Юрий Сотник - Рассказы
Двинскую он, кажется, не заметил, а та уставилась ему вслед.
– Ишь ты какой остряк! Оля, слышала?
– Остроумно сказано, – медленно и серьезно проговорила Оля.
Двинская посмотрела на нас.
– Молодец какой! Он здесь живет? В этом доме?
– Здесь, – ответила Зинаида. – Он еще про вашу мебель сказал... Аглая, помнишь? Тогда еще Антона профессор похвалил!..
Аглая кивнула:
– Ага. Он про вашу мебель сказал, что она "старина, а не старье".
Это Вере Федоровне тоже очень понравилось.
– Смотри, Оля, это уже не цитата, это он уже собственную мысль выразил... И как точно!
Тут Аглая сообщила Двинской, что Дудкин назвал ее "Екатериной Второй". И это ей понравилось.
– Слушай, Оля! Да ведь это просто интересный человек!
– Остроумный человек, – согласилась Оля.
– Обязательно познакомьте нас с ним, – сказала Вера Федоровна, – Оля! Да ведь с такими острословами ты просто можешь светский салон открыть!
– Интересно будет познакомиться, – без всякого выражения проговорила Оля.
На следующее утро, сидя за завтраком, я услышал, как Аглая и Зинаида надрываются во дворе:
– Антошка! Дудкин! Антошка, выйди скорей!
Я появился во дворе в ту минуту, когда туда вышел Антон. Девчонки так и налетели на него. Приплясывая от возбуждения, они рассказывали, какой вчера получился разговор и как понравились Вере Федоровне и ее внучке все Антошкины изречения.
– Она знаешь что про тебя сказала? Что ты очень интересный человек! – сообщила Зинаида. – Во как!
– Кто сказал? – вертел головой Антон.
– Да ну Двинская! – кипятилась Аглая. – Так прямо и говорит: "Это, говорит, наверное, исключительно интересный человек! Мне прямо, говорит, оч-чень, оч-чень хочется с ним познакомиться!"
– С кем познакомиться?
– Тьфу! Да у тебя в голове мозги или что? С тобой ей хочется познакомиться! С тобой!
– Кому?
– Господи!.. Ну Двинской! Артистке! Заслуженной!
– Глашк! Погоди! – перебила Зинаида. – И Оля эта... она тоже хочет с ним познакомиться. Она так и сказала: "Это очень интересный человек!"
– Нет, Зинка, ну что ты путаешь! Она "интересный" не говорила!
– Ага! Верно, не говорила! Она сказала, что ты очень... этот... остроумный человек, и потом говорит: "Я тоже... это... я ужасно, с большим удовольствием с ним познакомлюсь". Они из-за тебя какой-то салон даже открывать собираются!
– Выставку, что ли!..
– Не... какой-то другой... светский какой-то.
– Да ну вас! Дуры психованные! – вдруг обозлился Дудкин и ушел домой.
Как видно, он подумал, что его разыгрывают. После этого девчонки, наверное, полчаса завывали у него под окном: "Анто-о-ошка! Ну на мину-у-уточку! Ну вы-ыйди!"
Но Дудкин так и не вышел к ним.
Зато после обеда он явился ко мне. Вид у него был серьезный, озабоченный.
– Ты чего делаешь? Ты один?
– Один. А что?
– Так...
Мы прошли в комнату. Насупив брови, Антон заложил руки за спину и уставился на меня исподлобья.
– Слушай!.. Это правда, чего девчонки говорили?
– Правда, – ответил я. Антошка еще больше насупился.
– И значит, эта Двинская так и сказала, что я... ну, это... ну... остроумный?
– Нет, Двинская сказала, что ты интересный человек.
– Двинская?
– Ага. А Оля сказала, что ты остроумный. Антошка присел на край дивана, подпер подбородок рукой.
– Черт! А я думал, я просто так болтаю, безо всякого остроумия... – Он помолчал, потом взглянул на меня снизу вверх. – А по-твоему, я остроумный? Только честно!
Я никогда над этим вопросом не задумывался, но из деликатности ответил:
– По-моему, остроумный.
– И значит, они познакомиться хотят?
– Да. Я сам слышал.
– Вот черт! – Дудкин вздохнул так сокрушенно, что я спросил, почему его это огорчает.
– По-моему, для тебя только лестно, что с тобой хотят познакомиться Двинская и ее внучка. Он поднялся и заходил взад-вперед.
– Тебе хорошо говорить – "лестно"! А мне... Они же познакомятся и все время будут думать: вот, мол, интересный пришел, остроумный! Вот, мол, сейчас чего-нибудь такое сострит! А чего я им буду острить, если я сам не знаю, что остроумно, а что нет!
Я понял, что положение у Антошки действительно трудноватое, но ничего дельного посоветовать не мог. Антон побыл у меня еще немного, повздыхал и ушел в подавленном настроении. Однако минуты через две снова раздался звонок. Это вернулся Дудкин.
– Лешк... – сказал он, стоя в дверях. – А если я им так скажу: "Вы живете на третьем, а я как раз под этим". Это остроумно будет?
Я слегка оторопел.
– А что это такое: "Я как раз под этим"?
– Ну, в том смысле, что я на втором этаже живу. Правда, в другом подъезде... Но ведь все равно же можно сказать, что "как раз под этим"?
– По-моему, это все-таки не очень остроумно, – деликатно ответил я.
Дудкин помолчал, вздохнул:
– Вот я тоже думаю, что не очень... Ладно! Пока!
Прошло дня три. Аглая и Зинаида познакомились с Олей, и она прыгала вместе с ними через скакалку и играла в мяч. Антошкой Оля, как видно, не очень интересовалась, зато Аглае с Зинкой ужасно хотелось их познакомить.
А Дудкин как раз этого и боялся. Он даже не выходил во двор, когда видел там наших девчонок в обществе Оли. Если же родители посылали его в магазин, он сначала затаивался в подъезде, выбирая подходящий момент, затем выскакивал и летел к воротам с такой скоростью, что не видно было ни пяток его, ни локтей.
Глашка с Зинкой все-таки засекали Дудкина и бросались ему наперерез. Погоня каждый раз была упорной, большой двор оглашался воплями:
– Антошка, погоди-и-и!
– Антошка, чего скажу-у-у!
– Да ну ладно вам! – хрипел на бегу Дудкин. – Ну некогда мне! Да ну отстаньте вы!
Однажды, когда девчонки вернулись после очередной погони, Оля тихо заметила:
– Все-таки он какой-то странный, этот Антон.
– Чего – странный? Почему? – насторожилась Зинаида.
– Дикий какой-то.
– И ничего не дикий! Просто стеснительный немножко!
– Ой, Зинка, ну что ты врешь! – возмутилась Аглая. – Вовсе он не стеснительный, просто в нем гордости очень много!
А между собой наши девчонки решили: "Влюбился он в эту Ольку. Вот чего!"
Они были недалеки от истины. Антону очень хотелось познакомиться с Олей. Но девчонки не знали, что он дни и ночи мучается, стараясь придумать для этого что-нибудь остроумное. В эту Антошкину тайну был посвящен только я. По нескольку раз в день у нас звонил телефон и в трубке слышался усталый голос:
– Лешк!.. А вот так остроумно будет: "Эх, Оля, Оля, какая у тебя тяжелая доля"?
– А почему "тяжелая доля"?
– Ну... ну, может быть, она на что-нибудь пожалуется. Может, скажет, что, мол, в школу, скоро идти... еще что-нибудь... Вот я ей и скажу.
– По-моему, не остроумно, – отвечал я и советовал: – Ты зря стихами начал острить. Ведь раньше ты прозой острил, и у тебя получалось.
– Знаю, что прозой... А вот сейчас все почему-то в рифму... Ну ладно! Пока!
На четвертый день вместе с Олей во двор вышла Вера Федоровна и объявила:
– Ну-с, уважаемые!.. С устройством квартиры у нас покончено, на носу начало учебного года, посему приглашаем вас в воскресенье к Оле на новоселье. Шампанского не обещаем, но чай со сладким будет.
Я первым догадался сказать "спасибо". Девчонки тоже поблагодарили, сказали, что обязательно придут, потом Аглая спросила:
– А Дудкину можно прийти?
– Это остроумцу-то вашему? Разумеется! Он будет украшением нашего раута! – Вера Федоровна вдруг подняла указательный палец: – Но одно условие, дорогие: все вы тут люди талантливые, театральной деятельностью занимаетесь... Олины друзья тоже не без дарований. Так что давайте устроим маленький концерт. Пусть каждый выступит хотя бы с одним номером, но уж с таким, чтобы им можно было блеснуть.
Это было в четверг. С того же вечера началась подготовка к концерту. Все мы почему-то считали, что Олины друзья должны быть такие же необыкновенные, как мебель ее бабушки, что все они по-настоящему талантливы, не в пример нам, грешным. Ударить в грязь лицом никому не хотелось.
Моя мама принялась разучивать со мной стихи Барто "Лешенька, Лешенька...". Аглаина мама призвала на помощь соседку, и та стала обучать Глашку с Зинкой танцу "летка-енка". Проходя мимо раскрытого окна Аглаи, я слышал звуки хриплого магнитофона и видел две подпрыгивающие головы: одну – рыжую, другую – темную.
Всех удивил Васька. Он вдруг написал стихи. Никогда в жизни стихов не писал, а тут вдруг взял и выдал. О чем были стихи, Зина дала Ваське слово никому не говорить, но сказала, что стихи – "мировецкие".
А вот Антошка ходил как потерянный, и с каким номером выступать в концерте, он не знал. Девчонки ему, конечно, сказали, что он будет "украшением раута". Он так маялся, словно ему не в гости надо было идти, а к зубному врачу.
