Джеймс Крюс - Мой прадедушка, герои и я
Но когда я, стоя на последней ступеньке, хотел было уже войти в гостиную, я услышал голоса моих родителей и других наших родственников. Разговор шел опять про нас, поэтов. Я остановился и стал подслушивать.
Я услышал, как мама сказала, что она тоже не прочь почитать наши стихи и рассказы, а Верховная бабушка ответила:
— Вот как Малый переберется к вам, приходи, все посмотришь. Они писали на обоях, на тех, забракованных, что я на чердак вынесла. На оборотной стороне. А баллады про Геракла — в черной тетрадке.
Я решил не мешать им беседовать про нас, поэтов, и, поднявшись на цыпочках на полэтажа выше, вошел, сам не знаю почему, в спальню прадедушки. Может быть, я надеялся найти там какие-нибудь еще неизвестные мне стихи или рассказы? Теперь я уже этого не помню. Но я и вправду нашел там одно стихотворение, которого еще не читал, и оно привело меня в ужас.
В одном из номеров «Морского календаря» между страницами был заложен кусочек картона, серый и ничем не примечательный, скорее всего просто закладка. Сам не знаю, по какой причине я вытащил эту картонку и увидел, что на ней хорошо знакомым мне почерком написано стихотворение. Это было, как оказалось, что-то вроде завещания мне. Я читал со все возрастающим удивлением и испугом:
Что ж, Малый, прощай и подумай о том,Что, каждый в свой час, мы из жизни уйдем.А после рассудят, кто трус, кто герой,Что было всерьез, а что было игрой.А после ответят на сложный вопрос —Где правда, где шутка, где шутка всерьез.Но шуткам конец. Есть у жизни предел.Я вот что сказать тебе, Малый, хотел:Покудаты в самом начале пути,Шути, но всерьез, веселее шути.Я сам так шутил. Но пусть каждый из насСпокойно уходит, уходит в свой час.Я не был в герои назначен судьбой,Я просто всегда оставался собой.И ты оставайся собою, мой внук,Всегда и во всем!Твой Старый друг.
Не помню уже, что я сделал, прочитав это стихотворение. Помню только, что у меня было такое ощущение, будто сердце мое остановилось и я не могу двинуть ни рукой, ни ногой.
«Так, значит, он знает совершенно точно, что скоро пробьет его час… — думал я. — Он просто разыгрывает передо мной сильного и здорового, а на самом деле…»
И вдруг у меня появилось чувство, что прадедушка уснул там, наверху, в каталке, навсегда. Последним вечным сном, из которого нет пробуждения.
Сжимая в руке картонку, я бросился вверх по лестнице на чердак и, задыхаясь, с шумом распахнул дверь. В южной каморке все еще горел свет.
Прадедушка глядел на меня широко открытыми глазами. Его, должно быть, напугал мой испуганный вид.
Но, заметив в моей руке картонку, он улыбнулся — лицо его прямо озарилось от этой улыбки.
— Герои, Малый, — сказал он, — привыкают постоянно жить с мыслью о смерти. И сохранять спокойствие. Но, в сущности, все мы должны этому научиться. И ведь мы с тобой, не будем уж притворяться, тоже жили эту неделю с мыслью о смерти. О моей смерти, Малый. Только я куда живучее, чем думает доктор.
Какая-то особенная светлая улыбка теперь уже не сходила больше с лица прадедушки. Она, так сказать, нашла себе здесь пристанище.
— Собственно говоря, — продолжал он, — я проживу еще довольно долго после моей смерти. Не обязательно в этих рыбацких штанах и шерстяных носках и в этих черных ботинках. Скорее как образ. В тебе. И в книгах.
— В каких книгах, прадедушка? — удивленно спросил я.
— В твоих книгах, Малый!
Улыбка его становилась все шире, словно лампа, которая разгорается все светлее.
— Ты подаришь мне что-то вроде бессмертия. И продлишь мне жизнь, — продолжал он. — Я построил себе памятник в твоей памяти. И сделал это не без умысла, Малыш. Умру я теперь в один прекрасный день или нет, это не так уж важно. Лет через двадцать или тридцать ты поймешь это.
Лицо его почти светилось, когда он закончил:
— Возвращайся домой, к родителям. Я опять уже могу ходить. Каталку, в которой так легко думается, придется поставить в угол. А умру ли я и когда я умру, Малый, это совершенно все равно. Немного мудрости — все, что я скопил, — я хорошо пристроил. Ты никогда уже не будешь восхвалять мнимых героев.
Я стоял растерянный и смущенный и в замешательстве глядел на прадедушку. Только двадцать с лишним лет спустя я понял, что он имел в виду.
Надеюсь, моя книжка это доказывает.
Примечания
1
Пегас — в греческой мифологии волшебный крылатый конь; кто его оседлает, становится поэтом.
2
Зигфрид — герой древнегерманского народного эпоса и эпической поэмы XII века «Песнь о Нибелунгах». По преданию, Зигфрид добыл «сокровище Нибелунгов», убив дракона Фафнира. Выкупавшись в крови дракона, Зигфрид стал неуязвимым, а съев его сердце, начал понимать язык зверей.
3
Геракл — самый популярный герой греческих мифов, совершивший двенадцать подвигов.
4
Зевс — в греческой мифологии царь и отец богов.
5
Еврисфей — в греческой мифологии царь Тиринфа и Микен, которому служил Геракл.
6
Цербер — в греческой мифологии свирепый трёхглавый пес, охраняющий выход из подземного царства. Подземное царство Аида в греческой мифологии — царство мёртвых.
7
Xарон — в греческой мифологии перевозчик в подземном царстве.
8
Гёльдерлин Фридрих — немецкий поэт-романтик конца XVIII — начала XIX века.
9
Перевод В.Жуковского.
10
Диомед — царь Фракии, по преданию кормивший своих коней человеческим мясом.
11
Кортес Эрнан (Фернандо) — испанский конкистадор, завоеватель Мексики. Испанские завоеватели во главе с Кортесом истребляли и грабили коренное индейское население.
12
Диана — в римской мифологии богиня охоты, покровительница диких зверей. Ее священным животным считалась лань.
13
Нерей — в греческой мифологии морское божество, старец.
14
Гунь — крестьянская одежда в Черногории.
