Александр Власов - Армия Трясогузки
В дверь опять постучали. Пришла трактирщица окончательно согласовать меню на ужин. Он и её выпроводил довольно быстро. Из-за спешки трактирщица забыла спросить, ставить ли на стол самогон или только водку и коньяк. С этим важным для неё вопросом она прислала к Платайсу Цыгана.
Мальчишку так и подмывало рассказать, как ловко они с Трясогузкой и Оло подорвали склад, какой был фейерверк над Читой, как полыхало высоченное пламя и рвались снаряды, точно красные уже штурмовали город. Но Цыган не успел похвастаться.
— Мика здесь? — спросил Платайс, даже не поздоровавшись.
— Здесь.
— А Трясогузка?
— У меня. Дрова для кухни колет.
— А беспризорники?
— Тут.
— Где?
— Вон в том лесу! — Цыган показал рукой в окно. — Там блиндаж — Трясогузка рассказывал…
Платайс на листке бумаги быстро начертил небольшой план: лес с железнодорожной колеёй, почти доходившей до болота, топь с камышами и мхами, а на противоположном берегу — сопка. Между этой сопкой и тупиком колеи он провёл стрелку и вдоль неё написал: «150 метров».
Выслушав Платайса, Цыган убежал, тоже забыв спросить про самогон. Пришлось вернуться.
— Самогон не помешает! — сказал Платайс. — Чем больше, тем лучше.
— Всем хватит! — загадочно улыбнулся мальчишка. — А вы сами пейте только самогон! — предупредил он. — Он из хлеба — полезный.
— Постараюсь не пить ничего.
— Самогон можно! — разрешил Цыган. — Но я вам ещё напомню перед банкетом!
— Ты что-то не договариваешь? — насторожился Платайс.
— Не бойтесь! Напомню! — сказал мальчишка и убежал.
Он пока не хотел раскрывать свой секрет…
К вечеру потеплело. Вчерашний снег растаял. Грязи прибавилось.
В сумерках беспризорники вышли из блиндажа. Все — даже Хрящ. Телохранитель вынес плетёное кресло.
— Сто пятьдесят метров — это триста шагов! — вслух подсчитал Малявка.
— А хоть и пятьсот! — оборвал его Хрящ и приказал: — Берись! Дружно!
Мальчишки, как мухи, со всех сторон облепили вагон, стоявший на рельсах.
— И-и-и взяли!.. И-и взяли! — тихо командовал Трясогузка.
На пятый раз вагон стронулся с места и медленно покатился к земляной подушке, в которую утыкались рельсы. Здесь путь обрывался. Дальше шёл пологий спуск к болоту, через которое и надо было проложить железную тропку.
Мальчишки разбились на две группы. Одними командовал Мика. Они выгружали из вагона железо и подносили к самому берегу трясины. Другими — Трясогузка. Им предстояло самое трудное — укладывать листы поверх болота. Хрящ, как и положено всеначу, осуществлял общее руководство. По его приказу телохранитель поставил кресло на земляную подушку тупика. Царёк уселся наверху и оттуда покрикивал на мальчишек:
— Чего встал — в носу зачесалось?
— Не греми железом: Семёнов услышит, уши оборвёт!
— А ты чего пальчик сосёшь?.. Порезал, бедненький?.. Бегом, бегом — заживёт!
Его уже не очень-то слушали. Все понимали, что главные среди них
— Мика и Трясогузка.
У края болота дело шло быстро. Железная тропка, нацеленная на черневшую за болотом сопку, все дальше уходила от прибрежных деревьев.
Вскоре работать стало труднее. Грязная жижа продавливалась и наползала на железные листы. Пришлось укладывать на мох по два листа — один вдоль, а на него — второй, поперёк. И опять работа оживилась. Глухо похрустывало под ногами железо, булькало и чавкало болото.
Чтобы не ходить взад-вперёд по зыбкой железной тропке, мальчишки устроили конвейерную передачу. Трясогузка сам укладывал листы под ноги, постепенно удаляясь от берега.
Как ни старались мальчишки не шуметь, железо — не вата. Над болотом стоял приглушённый ломкий жестяной шорох. Будто шла невидимая рать в кольчугах и шлемах, с мечами и щитами. И словно от них, от этих железных доспехов, раздавалось в ночи тихое, но грозное бряцанье.
Совсем уже стемнело. Скучно стало Хрящу в своём кресле. Ничего не видно.
— Неси кресло на болото! — приказал он телохранителю.
В темноте они с трудом пробрались по узкой железной тропке до Трясогузки. Телохранитель перехватил несколько листов, переданных по живой цепочке, и рядом с тропкой выложил на болоте железную площадку. Поставил на неё плетёное кресло.
Теперь царёк восседал в центре трясины. Здесь он не покрикивал — побаивался Трясогузки. Но Хрящ долго не усидел: под его тяжестью листы перекосились, ножки кресла заскользили по железу, и он чуть не упал в болото. Выругав телохранителя, царёк со злостью схватил кресло, размахнулся и далеко зашвырнул его в топь.
Сидеть больше было не на чем. Вязкая грязь приклеивала ноги к железу. В рваные ботинки просачивалась вода.
— Эх! — произнёс Хрящ. — Была не была!..
Он переступил со своей площадки на железную тропку и, приняв очередной лист железа, потащил его к Трясогузке.
— Правильно! — похвалил его командир. — Ты давай ещё уволь телохранителя. Делать ему больше нечего — кресла-то нету!.. А если кто обидеть тебя вздумает, мы всей армией заступимся!
— Обмозгую! — ответил Хрящ.
— Обмозговать надо! — согласился Трясогузка. — Я вот тоже мозгую — не сбиться бы! Темно — сопки не видно!
— Не собьёмся! — сказал Хрящ. — Посмотри — сигналят!
Впереди в темноте мигал огонёк. Мигал не как-нибудь, а ритмично, с явной целью. Он точно звал: «Сюда! Сюда! Жду!..»
— Тихо! — полетела по цепи команда Трясогузки.
На этой стороне болота все замерло. Мальчишки перестали хрустеть железом. И тогда все услышали другие звуки: осторожное позвякиванье топоров, сухой треск хвороста. С той стороны навстречу мальчишкам тоже прокладывали по болоту гать.
— Поднажмём! — передал по цепи Трясогузка. — Ужин стынет! Банкет ждёт!..
— Ужин стынет! — полетело по цепи, — Банкет ждёт!
И опять весело забряцало железо…
Приготовления к банкету заканчивались. Длинный стол был накрыт в самой большой комнате вокзала. Цыган притащил последний ящик с бутылками. Официантки расставили их. Трактирщица придирчиво оглядела сервировку.
— Кажется, все!.. Ты больше не нужен, — сказала она. — Иди умойся и приготовь гитару.
Цыган вышел. Досталось ему в этот день. Болели и руки и ноги. Присел он на деревянную скамью и от усталости прикрыл глаза. Поспать бы!..
— Расселся, черномазый! — Варя толкнула его коленом. — Работай, работай!
— Все уже сделано!
— Врёшь!
Цыган с ненавистью посмотрел на толстощёкую девчонку. Она стояла перед ним с тарелкой в руке и лениво жевала пирожное.
— Варя! — послышался голос трактирщицы.
— Иду!
Девчонка поставила тарелку на скамью и побежала к матери. А Цыган вдруг озорно улыбнулся, вытащил из кармана шприц с остатками какой-то прозрачной жидкости и через иголку выдавил её в недоеденное пирожное.
Много уколов сделал сегодня Цыган этим шприцем: проколол все пробки во всех бутылках, потому и ныли руки от непривычной работы. В коньяк, водку и вино он добавил раствор порошка, предназначенного для Оло…
Был первый час ночи, когда Трясогузка вывел свою разросшуюся армию из леса. Мокрые, грязные с ног до головы мальчишки неудержимо лязгали зубами. Они замёрзли, и есть хотелось страшно.
Впереди тускло горели пристанционные фонари. Пьяные голоса пели где-то разухабистую казачью песню. Платайс щедро расплатился самогоном с солдатами, которые грузили железо. Это их голоса раздавались на станции. А на вокзале громко играл граммофон.
— Теперь — рассыпаться! — приказал Трясогузка. — Сбор у вокзала!
И мальчишки рассыпались, растворились в темноте, чтобы по одному, незаметно пробраться к вокзалу. Там их ждал ужин. Кто его приготовил для них, зачем, почему — это сейчас не интересно беспризорникам. Мальчишки привыкли верить Мике и Трясогузке. Раз они говорят, что будет ужин, значит, он будет!
Но у вокзала произошла непредвиденная задержка. Раньше здесь не было специальной охраны. Только один часовой стоял у двери в комнату, где работал телеграф. А теперь вокруг вокзала ходили пять или шесть караульных с винтовками.
— Кто это, а? — тревожно спросил Трясогузка.
— Не знаю! — ответил Мика с беспокойством. — Мимо них не проберешься!
На вокзале вовсю гремел граммофон, но больше ничего не было слышно. В освещённых окнах никто не появлялся, ничья тень не заслоняла свет, будто внутри — никого!
Громко топая сапогами, подошли два подвыпивших семеновца. Навстречу выдвинулись два караульных.
— Куда? — громко спросил один из них — молодой, в лихо заломленной фуражке. — Не положено! Господа офицеры гуляют! Приказано никого не пускать!
Семеновцы заспорили пьяными голосами, но второй караульный — курносый унтер-офицер скомандовал:
— Кру-гом!.. Не разговаривать!
И семеновцы ушли.
Вокзал охраняли те самые партизаны в семеновской форме, которые днём стояли у санитарного эшелона. Но мальчишки не знали этого. Кто в канаве лежал, кто прятался за забором — и все ждали сигнала Трясогузки. А какой сигнал мог он подать? Банкет для беспризорников срывался! Когда Трясогузка уже собирался отводить мальчишек, пока их не заметили, в одном из освещённых окон показалась голова Цыгана. Он приоткрыл раму и спросил у часового:
