Ренсом Риггз - Библиотека душ

Матушка Пыль снова зашептала.

— Он более простой, — ответил Рейнальдо. — Также как кто-то, кто является одаренным виолончелистом, не был рожден со склонностью именно к этому инструменту, но к музыке вообще, так и ты не был рожден, чтобы только манипулировать пустóтами. Как и ты, — обратился он к Эмме, — чтобы создавать огонь.

Эмма нахмурилась:

— Мне уже больше ста лет. Я думаю, я знаю свою странную способность, и я совершенно точно не умею управлять водой, или воздухом, или землей. Поверьте, я пыталась.

— Это не значит, что ты не можешь, — ответил Рейнальдо. — В раннем возрасте мы распознаем в себе определенные таланты, и мы фокусируемся на них, в ущерб остальным. Это не значит, что ничего другое не возможно, просто ничего другое не развивается.

— Это интересная теория, — заметил я.

— Суть в том, что не так уж случайно то, что у тебя талант к манипуляции пустóтами. Твой дар просто развился в этом направлении, потому что так было нужно.

— Если это правда, тогда почему все не могут контролировать пустóт? — спросила Эмма. — Каждый странный мог бы использовать что-нибудь из того, что есть у Джейкоба.

— Потому что только его изначальный талант способен развиться подобным образом. Во времена до пустóт, таланты странных с душами сродни его, возможно, проявлялись как-то по-другому. Говорят, Библиотека душ управлялась людьми, которые могли читать странные души, словно те были книгами. Если бы эти библиотекари сейчас были живы, возможно, они были бы похожими на него.

— К чему вы говорите это? — спросил я. — Видеть пустóты — это как читать души?

Рейнальдо посовещался с Матушкой Пыль:

— Ты, скорее, читатель сердец, — объяснил он. — Ты же увидел все-таки что-то хорошее в Бентаме. Ты решил простить его.

— Простить? — переспросил я. — За что мне нужно его прощать?

Матушка Пыль поняла, что сказала слишком много, но было уже поздно что-либо умалчивать. Она зашептала Рейнальдо.

— За то, что он сделал с твоим дедом, — перевел тот.

Я повернулся к Эмме, но она казалась такой же озадаченной, как и я.

— А что он сделал с моим дедом?

— Я скажу им, — раздался голос от двери, и в кухню, хромая, вошел сам Бентам. — Это мой позор, и признаться в этом должен я сам.

Он проковылял мимо раковины, отодвинул от стола стул и сел напротив нас.

— Во время войны твой дед высоко ценился за свое особое умение обращаться с пустóтами. У нас был секретный проект, у меня и еще нескольких технологов, мы думали, что сможем скопировать его способность и передать ее другим странным. Сделать им прививку против пустóт, так сказать, вакцинировать. Если бы все мы могли видеть и чувствовать их, они перестали бы быть угрозой, и война против них была бы выиграна. Твой дед принес множество благородных жертв, но ни одна не была так велика, как эта: он согласился принять участие в эксперименте.

Лицо Эммы напряглось. Я видел по ней, что она никогда не слышала ни о чем подобном.

— Мы взяли совсем чуть-чуть, — продолжал Бентам. — Всего часть его второй души. Мы думали, что ее можно будет сохранить, и она со временем восстановится, как если бы у человека брали кровь.

— Вы взяли его душу? — переспросила Эмма дрожащим голосом.

Бентам сдвинул большой и указательный пальцы вместе примерно на сантиметр:

— Всего вот столько. Мы разделили ее и применили на нескольких подопытных. И хотя она дала ожидаемый эффект, он продлился недолго, а повторное вливание со временем стало лишать испытуемых их собственных способностей. Это был провал.

— А что насчет Эйба? — спросила Эмма. В ее голосе слышалась особая злость, которую она приберегала для тех, кто обижал тех, кого она любила. — Что вы сделали с ним?

— Он стал слабее, а его талант сильно разбавился, — ответил Бентам. — До процедуры он был очень похож на юного Джейкоба. Его способность контролировать пустóт была решающим фактором в нашей войне с тварями. После процедуры, однако, он обнаружил, что не может больше брать их под контроль, а его второе зрение затуманилось. Мне рассказали, что вскоре после этого он вообще покинул странный мир. Он беспокоился о том, что станет угрозой для своих собратьев странных, а не помощью. Чувствовал, что больше не способен защищать их.

Я посмотрел на Эмму. Она смотрела в пол, и я не мог сказать по ее лицу, что она чувствует.

— Не стоит сожалеть о неудавшемся эксперименте, — проговорил Бентам. — Так и творится научный прогресс. Но то, что случилось с твоим дедом — одно из главных сожалений в моей жизни.

— Вот почему он ушел, — произнесла Эмма, подняв лицо. — Вот почему он уехал в Америку.

Она повернулась ко мне. Она не выглядела злой, наоборот, ее лицо выражало облегчение.

— Ему было стыдно. Он как-то написал это в письме, но я так и не поняла, почему. Потому что он чувствовал стыд, и свою нестранность.

— Ее забрали у него, — добавил я. Теперь у меня был ответ и на другой вопрос: как пустóта смогла одолеть моего дедушку на его собственном заднем дворе. Он не был дряхлым, или даже особенно слабым. Но его защита от пустóт почти полностью исчезла, и причем уже давно.

— Тебе не об этом следует сожалеть, — раздался голос Шэрона, который стоял в дверях, скрестив руки. — Один человек не выиграл бы ту войну. Настоящий позор это то, что твари сделали с твоей технологией. Ты создал предшественник амброзии.

— Я старался вернуть свой долг, — ответил Бентам. — Разве я не помог тебе? И тебе? — он посмотрел на Шэрона, а потом на Матушку Пыль. Как и Шэрон она, похоже, тоже была амброзависимой.

— Многие годы я хотел извиниться, — повернулся он ко мне. — Пытался загладить свою вину. Вот почему я искал его все это время. Я надеялся, что он приедет, чтобы повидаться со мной, и я смогу придумать способ вернуть его талант.

Эмма горько рассмеялась:

— После всего, что вы с ним сделали, вы думали, он еще вернется?

— Я не считал это возможным, хотя и очень надеялся. К счастью, искупление приходит в разных формах. В этом случае, в обличие внука.

— Я здесь не для того, чтобы искупать ваши грехи, — откликнулся я.

— И, тем не менее, я твой слуга. Если я могу хоть что-нибудь сделать, тебе стоит только попросить.

— Просто помогите нам вернуть наших друзей и вашу сестру.

— С радостью, — ответил он, видимо, чувствуя облегчение от того, что я не попросил больше, или не вскочил и не наорал на него. Я все еще мог это сделать… моя голова кружилась, и я еще не до конца разобрался, как должен реагировать.

— Итак, — начал он, — вот как мы будем действовать дальше…

— Можно нам выйти на минуточку, — перебила его Эмма. — Только мне и Джейкобу?

Мы вышли в коридор, чтобы поговорить с глазу на глаз, я выпустил пустóту из поля видимости, но совсем на немного.

— Давай составим список всех ужасных вещей, за которые ответственен этот человек, — начала Эмма.

— Ладно, — согласился я. — Первое: он создал пустóт. Хотя и сам того не желая.

— Но он их создал. И он создал амброзию, и забрал силу Эйба, или большую ее часть.

«Сам того не желая», чуть было не сказал я снова. Но речь шла не о намерениях Бентама. Я понимал, к чему она клонит: после всех этих откровений я уже не был так уверен, стоит ли доверять наши судьбы и судьбы наших друзей Бентаму, или его планам. У него возможно и благие намерения, но уж очень дурной послужной список.

— Можем ли мы доверять ему? — спросила Эмма.

— А у нас есть выбор?

— Я спрашивала не об этом?

Я раздумывал некоторое время:

— Я думаю, можем, — ответил я. — Я только надеюсь, что он израсходовал все свое невезение.

— СКОРЕЙ СЮДА! ОНО ПРОСЫПАЕТСЯ!!!

Крики доносились из кухни. Мы с Эммой бросились туда и увидели, что остальные жмутся в углу, напуганные полусонной пустóтой, которая пытается сесть прямо, но все что ей пока удалось — это перевалить верхнюю часть тела через край раковины. Только я мог видеть ее открытый рот и языки, безвольно валяющиеся на полу.

— Закрой рот, — велел я на языке пустóт.

Со звуком, словно она всасывала спагетти, пустóта втянула их обратно в свои челюсти.

— Сядь.

Пустóта не смогла сама толком сделать это, так что я взял ее за плечи и помог принять сидячее положение. Правда восстанавливалась она с поразительной скоростью и уже через несколько минут набралась достаточно сил, чтобы, следуя моим командам, выбраться из раковины и встать на ноги. Она больше не хромала. Все что осталось от раны на ее шее, это тонкая белая линия, почти как те, что быстро исчезали с моего собственного лица. Когда я озвучил все это, Бентам не мог скрыть своего недовольства тем, что Матушка Пыль так основательно вылечила пустóту.

— Что я могу поделать, если моя пыльца такая действенная? — ответила Матушка Пыль через Рейнальдо.