Илья Миксон - Трудный месяц май

А видимость — на тысячу километров! Как из космического корабля, наверное.

— Ну?! — победно спросил Антон.

— Здорово, — заулыбался Ростик. Смуглое лицо его прямо-таки светилось. Все опасения и страхи забылись. Не отпустят к морю, и здесь с Антоном лето прекрасно пройдет. С Антоном не соскучишься!

— Завтра уже поздно было бы, — сказал Антон. — Государственная комиссия принимать будет. Не сунешься. А тот… — Он показал вниз, на такой же дом, который только начали строить. — А тот когда еще до крыши доведут!

Второй двенадцатиэтажный поднимался пока до первых оконных проемов. Кран над будущим домом нависал стрелой, будто цапля над лягушонком.

Антон приложил к белесым бровям руку козырьком и пристально вгляделся в остекленную кабину строительного крана: не мама ли там работает? Оттуда, из «стрекозиного глаза», тоже все прекрасно видно. Не единожды попадался…

— Тут смотреть нечего, — произнес Антон, понизив голос. — Город как город.

Он увлек Ростика на другую, безопасную сторону.

И отсюда был виден город, прибрежная часть его. Крытые рубероидом, промазанные полосами битума крыши панельных и кирпичных домов, щедро выстекленные дома-«свечки», и, казалось, насквозь прозрачное управление стройтреста, и темная стремительная махина танка «Т-34» на гранитном постаменте, а правее за ним, через дорогу, за временным щитовым забором, звездным кругом наклонные стелы-знамена.

За горбатым путепроводом и рыжим с робкой прозеленью лесом виднелись ГРЭС и завод.

— А знаешь, какой вышины новая труба?

— Сто восемьдесят, — небрежно кинул в ответ Антон.

Высота внушительная, но мама каждый день почти на сорокаметровую высоту забирается.

Антон покосился на «стрекозиную» кабину…

— Пошли, оттуда еще поглядим.

С южной стороны все так же величественно текла река и желто светились песчаные пляжи левобережья. За мрачными развалинами, Домом Советов и Дворцом культуры опять топорщился лесной массив.

— Во-он там, где две березы срослись, Дом пионеров и школьников будет. Говорят.

— Где-где? — выпучил карие глазищи Антон.

— Видишь ель сохлую? Макушка вроде телевизионной антенны, пригнулась даже… Дальше чуть две березы в обнимку…

— Ерунда! — отрезал Антон. — Дворец для нас выстроят там, где развалины. И не спорь! Кто лучше знает: самый первый прораб в Иришах или оператор, хоть и старший, отец твой?

Спорить, конечно, не имело смысла.

С Волхова задул ветерок. Посвежело. Антон внимательно осмотрел небо.

— Опять тучи натянет. К вечеру наверняка дождь хлынет.

— Похоже, — согласно кивнул Ростик.

— У нас тут солнце шестьдесят пять дней в году.

— В среднем, — уточнил Ростик. — А в Баку не меньше чем триста.

Ростик сказал это просто так, но Антона задело.

— Ну и сидел бы в своем Баку! И смотрел бы каждый день на свое солнце. Это даже неинтересно, когда каждый день с утра до вечера солнце печет. И грибы не растут. Им влага нужна, грибные дожди.

— В Баку грибов нет. И леса нет…

— То-то! А здесь на любой вкус: солнце, дождь, лес, грибы!

— Там море…

Против моря, конечно, ничего не скажешь. Море — это море. Антон никогда в жизни не бывал на море. А море…

— А Волхов там есть?

— Волхова нет.

— И Волхова нет! — победоносно воскликнул Антон: сквитался за море. Тем более, море в Баку Каспийское, а оно, как всем известно, мелеет год от года. Скоро совсем, наверное, высохнет.

Волхов — река вечная! По Волхову еще варяги в Грецию плавали. И древние славяне на веслах и под парусом ходили… Вот эпоха была! Никто в школах не просиживал. Кто в греки, кто куда ходил…

Антон хлопнул Ростика по плечу и зябко передернулся от ветра:

— Айда вниз, насмотрелись.

Ростику тоже стало холодно.

Только отошли от кирпичного фальшборта, сошли на три ступеньки, как где-то гулко прогремел взрыв. Ребята бросились назад, на крышу.

За неразлучными березами, словно по волшебству, выросло высокое мохнатое темно-сизое дерево. Не дерево — громадный куст. Вырос и упал, будто подрубили его сразу. Лишь сизое облачко поплыло по небу, но и его подхватил волховский ветер, смял и развеял.

Антон и Ростик молча переглянулись и сломя голову бросились к лестнице. Скорее вниз и — туда, к месту происшествия!

Сверху до берез, казалось, рукой подать, а бежать пришлось километра полтора. Сразу согрелись, жарко даже стало. Примчались, а там и следов никаких. И людей нет. Но воронку отыскали. Неглубокая такая, а вода коричневая выступила. Вокруг свежие комья разбросаны веером. Рваные края воронки сизым дымятся, и взрывчаткой прогорклой пахнет.

— Старшего лейтенанта Январева работа. — Антон сразу догадался, что саперы подорвали снаряд или мину. От бомбы такие ямы вырывает — ого-го!

— Интересно, — сказал Ростик, — где они снаряд выкопали?

— Этого добра тут полно, — небрежно ответил Антон. И опять съязвил: — В Баку неразорвавшиеся боеприпасы и днем с огнем не сыщешь!

— В Баку не было фронта.

— И фронта там не было!

Нет, Ириши ни с каким другим городом не сравнить! Трофеи здесь не только по одиночке — целыми залежами попадаются.

— Вот бы нам склад обнаружить! — размечтался вдруг Ростик.

Антон глянул на него искоса и мрачно напомнил:

— Находил кое-кто. Трое уже погибли, а Миша калекой на всю жизнь сделался.

— Так я же не для себя. Найти, покачать солдатам, а они уничтожат их одним махом!

— Это стояще, — солидно одобрил Антон, и в глазах его вспыхнул азартный огонь. Но тут же и погас. — Ну, найдешь один склад. Польза, конечно. Так сколько их тут, скопом и по отдельности, в земле спрятано! Все надо обезвредить. А то…

Он остановился на полуслове и как-то странно посмотрел на Ростика.

— Что? — удивился тот и оглядел себя. Ботинки и штаны в грязи и известке, а на куртке свежее пятно салатного цвета. Такой краской в новом доме панели на лестнице выкрашены. Ростик стал тереть пятно рукавом.

— Бензином надо, — посоветовал Антон, а сам думал в эту минуту совсем о другом.

Позавчера старший лейтенант Январев опять весь вечер с отцом говорил. Что-то они на карте смотрели, чертили.

Отец здесь в войну саперной ротой командовал, каждый метр земли исползал и перещупал. Где траншеи копал, где минные поля ставил, где чужие разминировал.

«Да, уцелела бы та схема…» — вздохнул отец.

«Ну, — подхватил Январев, — тогда, Павел Кириллович, в два счета ликвидировали бы главные очаги, а мелочь и так выудили бы! Да, ту бы схему!..»

О какой они схеме говорили, Антон не понял. Надо у отца выпытать. Только осторожно!

— Что? — переспросил Ростик.

Антон по-прежнему смотрел на него невидящими глазами, машинально поскребывая кончик носа.

— Пока ничего, — будто очнувшись, сказал Антон. — Разведать надо.

— Что разведать?

— Что-что! Так тебе и выложи сразу все тайны!

Но еще до того, как вышли на асфальт, Антон рассказал другу все, что знал и о чем подумал.

— Только никому! — Антон пригрозил кулаком.

— Не маленький, — заверил Ростик и, как человек обстоятельный во всех серьезных начинаниях, предложил: — Давай вообще зашифруем это дело.

У них уже была практика. Все секретные операции имели кодовое название. Новую окрестили — «Ракета».

Почему «Ракета», и сами не знали. Но какое это имеет значение? Главное — внушительно, звучно, таинственно и — еще главнее — совершенно секретно!

Марь Петровна хворала, опять на уроки не пришла. Вместо нее — Светлана Васильевна. Ничего, но из новеньких: без году неделя в Иришах и сапоги резиновые еще не приобрела. Антон своими глазами видел, как старший лейтенант Январев на руках переносил ее через лужу. В новом микрорайоне, где для молодых специалистов красивое общежитие открыли.

Изо всех окон глазели молодые инженерши и учительницы, чуть вниз не попадали! Люська Шибалова и близко не была, но рассказывала, что Светлану Васильевну за это на педсовете прорабатывали.

Правильно сделали! Какой нормальный человек приедет жить в Ириши без резиновых сапог?

Светлана Васильевна ведет русский язык и литературу, не самое любимое для Антона, хотя учительница — самая любимая! Не Светлана Васильевна, конечно, а Мария Петровна, или Марь Петровна, как зовут ее ребята.

До четвертого класса, кроме нее, вообще никого не было. Очень это удобно! Одна учительница не вызывает к доске человека весь день. А когда их несколько, учителей? И для каждого нет ничего важнее своей науки, а ты — один на все, как Ломоносов! Или Леонардо да Винчи, которого недавно по телевизору показывали.

Первое полугодие языку и литературе учила Марь Петровна. Потом приехала новенькая, но класс ни за что не захотел расставаться с Марь Петровной, даже к завучу и к директору ходили. Ну, и родители еще заступились.