Юрий Александров - Кудеяров стан
Здесь из щели между плитами темного камня течет светлый холодный ключ. Ребята уже осматривали его вместе с Дмитрием Павловичем и сообща пришли к убеждению, что ключ этот очень древний и, видимо, сюда ходила ежедневно за водой Заряна.
Место чудесное! Над студеной струей с двух сторон спускаются ольховые ветви. Возле самого источника громадный камень, под струей — другой. В нём углубление, выбитое когда-то очень давно. Ребята убеждены, что выбили его еще древние обитатели городища.
Шагах в двадцати от источника идет лесной проселок, за ним — река.
Глеб наполнил у ключа ведро. Обратно с водой сквозь чащобу уже не пролезешь — вышел на дорогу и вернулся назад, в обход городищенского склона, к ведущей наверх тропе. И тут слышится мальчику, что зовет его кто-то. Прислушивается. Опять отчаянный призывный крик: «Глеб!»
Игорь! Глеб узнает голос товарища. Он бежит с ведром навстречу зовущему голосу, расплескивая воду, огибает высокий мыс и видит Игорька и его странных преследователей. У Игоря в руках какая-то одежда.
— Это они, — тяжело дыша, кричит Игорек. — Глушители… — Мальчик спотыкается, падает, опять вскакивает на ноги, велосипедисты уже шагах в тридцати.
Глеб бросается наперерез:
— Беги! Я их задержу!
Где-то мальчик слыхал или вычитал эту фразу. Не то в кино, не то в одном из фронтовых рассказов. Так говорил герой, солдат, готовый, если нужно, пожертвовать собой, спасая в бою товарища.
И, гордый своим решением, Глеб через несколько секунд оказывается между Игорем и его врагами. Он вдруг выплескивает воду из ведра в лицо переднему велосипедисту. Тот от неожиданности теряет равновесие и падает. На него с налета наезжает второй.
Глеб бросает ведро и бежит вслед за достигшим кустистого склона Игорем. Тот карабкается из последних сил, спотыкается, цепляется за кусты, не выпуская, однако, из рук похищенной одежды.
Вот и Глеб на склоне, но преследователи совсем рядом. Мальчик швыряет полными горстями голубоватую мергелевую щебенку в лицо разъяренным мужчинам. Те продолжают громко отвратительно браниться и упрямо лезут вверх.
Ещё несколько секунд — и они доберутся до смелого мальчика. Дорого станет Глебу героическая защита товарища.
Спасла Глеба брань браконьеров — ее услыхали на раскопе. Сверху послышался гомон многих голосов, смех, удивленные возгласы. У края обрыва Дмитрий Павлович и почти все экскурсанты.
— Спасены, — облегченно вздыхает Глеб.
Миг — и возле него несколько шустрых ребят-ремесленников. Они с любопытством рассматривают опешивших преследователей.
— Никак первобытные? — удивился один.
— Дикие, — высказал предположение другой, — кольца бы им ещё в ноздри… — И добавил солидно, обращаясь к долговязому: — Вы бы хоть ветками прикрылись, там женщины наверху, срамник.
«Первобытные» первую минуту молчали, не зная, что им предпринять. Ввязываться в драку было бессмысленно.
Между тем мальчиков вокруг злосчастных глушителей собралось уже около десятка.
— Ребята, — рассказывал ремесленникам Глеб. — Они рыбу тут взрывчаткой губят… вот эти. Раза два в неделю приезжают, а то и чаще. Вон вчера тоже были! Столько уже напортили — страсть, ей-богу, большие тысячи!
— Валя, что же это будет?… — простонал полуодетый.
Ребята прыснули со смеху.
— Экспонатики… — определил один из ремесленников.
Другой подошел совсем близко к высокому, потянул носом и брезгливо отвернулся:
— Винищем, ребятки, разит от этого Вали, как из плохого трактира.
— И носы красные…
— Оставьте их, ребята, — проговорил, спускаясь вниз, Дмитрий Павлович. Видимо, он был и очень доволен и смешно ему было, хоть старался казаться серьезным.
Приход археолога вывел из оцепенения долговязого.
— Ваши ребята? — закричал он.
Дмитрий Павлович, всматриваясь, пожал плечами:
— Нет, я бездетный.
— Вы шуток не шутите, гражданин, — кипятился голый браконьер, — от меня не отвертитесь! Я знаю, вы зачинщик, вы против нас кампанию ведете… у меня доказательства имеются.
Долговязый шагнул ближе к Дмитрию Павловичу, а у того лицо побледнело, глаза недобро сузились, и крепко сами сжались кулаки.
— Ох, смотри, Валя, даст тебе сейчас леща товарищ ученый, — издеваясь, предостерег долговязого кто-то из ребят, — такого леща даст — сразу побежишь пенсию оформлять.
Старший из мальчиков, тоже высокий, веснушчатый, решительно встал рядом с Дмитрием Павловичем.
— А ну тронь!.. Мы тебя так подремонтируем — ни один профессор лечить потом не возьмется.
Мальчуганы, очень воинственно настроенные, густо обступили Дмитрия Павловича.
— Вот бы нагишат этих на сельхозвыставку в таком виде… — проговорил один.
— Сказал! — возразил другой. — Да их туда ещё и не пустят без намордников.
Опять дружно хохочут веселые ребятки.
— Ну, смотрите… — кипятился голый Валя. — За такое хулиганство никто по головке не погладит.
— Да какое же хулиганство! — простонал сзади коротенький, — это форменный бандитизм.
— Ишь, — заметил опять один из ремесленников, — законы знает.
— А не знает он, сколько ему за глушение рыбы по закону полагается? — спросил другой.
— Нет, вы, ребята, гляньте! — издевается третий. — Культура: ничего, что ногами светит, зато при галстуке. Не то что мы, сиволапые.
— Последний фасон, — начал снова первый из ребят, — без брюк, без…
— Оставьте их, мальчики, — опять вступился за «первобытных» археолог.
— Вот что, гражданин, — процедил сквозь зубы длинный, обращаясь к Дмитрию Павловичу. — Я вас не знаю и знать не желаю. Я представитель власти. Понятно? Я требую…
Он так и не успел досказать, чего требует. Заметив подошедших сверху ещё двух экскурсантов, он сразу смяк и опустил голову.
— Меня товарищ Снежков, видимо, знает? — спросил один из подошедших.
— Да и со мной он уже знаком немного, Степан Иванович, — договорил за глушителя археолог. — Беседовали мы с ним несколько дней тому назад, и, по правде сказать, довольно крупно беседовали. Они рыбы тоже, как сегодня, набили и с добычей на велосипедах домой возвращались. Я их догнал, спросил, кто такие. Так этот гражданин любезно посоветовал мне ехать своей дорогой и не совать нос не в свои дела.
— Ошибаетесь вы, товарищ Снежков. Это общие наши дела. И товарища археолога они касаются и паренька того бравого, что привел вас сюда, как бычков на веревочке.
— В толк не возьму, — залепетал снова коротенький в сорочке, — в воду меня кидали, водой обливали, дрянью какой-то глаза чуть не выбили… И я же виноват? Но ведь существует на все определенный порядок.
Все опять засмеялись.
— Видите ли, — спокойно пояснил Степан Иванович, — не всегда жизнь послушно укладывается в приготовленные для нее формочки. Конечно, глаже бы получилось, если бы сперва ордер на ваш арест выписали, потом культурненько бы арестовали. Но что поделаешь — не так вышло. Во всяком случае, если кто-либо совершает преступление — долг всякого советского гражданина помочь задержать преступника. Так, товарищ Снежков?
Снежков молчал.
— Паренек, что привел вас сюда, как бычков на веревочке, тоже советский гражданин, хоть и помоложе нас с вами. Других средств задержать вас у него не было… Он действовал, как подсказали ему смекалка и совесть. И, надо сказать, хорошо действовал. А у вас, товарищ дорожный мастер, позволительно спросить: давно вы казенный тол в воду бросать начали?
— Экономия у меня образовалась, — неуверенно пролепетал дорожный мастер. — Это не в ущерб производству, ей-богу…
С площадки кубарем скатился Игорек. Ещё бледный, возбужденный.
— Одежду их я деду отдал… на хранение…
Степан Иванович засмеялся:
— Хорошо выбрал. Это, брат, надежный хранитель.
— Дмитрий Павлович, — продолжал Игорь, и лицо его из бледного вдруг сделалось пунцовым. Даже уши ярко заалели. — Дмитрий Павлович, это они печку развалили и горшки побили… Честное слово! Вот этот. — Мальчик показал пальцем на длинного. — Я не давал… да разве я мог один?… Мне ещё и попало от них…
Дмитрий Павлович удивленно и обрадованно присвистнул.
