаза, что казалось, они сейчас выскочат.
— Как какой Маруси... сестры этого малого. Скажите-ка откровенно, сколько заплатил вам «Геракл» за всю эту комбинацию?
— Заплатил?.. Кто заплатил? За какую комбинацию?
— Ну, вот за эту штуку?
Секретарь презрительно кивнул на газету.
И тут Арман с ужасом увидал свое изображение на первой странице самой ходкой парижской газеты — «Парижское эхо».
Он дрожащими руками взял газету. Кроме него, красовалось еще изображение Мити и кусок фильмы, изображавшей Марусю.
На двух столбцах была подробно рассказана вся история. Были сочинены какие-то подробности о мальчике, рыдавшем перед директором, о том, как директор был потрясен до глубины души. Арман был всюду назван «забавным чудаком» или «трогательным простаком». В статье упоминались какие-то его картины, выставленные на последней выставке «отвергнутых». Было написано, что Митя предполагает выехать в Россию на поиски сестры.
