Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон

Он уже подбежал к двери и остановился. А приказ? Ведь ему приказано выключиться. Но, может быть, он не так понял? Может быть, ему надо выключиться после того, как он обо всем известит Хусто и спасет Каталину? Кто ему может помочь? Снова вызвать своих? Опасно, да и зачем... Карлос не такой человек, чтобы допустить неточность. Гарсиа получает связных. Где же вы, сень­оры? Вы нужны именно сейчас.

— Что нового, Гарсиа?

В визгливом голосе хозяина слышалась тревога. Ко­нечно, жена ему не даст спуска, если к концу недели он не принесет ей обещанное кольцо.

— Напрасная тревога, шеф. Я нашел непочатый ящик с коньяками. Притом майор Фоджер напомнил о своем долге... Довольно крупная сумма.

— С Фоджера не тяните, Гарсиа, — шепотом про­скрипел хозяин. — Это важная птица.

— Не беспокойтесь, шеф. Я умею ладить с гостями.

— Знаю, знаю, Гарсиа. Знаю и дорожу вами. Вы крепко забегались последние дни. Вот вам новый помощ­ник. Он ждет с вечера, — я не хотел отрывать вас... Его рекомендует компания.

Из-за широкой спины хозяина появился маленький смуглый человек с быстрыми движениями и веселой, подкупающей улыбкой.

— Мне не нужно помощника, шеф, — хмуро сказал бармен.

Мелькнула мысль: как же рация? .. Маленький человек вдруг быстро выступил вперед и вежливо сказал:

— Испробуйте меня, сеньор. Я хорошо работаю, сеньор. Я служил до пятьдесят четвертого года в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка, на Шестой авеню... Знаете, в двадцать лет нелегко остаться без работы...

Вслушиваясь в быстрый и легкий говорок незнакомца, бармен по привычке выделил из сказанного цифры: пятьдесят четыре, шесть, двадцать... Дьявол разберет, простое это совпадение или...

Гарсиа перехватил внимательный и чуть насмешливый взгляд незнакомца. На что-то решился:

— Ладно. Мы испытаем его, шеф.

И вот они остаются вдвоем — Гарсиа и помощник.

— Времени, кажется, мало, сеньор,— вежливо, но с оттенком требовательности сказал новый кельнер.— Вы не введете меня в курс дела?

Гарсиа не знал, на что решиться. Кельнер понял его, подошел к фанерному щитку, на котором бармен поме­чал поступление ящиков из кладовой, и написал несколько цифр.

— Да, трудный выдался день, — сказал бармен, бег­ло взглянув на цифры. — Он стал началом вашей борь­бы. .. за место. (Бармен оставлял себе лазейку для отступления.)

Он выставил на стойку три бокала, именно три, и бросил кельнеру салфетку:

— Покажите-ка, — на что вы способны?

— Но три миллиона рабочих людей Гватемалы, — шепотом сказал кельнер, — выгонят со своей земля наемников.

Он легким взмахом салфетки стер воображаемую пыль с бокалов и грациозным движением поставил их на ладонь. Бокалы стояли не шелохнувшись. Гарсиа одо­брительно кивнул:

— А вы молодцом... Ну, давайте работать. Только что я получил приказ...

Каталина всю ночь не выходила из своей каморки. Дон Гарсиа не велел отлучаться. И она ничем не может помочь Мигэлю. Как она боялась выдать себя хоть од­ним движением — там, среди офицеров! Понял ли ее Мигэль? Он бесшабашный и такой же гордец, как она. И зачем только она спела эту песню при Фоджере! Ну, конечно, хотела порисоваться перед Мигэлем. Дон Гар­сиа так и сказал. Он крепко отругал ее. Было за что. Фоджер проводил ее странным взглядом. И два раза ночью она слышала его шаги возле своей комнаты. Что ему нужно? Неужели ее подозревают?.. А в чем? Вот уже неделю она ничего не передает своим. Связной не приходит. В отель чужих не впускают. Как трудно — всегда одна. А на другом конце коридора под замком ее друг, и она не может всласть наговориться с ним, вспомнить их веселые игры в Пуэрто, подурачиться, помечтать...

Каталине показалось, что заботливая рука пере­несла ее из тесной душной каморки к портовому при­чалу. У грузчиков обед. По шатким мосткам скользит и прыгает с узелком в руке девочка в матросской блузе. Это она — Росита. Она несет маисовые тортильи отцу и очень вкусную лепешку — Робу. Роб — друг. Он всегда ждет ее и ошарашивает буйной мелодией своей голу­бой Ямайки.[10] Росита несется по мосткам и звонко рас­певает:

Мои друзья портовики,Вы на подъем всегда легки,А в стачке — хлеще ветра.Нас Ла Фрутера не согнет,Не купит нас, не обведет:Мы с вами — из Пуэрто!

Их много — жен и дочерей, пришедших сюда с узел­ками. Мужчинам хочется повеселить своих подруг и де­тей. Вот один начинает танец, плавно обходит портови­ков, в круг входит второй плясун, и с ними Росита. Все трое выхватывают из-за поясов ножи и, не переставая отбивать четкий ритм танца, протягивают их женщинам рукояткой вперед. Это «движение больших кавалеров», так гватемальские  индейцы-лакандоны  приветствуют желанного гостя. Ритм танца убыстряется, ножи свер­кают, танцоры поворачиваются лицом к морю и с резким гортанным возгласом делают выпад, обращая острые лезвия в сторону тех, кто движется сюда на ботах.

Ноги дробно стучат по причалу, боты приближаются, это гринго; ноги стучат, стучат... кто быстрее?

...В дверь стучали —и Каталина проснулась. Стук был осторожный, но настойчивый.

Каталина приоткрыла дверь. Незнакомое, очень смуг­лое лицо. Веселые, со смешинкой, глаза.

— Простите, сеньорита, — очень вежливо сказал че­ловек. — Я новый кельнер в баре. Дон Гарсиа кланяется вам и передает... Пятьдесят четыре, шесть и два­дцать, — шепнул он.

 — Наконец-то, — вздохнула девочка. — А мне такое приснилось...

Лицо ее светилось счастьем, словно она встретилась с чем-то очень дорогим. Кельнеру хотелось подобрать для нее ласковое слово, но девочка нарушила пароль, и неписаный устав подпольной жизни заставил его напу­стить на себя строгость.

— Я что-нибудь не то сказала? — перепугалась Ка­талина и тут же спохватилась. — Извините... Три... Ко­нечно, три.

— Три миллиона, — отозвался кельнер. — А сейчас, сеньорита, вы поможете мне отнести в бар посуду и по дороге будете внимательно слушать. В восемь пять­десят пять — запомните это время, сеньорита, — в восемь пятьдесят пять вы начнете уборку в шестом номере. Там, кажется, стоит большой трельяж. Он легко сдви­гается...

Старшая сеньора, проходя мимо Каталины, остано­вилась и посмотрела на нее.

— Задержись на секунду, девочка.

Пожилая женщина с усталыми глазами, она о чем-то подумала и сказала, как бы мимоходом:

 — Я тебя ни о чем не спрашиваю. Это не в моих правилах. Но мне не нравится, что о тебе спрашивают люди Фоджера.

Старшая отошла. Каталине стало страшно. Нет, только не думать, ни о чем не думать. В восемь пять­десят пять... Осталось десять минут. А вдруг постояльцы в номере?

Она легонько постучала, и дверь распахнулась, слов­но ее ждали. Какая удача! Агент Юнайтед фрут компани, живущий в номере, собирался уходить.

— Чудесно, что ты под рукой, сеньорита! — восклик­нул он. — Отправь эти телеграммы. Срочно. Сдачу оставь себе.

Каталина не знала, что и делать. Не в правилах отеля отказывать постояльцам; любая их просьба счи­талась для прислуги законом. И вдруг пришла дерзкая мысль.

— Сеньор должен знать, — с вымученной улыбкой сказала девочка, — из отеля меня не выпустят.

— Ты права. Я и забыл. Попробую передать по теле­фону.

Он бросился к аппарату. «А сейчас восемь пятьдесят пять», — с тоской подумала девочка.

Но ведь в жизни бывают и удачи.

Напрасно агент вращал диск — вызова не было. По распоряжению Фоджера все телефоны отеля были от­ключены. Агент что-то проворчал и вышел из номера, бросив на стол ключ.

Каталина плотно прикрыла обе двери и медленно подошла к трельяжу. Осторожно взялась за угол — трельяж плавно сдвинулся. Девочка бросила быстрый взгляд на дверь и, чтобы не оказаться застигнутой врас­плох, приставила к двери швабру. Потом снова прибли­зилась к трельяжу и приложила ухо к щели в перего­родке. В соседнем номере было тихо. Но вот кто-то пре­рывисто задышал, как будто над ухом девочки. Она обернулась. Никого. Это в соседнем номере. Кельнер сказал, что там будет один Хусто, офицеры в девять приглашены на заседание к Фоджеру.

— Хусто, Хусто, — зашептала она в щель. Скрипнула пружина кровати, но в ответ ни звука.

Даже шумное дыхание прервалось.

— Хусто, отвечай же! — взмолилась девочка. — Это я, Росита! Ты один в номере?

Глухо донеслось:

— Один.

— Как мне знать, что это ты — Хусто? — сказала де­вочка, едва не плача: нельзя было назвать его настоя­щим именем!

— Пусть я захлебнусь на самой высокой волне, если это не я! — донеслось из-за перегородки.

Это была любимая клятва Мигэля — девочка ее хо­рошо помнила. Она чуть не вскрикнула от радости и жарко зашептала:

— Как мне жаль тебя!.. Наши просят продержаться еще сутки. Сможешь?

— Это много, Росита... Я не знаю. А кто просит?