Юрий Иванов - Сестра морского льва
Вынув из кармана радиограмму, Волков скомкал ее и кинул в океан, но бумажка не упала в воду: к ней тотчас метнулись две маленькие верткие моевки. Возбужденно крича, отнимая друг у друга бумажку, они полетели вдоль берега, а к ним спешили другие чайки, и клубок птиц рос, как снежный ком. «Несите, несите ее прочь, — подумал Волков, — от бумаг одни тревоги».
Чувствуя облегчение в душе, он подполз к краю скалы и поглядел вниз. Солнце пробивало воду лучами, и можно было рассмотреть желтые, подвижные, как ртуть, пятна солнечных бликов, ползающих по каменистому дну. На камне, торчащем из воды, лежала мама-ка-ланка, а рядом — ее малыш. Седой же плавал возле камня. Высовывая щетинистую на вид голову из воды, он вскрикивал. Он звал малыша в воду, и тот порывался к нему, но мать удерживала каланенка лапами. Сердясь, малыш бодался, крутился, пищал. Он уже чувствовал себя совсем взрослым, и ему так хотелось к отцу… И тогда мамаша отпустила его, и каланенок, заметно выросший, смешно раскинув лапки, плюхнулся в бухту. Седой, повернув голову, звал его за собой, в океан, но малышу было еще очень страшно, что рядом нет матери, и он то бросался за отцом, то поворачивал назад, к камню. Поняв его переживания, калан-ка тоже спустилась в воду, и все втроем они отправились в путешествие по бухте. Наверно, сегодня родители будут показывать малышу, где можно найти ежей, а где на отмелях греются в теплых лучах солнца стайки мелких рыбок.
Полежав еще немного над обрывом, Волков спустился на лайду и пошел вдоль нее, осматривая свое хозяйство.
На львином лежбище царил покой. Наверно, львам всегда снятся только хорошие сны, вот поэтому они так подолгу не продирают глаза. Борис рассказывал, что от покойного образа жизни, обильной пищи и отсутствия врагов львы так жиреют, что им трудно становится нырять: вода выталкивает их туши на поверхность. И тогда львы начинают глотать камни. Случается, в желудках львов находят по тридцать-сорок килограммов камней. Правда, есть и другое объяснение этому явлению: камни способствуют лучшему перевариванию пищи. Ведь в рацион львов, кроме рыбы, осьминогов и прочей «мягкой» пищи входят и колючие морские ежи, и жесткие морские звезды, и морская капуста.
Осматривая лайду, Волков шел вдоль лежбища по высокому прибрежному откосу. Ага, вот и Черномордый. Волков присмотрелся и удивленно присвистнул: песец тащил… куклу. Голова куклы волочилась по сырому песку, и Черномордый то и дело наступал на волосы куклы передними лапами.
— Эй, где ты ее добыл? — окликнул песца Волков.
Поставив уши торчком, песец бросил куклу и посмотрел вначале на Волкова, а потом на куклу, видимо размышляя: а зачем, собственно говоря, она ему нужна? И куда он ее тащит? Раскинув ручки и уставившись в небо синими глазами, кукла лежала на песке. На ней было полинявшее, немного порванное платьице, из-под него торчали кружева и лишь одна ножка. Волков все это увидел и, положив винчестер, стал осматривать откос, прикидывая — а нельзя ли по нему спуститься, чтобы не потревожить львов и отнять у песца его находку? Насторожившись и решив, что кукла все же ему нужна — пускай треплют малыши, Черномордый схватил ее за золотистую косу и опять потащил. Волков резко крикнул и, оттолкнувшись, мягко спрыгнул на песок. Черномордый, подскочив свечкой, отпрыгнул, бросил куклу и, обидчиво лая, побежал прочь. Засмеявшись, Волков взял куклу: откуда ты, какие волны тебя носили, прежде чем выбросили на остров? Он покачал ее, и послышалось хриплое кряхтение, будто кукла пыталась вымолвить какое-то слово. «Говорящая, — подумал Волков, — но заржавело у нее все в груди, отсырело… И с закрывающимися глазами… — Они с тихим стуком закрылись, как только Волков поднял куклу. — Ну что ж, девчонка-морянка, я беру тебя. Алька о тебе позаботится».
Вдруг позади него послышался возбужденный храп. Покосившись, Волков увидел, как из ниши, что под скалой, вылез обсыпанный сырым песком морской лев. Этого еще не хватало! Бежать… Но куда? Волков взглянул вправо, потом влево: весь берег был занят животными… А если броситься мимо зверя и попытаться вскарабкаться на обрыв? Но произошло что-то странное: Волков не мог сдвинуться с места. Громко фыркая, лев двинулся к нему. Волков упал, прижался к песку лицом и закрыл глаза. Остановившись возле, лев наклонился, и Волков почувствовал, как сырой нос животного коснулся его щеки. Втянув в себя воздух, лев заворчал и отпрянул.
«Не шевелиться… И все будет хорошо…» — билась в голове Волкова мысль. Он почти не дышал и все вжимался в песок. Выбросив вперед ласты, чуть не наступив на человека, ворча, лев направился к берегу. Остановился, оглянулся. Изогнувшись, почесал задним ластом морду и заревел. Волков открыл глаза. Во всем теле была противная ватная слабость. Лев ушел. Облегченно вздохнув, Волков поднялся, отряхнулся и, сунув куклу за воротник рубахи, пускай отогревается, начал карабкаться по откосу.
Из трубы дома струился дым. Дверь распахнулась, Алька, поправляя подоткнутое платье, сбежала с крыльца, Бич, обгоняя ее, с лаем ринулся на Волкова, с разбегу подпрыгнул и чуть-чуть не дотянулся, чтобы лизнуть в лицо.
— Лови меня! — крикнула девочка, набегая. — А-ла-ла-ла-аа-ааа!
Он подхватил ее, закружился на месте и прижался к горячему лицу Альки своим.
— Ну где же ты был? — спросила Алька. — Гляжу-гляжу в окно, а тебя все нет. Ужас как долго ты где-то ходил! Я уж решила: вот сейчас доскребу, домою пол и побегу с Бичом.
— Удрала с лежбища? И опять в одиночку?
— А я кисель из морской капусты сварила… Вку-усный! Я уже Бичу давала попробовать… Бич, правда, вкусный?
— Удрала, значит? Не увиливай, плутовка.
— Ага, удрала. А чего? Перестирала я их всех, перешила, перештопала. И вдруг мне по тебе так скучно стало… — на лице девочки появились розовые пятна. Опустив глаза, она сказала: — Ну, может, и не только по тебе… а и… по Спасенышу, Грууму, Седому! Вот. Зову Лену, а ей никак не уйти: забой.
— Я тоже скучал по тебе, — сказал Волков. — А теперь…
Он сунул руку за ворот рубахи, вынул куклу и повернул ее: синие глаза раскрылись, и кукла вполне отчетливо, правда с небольшой хрипотцой, произнесла: «Ма-амми». Отогрелась, видно.
Ахнув, Алька осторожно взяла куклу и, прижав к себе, провела пальцами по ее хорошенькому, немного поцарапанному личику, поправила ветхое платье и кружева нижней юбочки. Подняв на Волкова повлажневшие глаза, она сказала:
— Я хоть уже и не играю в куклы, но… — она гладила куклу и приговаривала: — Бе-едненькая, где же ты плавала, где же ты потеряла свою ножку? Ну идем в дом, я тебя сейчас накормлю, переодену.
Они пошли к дому. Бич, закручивая хвост баранкой, трусил к крыльцу, возле которого лежали Красотка и Черномордый. Бич и песец показали друг другу зубы и даже поворчали немного, но, видимо, посчитали, что худой мир все же лучше доброй ссоры, и решили не осложнять отношений.
Второй визит Короеда
Алька прибирала в «зале», ползала, скребла ножом пол и распевала песню про «Жанетту», которая поднимала паруса в далеком Кейптауне, а Волков заполнял «Журнал наблюдений». Порой он откладывал перо и прислушивался к голосу Альки: просто поразительно, как все может изменить эта ужасно деятельная девочка. Оказывается, нужно срочно готовить на зиму рыбу, грибы и морошку. И они день за днем устраивали охоту на рыб, затем пластали их, солили и вывешивали вялиться на ветерок, а потом уходили в «тундру» — низменные долины, за грибами. Рябина там растет высотой с авторучку, и из этого «леса» торчат красные шапки подосиновиков.
«Вчера Тупорылый впервые сошел в воду, — записал Волков в журнал. — Он долго плавал, кормился и когда выбрался на берег, то выглядел весьма бодрым. Погибшего кота рачки съели начисто. Приходил на „Кайре“ Ваганов. Погода была тихая, и мы, поставив посудину на якорь, часов десять все вместе возились с двигателем. Машинка теперь тянет что зверь. Да, Ваганов сыграл нам свое новое произведение на трубе, и к сейнеру подплыли десятка три котов. Высунув головы из воды, они очень внимательно слушали нашего странного музыканта…»
— Что-то происходит у бухты Седого, — заглянув к нему, озабоченно сказала Алька. — Выливаю воду кз ведра, и вдруг отчетливо слышу: «Бум!» И птицы — столбом.
Отложив журнал, Волков вышел на крыльцо и посмотрел в сторону бухты Седого. Действительно, будто туча мух кружилась над скалами. Птицы. Спугнул их кто-то. Кто же? И это «бум»?
— Схожу взгляну, что там, — сказал Волков и подумал, что это, наверно, Аркаха с Барсуковым пожаловали.
— Я с тобой.
— Послушай-ка, ребенок, мы уйдем вдвоем, а вдруг Лена придет. А нас нет! — Волков помялся и добавил: — Но если меня минут через сорок не будет — мчись в бухту Седого, хорошо?
— Ладно уж, останусь, — неохотно согласилась девочка. — Тогда пускай и Бич останется, а то мне одной будет скучно.
