Алексей Леонтьев - Юнги с Урала

А пока сухопутные войска при содействии Черноморского флота, авиации дальнего действия и партизан вели бон за Крым. На его освобождение нашим войскам потребовалось 35 дней, а на штурм Севастополя всего 3 дня. г, то время как гитлеровцы в 1841 —1942 годах не могли зять черноморскую твердыню в течение 250 дней.

Воспитывая у моряков жгучую ненависть к немецко-фашистским оккупантам, командиры, политработники п агитаторы широко использовали публиковавшиеся в периодической печати материалы о злодеяниях гитлеровцев во временно оккупированных районах Украины, Белоруссии, з городах Киеве, Севастополе, Одессе и других местах, письма морякам от родных и близких, побывавших на занятых немцами территориях. Признаться, до этого я с большим трудом мог поверить, что описываемые злодеяния фашистов — подлинная правда. А тут убедился воочию. Помог случай, Как-то старшина 1-й статьи Александр Обжелян получил от своего отца Василия Дмитриевича, бывшего моряка с броненосца «Потемкин», колхозника села Тишковка Кировоградской области, письмо. Тот писал о страшных днях немецкой каторги, убийствах ни в чем неповинных людей.

— Об этом неплохо знать всем, — сказал Обжелян. — Да вот беда, без слез рассказать не смогу. Может, прочитаешь людям? — попросил он меня. Я согласился.

Василий Дмитриевич сообщал о том, что гитлеровцы разграбили их село, все ценное увезли в Германию, угнали в рабство сельскую молодежь, увезли двоюродную сестру Александра. Тех, кто сопротивлялся их произволу, убивали. Перед отступлением фашисты собрали все население на площади, заставили людей вырыть для себя могилу и всех, около 250 человек, расстреляли. Долго из ямы доносились стоны и приглушенные крики. Покидая Тишковку, бандиты взорвали клуб, школу, маслозавод, мосты и зерносклады.

В конце письма отец просил сына рассказать о зверствах фашистов своим товарищам, передать им наказ моряка-потемкинца жестоко мстить гитлеровцам за кровь и слезы советских людей.

— Гады! — сжав кулаки и зубы, возмущались моряки. Примерно такое же состояние было и у меня. Душа рвалась хоть что-нибудь сделать для разгрома неназист-ного врага. «Буду проситься на боевые корабли», — решил я.

А пока приходилось как можно старательнее исполнять свои служебные обязанности. По 12—16 часов в сутки я сидел возле своей радиостанции — принимал боевые сообщения с кораблей Черноморского флота, авиации и от корректировщиков огня.

Советские моряки уже высадились в Констанце, Варне, Бургасе. Последние уцелевшие к тому времени корабли врага стали нашими трофеями. Боевые действия на Черном море заканчивались. Под непрерывными ударами войск 3-го Украинского фронта противник катился к Дунаю. Морякам этой флотилии, больше уже не входившим в состав Черноморского флота, предстояло двигаться дальше в глубь Европы, поддерживать сухопутные войска в освобождении от фашистского ига Румынии и других придунайских государств. Шла подготовка к Ясско-Кишиневской операции. Морякам предстояло действовать на Приморском фланге 3-го Украинского

фронта. В связи с этим в Одессе был развернут командный пункт командующего флотом.

В первой половине августа командующий 3-м Украинским фронтом генерал армии Толбухин поставил перед моряками задачу форсировать Днестровский лиман. План операции предусматривал неожиданную и стремительную высадку передовых отрядов десанта. Эту задачу предполагалось решить плавсредствами 4-й бригады речных кораблей, которой командовал капитан 2-го ранга Давыдов, и кораблями Керченской бригады во главе с капитаном 3-го ранга Державиным. В состав сил, выделенных для форсирования Днестровского лимана, были также включены 369-й батальон морской пехоты и сектор береговой обороны с приданной ему артиллерией нашей Одесской военно-морской базы. Большое внимание было уделено специальной подготовке десантников. На северо-западной окраине Одессы в течение двух недель проводились регулярные тренировки. Морская пехота отрабатывала посадку и высадку. Училась длительное время ходить на веслах. Я держал с выходившими в море катерами и шлюпками радиосвязь. Нередко на крутом берегу порта, где стояли паша и две другие батареи, появлялся командующий только что переформированной из Азовской в Дунайскую флотилией Горшков. Oicasjs-шись в кругу батарейных штабных работников, Серп Георгиевич не забывал подойти и к радисту. Интерес; -вался состоянием радиоаппаратуры, наличием питания для нее.

— Не подведешь, сынок? — по-отцовски спрашивал.

— Никак нет, товарищ контр-адмирал! — отвечал я, а у самого, как говорится, поджилки тряслись. Хотелось обратиться к адмиралу с просьбой о переводе на боевые корабли ‘Дунайской флотилии, но не решался. Слишком много ступенек лежало между вчерашним юнгой и контр-адмиралом. Но однажды все же не сдержался.

— А зачем тебе к нам? Дел, по-моему, и на батарее

хватает — думая, как мне показалось, о чем-то своем, гораздо более важном, рассеянно спросил Горшков.

— У меня там друзья, — стал объяснять я. — Гурьев, Чернышев и Решетняк...

— Радисты? Как же, знаю. Служат в Керченской бригаде. Асы своего дела. Не горюй, встретишься. У всех у к ас одна дорога, на запад, по Дунаю...

Сердце радостно застучало. Я был рад, что мои добрые наставники, привившие мне любовь к морской службе и специальности радиста, живы. Даже узнал, где они — в Керченской бфигаде речных кораблей, катера которой, бывало, заходили в Одесский порт. Вот бы встретиться с друзьями! Но мечте моей, как показало будущее, сбыться было не суждено.

Поздним вечером того же дня все пришло в движение. В один миг взревели корабельные моторы, и катера рядом базировавшегося отряда под командованием Героя Советского Союза капитан-лейтенанта Великого взяли курс в открытое море. Появились подсобные плавсредства. В них молча размещались морские пехотинцы с оружием и боезапасами. Приняв на борт подразделения, катера, шлюпки, полуглиссеры отходили от берега и исчезали в темноте. Часа в три ночи стали доноситься приглушенные большим расстоянием раскаты артиллерийской стрельбы.

Операция по форсированию Днестровского лимана началось. О том, что она была не простой и не легкой, я мог судить по все возрастающему объему поступающих радиограмм. Сообщения следовали одно за другим. И не только в дневное время, но и ночами. Только тут я впервые по-настоящему понял, как непроста работа не знающего покоя, сутками напролет стучащего на ключе и записывающего радиограммы фронтового радиста. Едва откладывал в сторону карандаш или снимал руку с ключа, как усталый мозг строчку за строчкой восстанавливал в памяти где-то услышанные, запомнившиеся строки:

Ночь кончается, темень тает,

И тускнеет мерцанье звезд.

Мы — радисты. А все ли знают,

Как порою наш труд непрост?

Как слипаются веки ночью.

Как усталость сильна на заре,

Как неровные бьются точки,

Обрывается пульс тире?

Снова вызов — и вмиг, невольно,

Тверже руки, ясней голова.

Мчат послушные радиоволны Человеческие голоса...

Голоса в виде точек и тире летели с кораблей Черноморского флота, от морских пехотинцев майора Кота-нова, непосредственного руководителя операции по форсированию Днестровского лимана командующего 46-й армией генерал-лейтенанта Бахтина, его заместителя по морской части контр-адмирала Горшкова. Одни просили поддать огоньку, другие, наоборот, прекратить его, потому что подвергнутый артиллерийской обработке участок вот-вот будет в наших руках.

Как проходила операция, я узнал лишь через несколько дней, когда в качестве агитатора был приглашен на совещание партийно-комсомольского актива. Оказывается. командование флотилией решило использовать испытанное средство — внезапность. Форсирование лимана начали неожиданно, без всякой артиллерийской подготовки, с соблюдением максимальной маскировки.

Враг обнаружил десант, когда до берега оставалось 100—200 метров. Фашисты открыли сильный огонь. Однако десантники сумели высадиться на берег и захватить плацдарм.

Уже шла высадка первых эшелонов десанта, когда в Днестровский лиман через узкое Царьградское гирло с боем прорвались броневые и минометные катера под командованием капитан-лейтенантов Барботько и Великого и тральщики, прикрываемые катерами-дымзавесчика-

225

15 Л Леонтьев

ми. Они тут же приступили к огневой поддержке частей десанта, наступавших с захваченных плацдармов.

Если высадка первого эшелона десанта северо-западнее и юго-восточнее Белгорода-Днестровского, во времена турецкого владычества названного Аккерманом, была осуществлена сравнительно быстро, то бои непосредственно за Аккерман носили ожесточенный характер. Тем не менее к вечеру 22 августа сопротивление врага было сломлено, Аккерман освобожден и над древними стенами Белгород-Днестровской крепости взметнулось красное полотнище. В этой боевой операции отличился и юнга Игорь Пахомов.