Евгений Астахов - Ботфорты капитана Штормштиля
А люди, когда они сидят вокруг костра, любят слушать и говорить. Костер развязывает языки. У него рыжая веселая душа, такая же рыжая, как волосы на Володиной голове.
— Вы помните песню, которую пел Тумоша в день нашего приезда? — спросил Ираклий Самсонович. — Интересная песня. Если можно так выразиться — песня-автобиография.
— Да, — согласился дядя Гога. — Я тоже кое-что уловил из нее. Любопытно, очень любопытно.
— Любопытно то, что здесь, оказывается, в двадцать втором году уже действовала банда князя Дадешкелиани. А помните, я вам рассказывал о встрече с ним на Псху? Ведь это было в тридцать третьем, спустя одиннадцать лет!
— Неужели он безнаказанно болтался здесь все эти годы?
— Нет, конечно. Как только прижимали банду, он ее распускал, а сам — за рубеж, как в воду. Потом опять всплывал. А на Псху тогда нам туго пришлось, очень туго…
Рассказ Ираклия СамсоновичаБыл я в ту пору еще студентом. Работали мы летом тридцать третьего года на северном склоне Бзыбского хребта. Высота под три тысячи метров подпирает, условия, мягко говоря, неважные. Но зато работа преинтереснейшая и к тому же самостоятельная. Делали мы съемку. Я чувствовал себя бывалым горным волком — к тому времени мне привелось уже поработать в нескольких изыскательских отрядах: на Дзроше, в Сванетии и опять в Абхазии, на Дзышре.
Картами нас снабдили старыми, еще дореволюционными, район был мало изучен, карты эти врали на каждом шагу. По ходу съемки мы уточняли их; работа велась второй год, и довольно большое количество планшетов было уже приведено в божеский вид.
Попался мне в то лето кипрегель* французской марки, почти новенький. К нему инструкция. На французском языке. Надо прямо сказать, что в ту пору иностранные языки изучали мы не шибко старательно. И все мои познания во французском ограничивались двумя-тремя словами. Сами понимаете, этого было явно недостаточно для ознакомления с инструкцией.
Но кипрегель есть кипрегель, и пока он работал честно и точно, никакой потребности в инструкции не возникало. В топографии мы разбирались неплохо, может, даже получше, чем в геологии, и работа у нас шла споро.
Обливаясь потом, таскали мы с точки на точку мензулу* и старый заплатанный зонт.
Но однажды все-таки закапризничал мой кипрегель, что-то в нем, не помню уже, заело. Собрались мы, три практиканта, на консилиум и тут вспомнили про инструкцию. И так мы ее и этак — ничего понять не можем, хоть плачь! Провозились все утро.
Тут, смотрим, мимо пастухи гонят отару овец. Трое на редкость мрачного вида пастухов. И отара-то всего голов двадцать, маловато для троих таких молодцов. Остановились, потом подошли. Нам было не до них, кивнули им головой и вновь за кипрегель.
Тот из пастухов, который казался постарше, сухолицый, с серебристыми, аккуратно подбритыми усами, поняв, что мы бьемся впустую, протянул руку к инструкции.
— Зачем? — не понял я его.
— Дай посмотреть, начальник.
— Чего там смотреть? Это неинтересно.
— Неинтересно, когда не понимаешь. — Он полистал книжку и вдруг начал читать ее вслух. По-французски! Ошеломленные, мы стояли возле мензулы, открыв рты. А он читал. Главу «Возможные неисправности и их удаление в полевых условиях». И прямо с листа переводил нам. Это было нечто похожее на странный, пугающий своей нелепостью сон. Два других пастуха стояли неподвижно, с тем же мрачным выражением лиц. Чувствовалось, что они ничего не понимают не только по-французски, но и по-русски. Овцы сбились в кучу у их ног.
— Теперь вам все ясно? — спросил пастух, кончив читать инструкцию.
— Нет, не все.
— Что вы еще хотите уразуметь?
— Откуда вы знаете французский?
— Разве вы ничего не слыхали о князе Дадешкелиани? — спросил пастух, надменно приподняв бровь.
Мы слыхали. Банда князя скрывалась в труднодоступных районах, пользовалась полной поддержкой местных кулаков, из их рядов черпала пополнение и на их хуторах бесследно исчезала, словно растворялась в тумане.
Как только в горы пришла первая весть о начале коллективизации, так и появился Дадешкелиани. Падали на землю убитые активисты, горели хутора, разорялись мельницы, пасеки, стада. В горы вместе с ним пришел страх.
— В колхоз вступать? Нет! Я не хочу ссориться с Дадешкелиани. Вы, начальники, далеко, а этот бандит всегда рядом.
Несколько раз банду, как волчью стаю, обкладывали красноармейские отряды, но она в последнюю минуту все же уходила. Таинственно, точно призраки, исчезали в горах люди в черных бурках, люди Дадешкелиани.
И снова падали срезанные пулями секретари комсомольских ячеек, горели плетеные амбары с кукурузой, пропадали отары овец.
— Он уходит под землю, этот проклятый князь! Он продал душу черту! — шептались крестьяне.
А старые охотники и проводники, десятки лет бродившие в горах и знавшие каждую турью тропу, каждую пихту и каждое беличье дупло на ней, говорили так:
— Да, он уходит под землю. Это верно. В пещеры. Уходит в одном месте, а выходит в другом. И оно далеко от первого. Его еще ищут на Бзыби, а он уже поит коней в верховьях Гумисты.
И вот этот самый Дадешкелиани, кулацкий князь, стоял перед нами и с видимым удовольствием читал вслух французскую инструкцию по ремонту кипрегеля.
Инструкцию мы усвоили, как говорится, со слов. Кипрегель починили и съемку продолжали. Но с тех пор все время чувствовали на себе чей-то неотступно следящий взгляд. Он прятался под густыми бровями кулака Цвижбы, сдавшего нам под базу один из своих домов. И в оглядке встречного охотника, больше похожего на обычного горного бандита. А вскоре опять появился и сам князь. На этот раз он не был замаскирован под пастуха.
— Как продвигаются дела, молодые люди? — спросил он.
— Ничего, спасибо…
— Когда думаете, завершить работу?
— В конце месяца.
— Чудесно. Так вот, если кто-нибудь из вас до этого времени решит спуститься к морю, то не дойдет до него и в горы обратно не вернется. Он сгинет по дороге. Я не хотел бы этого, потому что мы с вами интеллигенты и должны суметь договориться, как это принято меж порядочных людей.
— О чем договориться?
— Мне нужны ваши карты. Уточненные, разумеется. Они могут пригодиться моим друзьям. У нас на Кавказе принято доставлять друзьям удовольствие. Итак, в вашем распоряжении еще полторы недели до полного завершения работ. Напишите записку своему начальству, что у вас все в порядке и что вы спуститесь к морю на главную вашу базу только по окончании съемки.
— Но кто же в таком случае передаст эту записку?
— Младший Цвижба. Он знает дорогу, не беспокойтесь, доставит письмо в срок и кому нужно.
Делать было нечего, пришлось писать. С этого дня мы стали фактическими пленниками князя Дадешкелиани. Как окаянные работали с зари и до зари, и кипрегель наш больше не ломался. Я думаю, что даже если б он и сломался, князь еще раз помог бы починить его.
К концу месяца мы закончили работу, перенесли все уточнения на планшеты и передали их Дадешкелиани.
— Я понимаю, молодые люди, ваше положение, — любезно сказал нам на прощанье князь. — Карты эти крупного масштаба и, таким образом, содержат элементы военной, так сказать, тайны. У вас могут быть неприятности. Мне не хотелось бы подвергать им таких милых и сговорчивых молодых людей. Вот расписка. В ней сказано, что я вынудил вас к подчинению силой. — Дадешкелиани вынул из кармана заготовленный лист бумаги, расписался внизу и придавил подпись печатью, вырезанной на его перстне.
Мы спустились к морю. Во выоках у нас был экспедиционный скарб, кукурузная мука, долбленые туески с медом, орехи. Время стояло голодное, и мы запаслись кое-чем у сразу подобревшего к нам Цвижбы. Ну, а князь Дадешкелиани наверняка в это время спешил в противоположном направлении, чтобы порадовать нашими картами друзей. Он отлично знал французский язык, этот князь, но ни черта не понимал в топографии. Пока мы трудились на точках с кипрегелями и мензулами, один из нас, а именно Сережа Дубовец — был такой шутник — уточнял второй комплект наших планшетов. Фантазия у него была богатейшая, графические способности тоже. Чего он только не наизображал на этих планшетах, каких чудес не натворил с реками, горизонталями, высотами и градусной сеткой. В общем, после его «уточнений» ни ходить, ни стрелять по этим картам я бы никому не рекомендовал. Кроме, разумеется, друзей благородного князя Дадешкелиани.
Куда же делся этот князь? — Тошка невольно оглянулся на темный, глухо шумящий лес. — Что ж он, до сих пор бродит в горах, то появляясь, то исчезая? А почему тогда его шашка висит в доме Хабаджи?
— Костер гаснет, — ответил Ираклий Самсонович, — а это значит, что он устал и хочет спать. Нет, Дадешкелиани давно уже не бродит. в горах. И вообще по земле. А шашка… Ну, об этом в другой раз. Это пожалуй, уже не моя тема, а Георгия Александровича. Так, что ли, Георгий Александрович?