Юрий Иванов - Сестра морского льва
— И львы разволновались, — сказала Алька. — Ишь, попросыпались все!
Беспокойно было и на лежбище морских львов.
Птицы вдруг смолкли. Смолкло все на лежбище. Будто оборвав себя на полуслове, стихли и львы. Волков переглянулся с Алькой. Шум волн, пение песчинок, трущихся друг о друга, жесткий шелест травы, и ни единого живого голоса… Что же это? С каждой минутой все росло и росло напряжение, нависшее над бухтой.
Одна из скал шевельнулась, будто кто ее толкнул в основание, и черно-белая пена тысяч птиц схлынула с нее. Шевельнулась вторая скала, качнулись прибрежные обрывы и стряхнули с себя, как шелуху, как вылущенные семечки, птиц. Тугой грохот крыльев прокатился над бухтой: птичьи стаи пролетели над берегом, лайдой и повернули в океан. И тотчас, заревев, обгоняя друг друга, теснясь и толкаясь, ринулись к воде котики. Мелькнула бурая туша Груума; нырнул в накатившуюся волну Тупорылый, вынырнул, будто прощаясь, взглянул на берег и скрылся в пене. Заорав от досады, что промедлил, кинулся к воде Спасеныш, и вскоре его блестящая голова показалась рядом с головой Груума. Вода кипела. Последние оставшиеся еще на лайде котики торопились покинуть опустевшее лежбище, и даже старые немощные коты тоже поползли к воде, решив умереть в океане, среди своих собратьев, а не в одиночестве, на суше.
Стало пустынно и тихо. До жути, до оторопи… Даже львы и те ушли в воду, может, решив немного проводить котиков. Только у самой воды бегали, хлопотливо попискивая, серые длинноносые кулички в черных шапочках. Корм искали; и когда кто-нибудь из куличков что-то находил, он призывно кричал, и все сбегались к нему.
Ты думаешь, они уже отправились на юг? — спросила, подбегая к Волкову, Алька и поглядела на него испуганными глазами. — Да они, может, через час вернутся! И птицы тоже. Вот!.. Если не веришь, то хоть у дяди Бори спроси. И у Лены. Это у них будет несколько раз: ринутся в воду, поплавают, а потом… Ну что ты на меня так смотришь?! Котики тут еще до самого ноября жить будут, и уплывут они не все сразу, а группками. Вот честное-честное мое слово!
— «Кайра» идет, — сказал Волков.
Из-за мыса, со стороны Большого лежбища, показался белый сейнерок. Раскачиваясь в волнах как утка-каменушка, он быстро приближался к берегу. Человечек там на палубе рукой махнул, закричал. Волков увидел черную бороду и сверкнувшие стекла очков: Толик. Звук голоса, заглушаемый накатом, едва доносился. Лишь «ать-два…» и уловил Волков, хотя Толик старался вовсю.
К берегу в такой сильный накат близко не подойдешь, да и на шлюпке тоже. И Волков уже забеспокоился, решив, что ничего не поймет из криков Толика, но тот, сбегав в кубрик, вскоре выскочил из него и швырнул в воду бутылку. Ваганов высунулся из двери рубки, шевельнул огненными усами, помахал рукой. Круто развернувшись, сейнер лег на левый борт и стал удаляться. Ныряя в волнах, то показываясь, то исчезая из глаз, плыла к берегу бутылка. Девочка, следя за нею, побежала вдоль лайды и вскоре уже держала бутылку в руках.
— Радиограмма-а! — крикнула она. — Зачем тебе радиограмма? От кого? Она шла к нему, держа бутылку на вытянутой руке, будто это была бомба, готовая вот-вот взорваться. Волков нетерпеливо вытряхнул из бутылки два свернутых трубочками листка. Развернул.
— Что там? Читай вслух. Все-все!.. — приказала Алька и, вспрыгнув на камень, заглянув в листок, начала читать сама: «Вы назначены капитаном „Полярная звезда“ тчк Немедленно возвращайтесь». Она взглянула в лицо Волкова горящими глазами и крикнула: — Я так и знала, что ты все равно уедешь! Дай сюда. — Алька вырвала из рук Волкова бланк и разорвала листок, зло приговаривая: — Ну и уезжай. Уезжай! Мы и без тебя проживем. Вот!
Швырнув клочки бумаги, она отвернулась и, спрыгнув с камня, побежала к дому. Поглядев ей вслед, Волков развернул другой листок. Это была записка от Ваганова, в которой он сообщал, что в ближайшие несколько дней на их остров заходит пароход, отправляющийся в Петропавловск, и что завтра «Кайра» «пошлепает» в поселок. Так что если Волков хочет успеть на судно, то пусть хватает ноги в руки и на полных оборотах мчит на Большое лежбище.
Он медленно свернул записку, огляделся. Кулички, вдруг обнаружив, что на пустынном пляже остались лишь одни они, с веселым писком взметнулись с лайды и полетели прочь от берега. Только крестики следов виднелись на сыром плотном песке. Но вот с урчанием накатилась волна и отхлынула. Песок был чист.
Спасение кита Жорки
Прибрав в доме и набив в печку сухих щепок, Волков и Алька, прежде чем покинуть жилье, присели. В доме было тепло. Стрекотал сверчок, объявившийся здесь с месяц назад, и Волков, прислушиваясь к привычному, как стук часов, звуку, подумал, что сверчок вот так и будет день за днем стрекотать в опустевшем жилье, не понимая еще, что люди покинули дом и что никому уже не нужны трели, которые так заботливо он выводит. Это тебе, — сказала Алька, подавая что-то завернутое в газету. — Пойдешь в море, оденешь.
— Спасибо, — сказал Волков, ощущая сквозь бумагу крутой изгиб клыка морского льва, и, улыбнувшись, представил себе, как с амулетом на шее поднимается в ходовую рубку. Алька строго взглянула в его лицо. Посерьезнев, он положил ей ладонь на плечо и еще раз сказал: — Спасибо. Ну, двинулись?
…«Кайра» покачивалась невдалеке от берега. Толик, поджидая Волкова, нетерпеливо поглядывая на людей, плевал в ладони, а Бич сидел возле шлюпки и с рычанием раздирал в лоскутья украденную у малышей Черномордого и принесенную им с собой клеенку.
— Прощай, Волков, — сказал Борис, вяло пожимая его ладонь. — Слышал, ты опять в моря? Ах ты, «Летучий голландец». А мы с Леной… — не закончив, он теперь с силой сдавил его руку и улыбнулся: — Ну да ты тут ни при чем. Куда теперь: в Австралию?
— Сожалею, что так все получилось.
— Не будем ни о чем сожалеть, — перебил его Борис. — А ром я уже выпил.
— Куда сейчас?
— Пробегусь по бухточкам. Седой куда-то с малышом подевался. Надо ж их разыскать, — пояснил Борис. — Ну чао, бамбино.
— Все рыдают, — прокомментировал Толик, швыряя рюкзак Волкова в шлюпку. — А ну, мужики, рванули корыто: ать-два!
Заскрежетала под килем галька. Бич прыгнул в шлюпку, уселся на корме, у ног Альки. Та держала на руках куклу, говорила что-то и поправляла ей новую курточку. Толик резко и сильно рванул на себя весла…
«Ну вот и все», — подумал Волков, прислушиваясь к плеску воды, скрипу уключин и нетерпеливому повизгиванию Бича, стосковавшегося по сейнеру. Берег медленно удалялся… Сырая полоска песка, обрывистый склон, фигурка человека, поднявшего над головой карабин. «До встречи, Борис, я еще сюда вернусь», — подумал Волков, чувствуя, как грусть и радость, будто две волны, схлестнулись в его душе.
Шлюпка подошла к сейнеру. На его корме Анна Петровна рубила головы судачкам, шкерила их и швыряла в таз. Работала она сосредоточенно, с вдохновением: значит, уха сегодня будет, и не какая-нибудь, а по особому Толикову рецепту. В рубке Лена разговаривала с капитаном «Кайры».
— Волк, привет! — крикнул Ваганов. — Алька, бродяжка ты эдакая, простирнешь нам тряпки? Хошь верь, хошь нет, ну не может у нас никто…
— Нет уж. И не просите! — прервала его девочка. — Зверобоев обстирывала, до сих пор все-все пальцы болят. Ужас просто.
Загремела лебедка. Опутанный глянцево сверкающими лентами морской капусты выполз из воды якорь. П-чхи! — послышалось из машинного отделения, и корпус сейнера забился мелкой дрожью: поехали. Начиняя трубку табаком, Волков отправился на корму, вдруг отчего-то захотелось побыть одному. Палуба мерно опускалась и поднималась, остро попахивало сгоревшей соляркой, и Волков, ощущая всем телом привычное движение судна по воде и вдыхая такие знакомые, просто родные запахи, думал, что скоро, очень скоро другой теплоход, из другого порта понесет его в далекие океанские широты. Странный затянувшийся отпуск кончался, жизнь снова войдет в привычные рамки, но это будет уже другая жизнь: и море, насыщенное воспоминаниями и ожиданиями, будет другим, и суша, пожалуй, тоже…
— Глядите, кит! Это ведь Жорка… Да что же с ним? — услышал он вдруг испуганный голос Альки. — Да ведь он же на риф выскочил.
«Этого еще недоставало», — подумал Волков, отправляясь на полубак, где стояли Лена и Алька. Высунувшись из двери рубки, Ваганов потыкал пальцем в берег и подал Волкову бинокль. Стекла приблизили воду и стайку бакланов, летящих в цепочку, будто связанных одной веревкой. А вот и кит. Из воды торчала черная лоснящаяся спина и круто изогнутый плавник: кит крутился на месте, хлестал хвостом, белые космы воды взлетали над ним, и по воде расходились большие синие круги.
За косячком рыбы погнался и выскочил на риф, — сказала с сожалением Лена. — Вот уж дуралей. Отлив начнется, и погибнет китишка.
