Брайан Джейкс - Возвращение корабля-призрака
Граф жестом отпустил капитана.
— Можете идти, оставьте этих молодых людей мне.
— Но, сэр, — горячо запротестовал капитан, — они ведь торговали прямо на ступенях вашего особняка, и потом… они оскорбили жену префекта Тулузы…
Подняв руку, граф перебил его:
— Ах эту спесивую каргу со злым лицом! Давно пора поставить её на место! Идите, капитан, пусть стражи вернутся на ярмарку, и займитесь своими делами. А с этими бродягами я сам разберусь.
Покраснев от негодования, как свёкла, капитан повёл своих стражников назад через туннель.
Старик, протянув открытые ладони, пригласил молодых людей приблизиться.
— Подойдите, дети мои, рассаживайтесь на ковре возле моего кресла. Не обращайте внимания на капитана, он хороший человек, но иногда уж слишком рьяно относится к своим обязанностям.
Расположившись у ног старика, друзья один за другим назвали свои имена. Граф легко похлопывал чёрного Лабрадора.
— А это Нед, мы с ним уже познакомились. Меня зовут Винсент Брегон, граф Веронский, титул древний и сейчас уже совершенно бесполезный. Я люблю груши, пойди-ка, девушка, сорви нам несколько.
Кэрей сорвала пять крупных, сочных жёлтых груш с ближайшей ветки, которая тянулась прямо к окну беседки. Груши оказались удивительно вкусными, и старик, вытирая сок с подбородка полотняным носовым платком, продолжал расспрашивать молодых людей.
— Расскажите мне о себе. Вот ты, красавица, чем занимаешься?
— Я певица, сэр, — ответила она, вытирая рот рукавом. — Лучшая певица во всей стране!
Старик хмыкнул.
— Держу пари, так оно и есть! Ну-ка, девочка, спой мне. Что-нибудь весёлое. Люблю слушать хорошие голоса — становится радостно на душе. Спой мне.
Кэрей встала, сплела пальцы у талии и запела весёлую песенку.
Тех не люблю, признаюсь я,Кто дуется и злится.Не впрок им песенка моя,Противны мне их лица!
Навстречу ясному лучу,Как птичка вольная, лечу,Лечу и звонко хохочу —Так просто веселиться!
Давай, друг друга веселя,Помчимся в чистые поля,Ведь перед нами вся земля,И песня паша — тра-ля-ля! —Повсюду будет литься!
Пока последние нежные звуки дрожали в полуденном воздухе, граф вытер платком глаза и всхлипнул:
— Не обращай на меня внимания, дитя моё. Твоя песня и красивый голос порадовали меня, но глаза мои ведут себя, как им вздумается. Ну а ты, Бен, какими талантами ты можешь похвастаться?
Сидя у ног старика, Бен поглядел в добрые глаза графа.
— Я, сэр? Да никакими. Мы с Недом просто друзья Кэрей и Доминика. Мы не поем, как она, и не рисуем, как он.
Граф ласково погладил Бена по голове.
— Им очень повезло, что у них такие друзья, как вы с Недом. Дружба — величайший дар, который один человек может дать другому. Скажи, Доминик, что именно ты рисуешь?
— Лица, сэр, — ответил Доминик. — Меня даже прозвали Ликотворцем.
Взбив жидкие волосы и пригладив бороду, граф выставил вперёд подбородок.
— Как ты думаешь, ты смог бы изобразить меня?
Доминик извлёк из своей сумки кусок пергамента, угольный карандаш и мелки. Сидя на ковре и скрестив ноги, он поднял глаза на графа.
— У вас интересное лицо, сэр. Я берег этот пергамент для хорошего натурщика. Опустите подбородок, сэр, и смотрите на меня.
* * *Постепенно золотистый день клонился к вечеру, а Доминик не спешил, стараясь не упустить ни одной чёрточки в портрете графа. Нед растянулся на ковре и блаженно спал. Кэрей бродила по саду, восхищалась цветами и красивыми окнами величавого здания. Бен сидел на подоконнике одного из раскрытых окон беседки, вдыхая благоуханный, напоённый густым ароматом цветов воздух. Безмятежное спокойствие охватило его душу. Он оказался в мире, где ничто не напоминало штормовые моря, «Летучего голландца» и капитана Вандердеккена. Дни, проведённые с пиратами, и бедный Рафаэль Турон казались далёким сном. У Бена стали слипаться глаза, но тут Доминик объявил:
— Ну вот! Надеюсь, мне удалось добиться полного сходства, сэр!
Из сада подошла Кэрей, проснулся Нед, и Бен решил взглянуть, что получилось у художника. Все пятеро рассматривали портрет, который дрожащей рукой держал старый джентльмен. На пергаменте, совсем как живой, был изображён Винсент Брегон, граф Веронский, да ещё создавалось впечатление, будто Доминик заглянул ему в самую душу. Каждая складка, каждая морщинка в углах глаз, каждый засеребрившийся от времени волосок были в точности как у живого графа.
— А глаза! Скажи мне, молодой человек, что ты увидел в моих глазах? — дрогнувшим голосом спросил старик.
Прежде чем ответить, Доминик задумался.
— Я увидел мудрость, сэр, но вместе с тем печаль человека, когда-то счастливого, но утратившего счастье, познавшего одиночество и покорившегося судьбе. Вы хотите, чтобы я продолжал, сэр?
Граф устало покачал головой.
— Я заранее знаю всё, что можно сказать о старом человеке, который прожил в страданиях столько лет.
Бен потянулся и дотронулся рукой до щеки графа.
— Тогда почему бы вам не поговорить об этом с друзьями, сэр? Может, тогда вам станет легче?
Граф прищурился. Он смотрел на молодых людей так, словно приходил в себя после долгого сна.
— Да, да, вы мои друзья. Мне кажется, вы посланы сюда, чтобы выслушать меня и помочь мне!
Он бережно свернул пергамент с рисунком и протянул его Неду.
— Возьми, Нед, только держи осторожно, я хочу вставить этот рисунок в рамку и повесить у себя в доме.
Нед опасливо взял свиток в зубы. Протянув обе руки, старик заговорил, и его голос звучал теперь куда живее.
— Ну вот что, мои юные друзья, помогите мне встать и позвольте опереться на вас. Пойдёмте в дом, не стоит разговаривать на пустой желудок, к тому же я ещё не встречал молодых людей с плохим аппетитом. Сначала пообедаем, а потом вы услышите мою историю.
Дом был великолепный, повсюду висели шёлковые занавеси, на стенах красовались рыцарские доспехи и старинное оружие. Граф не обращал внимания на то, с каким любопытством молодые люди смотрели по сторонам, он провёл своих новоявленных друзей прямо на кухню. Там он пригласил их сесть за большой, тщательно выскобленный сосновый стол, стоявший в центре комнаты в окружении кухонной утвари. Полки живописно были уставлены тарелками, бокалами и супницами разных размеров; медные сковородки, чугунки и котелки свисали с дубовых стропил. Хозяин сел вместе с гостями и забарабанил по столу.
— Матильда! — раздражённо прокричал он. — Неужели никто не собирается подать голодному человеку хоть чуточку чего-нибудь съестного, а?
В кухню, вытирая пухлые руки фартуком необъятных размеров, вошла толстенькая старая дама, пышущая энергией.
— Ах вот оно что! Мы проголодались, — сварливо отозвалась она на вызов. — Ну как же! Мы же не можем есть в положенное время, как все воспитанные люди! Нет, нам нужно дождаться, пока бедная Матильда приляжет подремать; вот тогда самое время ворваться в кухню и, подняв крик, отдавать приказы!
— Хватит кудахтать, как курица на базаре, — блеснув глазами, ответствовал ей хозяин. — Давай-ка, старая развалина, неси еду мне и гостям, да поторопись!
Бен спрятал улыбку, он не сомневался, что эти двое — друзья не разлей вода, а перебранки их — просто игра.
Кухарка Матильда сложила руки на груди и, поджав губы, свирепо уставилась на молодых людей.
— Гости, говорите? Да они смахивают скорей на воров и жуликов из какого-нибудь разбойного цыганского племени! Да я спрятала бы под замок все своё серебро, если бы они переступили порог моего дома! А что это за чёрный волк, которого вы усадили на мой чистый стул? Вот я сейчас принесу мушкет и пристрелю его!
Нед поглядел на Бена: «Надеюсь, она шутит? Эта старая леди кажется мне опасной!»
Граф взглянул на неё с такой же свирепостью и нарочито грубым голосом прокричал:
— Я сам принесу мушкет и пристрелю тебя, если ты тотчас же не подашь нам еду, мучение моё, индюшка жирная!
Матильде удалось подавить усмешку.
— Сами вы моё мучение, — огрызнулась она, — высохший старый кузнечик, скелет, да и только! Лучше и правда скорей принести еду, а то вас, того и гляди, ветром с места сдует!
Когда Матильда удалилась, Кэрей прямо зашлась от смеха.
— Ну и ну, сэр, вы всегда так кричите друг на друга?
Старик улыбнулся.
— Всегда. Она — самая замечательная женщина на свете, хотя обращается со мной, как с капризным ребёнком. Не знаю, что бы я делал без моей Матильды.
Еда, которую принесли, оказалась превосходной: миска местного сливочного сыра, луковый суп, кувшин свежего молока, крестьянский хлеб и кекс с изюмом, посыпанный миндалём. Обслуживая их, Матильда бормотала сквозь зубы, что нищие и бродяги непременно убьют её в её же собственной постели. Она отскочила в притворном ужасе, когда Нед лизнул её в щёку, и бросилась вон из кухни, чтобы, как она выразилась, этот волк не разорвал её на куски прямо у стола.
