Джеймс Крюс - Мой прадедушка, герои и я

Как и предвидел прадедушка, Верховная бабушка уже подумывала о том, что пора отправить меня домой, к родителям. Не то чтобы она сказала нам это прямо в лицо, но то и дело намекала, что оба мы уже встали на ноги, и что топить каждый день чердак — слишком большая роскошь, и что жизнь, в конце концов, состоит не из одной поэзии.

Моряки улыбались и подмигивали нам при каждом таком замечании — Верховная бабушка высказывала их по одному, на приличном расстоянии одно от другого, пока все чинно сидели за столом, попивая кофе. Казалось, и прадедушку они забавляли. Но меня как-то тревожила эта их вера в выздоровление прадедушки. У меня ее не было. Я был уверен, что он только притворяется здоровым и что на самом деле состояние его хуже, чем когда-либо раньше. Я видел, как дрожит его рука, когда он подымает чашку с кофе. Лучше уж ему не читать мне сегодня своего рассказа, а лечь в постель и вызвать врача. Но никто, кроме меня, казалось, ничего не заметил.

Выйдя из-за стола, Старый сам взобрался по лестнице на чердак в самом веселом настроении и, спеша представить мне своего героя, с удовольствием плюхнулся в кресло, словно никакой болезни не было и в помине.

— То, о чем я хочу тебе прочесть, — сказал он, — происходит в давние времена в Черногории. Я и сам когда-то там побывал. Народ там был очень воинственный. Там я и встретил настоящего героя… Может, подбросим угля в печку?

— Не надо, прадедушка. Пока ты будешь читать, еще и этот не прогорит!

— Ну хорошо, тогда слушай.

И, не снимая рулона с гладильной доски, прадедушка начал читать:

В Черногории, стране Черных гор, жил когда-то Блаже Брайович — мальчик с большими черными глазами. Из всех своих сверстников он один умел читать и писать — этому искусству обучил его по его просьбе местный священник.

Другие мальчики его возраста мечтали поскорее отрастить усы и получить ружье в руки. А у Блаже было только одно желание — побольше узнать.

Отец Блаже, Раде, — человек исполинского роста, плечистый и плотный, — которому пистолет и ружье были так же дороги, как курильщику трубка, называл своего сына ягненком. И частенько задавал себе вопрос: «Что же с ним будет, когда придут волки?»

Волками он называл не турок, против которых жители Черных гор вели партизанскую войну, а таких же черногорцев, как и он, — мужчин из рода, с которым его собственный род находился в постоянной вражде. Мужчины одного рода убивали мужчин другого рода из мести, за убийства, совершенные раньше. Мстить женщинам и детям считалось позором — только убийство мужчины давало право считать, что убитый отмщен. И мужчины гибли один за другим. Мать Блаже и две его старшие сестры испуганно умолкали и прерывали работу, услышав выстрел в горах, — могло случиться, что пуля попала не в медведя, не в зайца, а в Раде, мужа и отца.

Когда Блаже был еще маленьким, он тоже пугливо вздрагивал, услыхав эхо выстрела, долетевшее из скалистых ущелий. Но когда он стал постарше и уже научился писать и читать, то перестал так бояться за отца. Он понял, что отец его не только яростен и неистов в бою, как бык, но еще и хитер, как лиса. Судьба отца теперь не так его тревожила. Зато с каждым годом он все чаще и чаще задумывался над тем, что мужчины, вооруженные до зубов и занятые местью, целыми днями пропадают в горах, преследуя своих кровных врагов, а вся работа по хозяйству, возделыванию земли и воспитанию детей возложена на плечи женщин. Часто он лежал в своем белом суконном гунне[14] с черной каймой под гранатовым деревом и читал книгу. А когда поднимал глаза и глядел вверх на листву и на медленно краснеющие плоды, ему вспоминался веселый дядя Петар, брат его матери. В то солнечное утро здесь, под этим деревом, он кричал и шатался, как пьяный. Прижимая руки к груди, он упал на траву, крикнув: «Отомстите за меня! Это были…»

Голос его оборвался, прежде чем он успел назвать убийц, и когда женщины выбежали из дому, он был уже мертв.

Тогда Блаже охватил священный гнев. Он знал, кто убийцы, хотя дядя Петар и не смог произнести их имен. Они могли быть только из рода Джурановичей, с которым род Блаже находился в кровной вражде.

И над трупом дяди Блаже поклялся, что потом, когда у него будет ружье, он отплатит кровью за кровь дяди Петара.

Но убийцу еще раньше настигла кара, и дядя Петар был отмщен. Отмстил отец Блаже, Раде, он заколол убийцу ножом, встретив его в горах на лесной тропинке. Тогда Джурановичи убили младшего брата отца, молодого красавца дядю Леку.

Теперь нужно было мстить уже не за дядю Петара, а за дядю Леку. Распря продолжалась, и не было никакой надежды, что она когда-нибудь кончится.

И Блаже с ужасом думал о том, что, наверно, наступит день, когда ему придется убить ножом или застрелить из ружья маленького Иво, с которым раньше они часто ловили вместе в ручье форелей. Тогда Блаже еще не знал, что Иво из рода Джурановичей, с которыми его род в кровной вражде.

Блаже не находил больше никакого смысла в этой кровавой игре. Он не хотел в ней участвовать. Эта карусель мести его не привлекала.

И потому никто не был так счастлив, как он, когда отец в один прекрасный день объявил, что в следующую пятницу Джурановичи и Брайовичи соберутся на лугу для переговоров о прекращении распри.

— Как же это случилось, отец? — спросил Блаже, покраснев от радости и волнения.

— Кто-то из Джурановичей застрелил твоего двоюродного дедушку, Марко. Я мог бы отомстить за него еще в тот же день…

— Но ты этого не сделал? — перебил отца Блаже.

— Нет, я этого не сделал. Брат трижды проклятого убийцы попросил у меня прощения. Он сказал, что пора нам заключить мир.

— И ты заключил мир? — радостно крикнул Блаже.

— Нет, сын мой, я этого не сделал. Как же я могу один заключить мир за весь наш род? Я только посчитал, сколько мужчин еще осталось у нас и сколько у Джурановичей. И понял, что, если не прекратится кровавая распря, оба наши рода скоро вымрут. Поэтому нам нужно отказаться от мести и заключить мир, хотим мы этого или не хотим. В пятницу мы все соберемся для переговоров. Ты поведешь моего коня.

— Хорошо, отец, — ответил Блаже и опять покраснел от радости.

Переговоры велись на лугу под крутой скалой. Был полдень.

Солнце стояло высоко. Воздух был сух и горяч. Согласно обычаю, сюда явились все: женщины — в черном, дети — в белом, мужчины — в ярких костюмах и красных жилетах; у некоторых за цветной пояс было заткнуто по два пистолета.

Каждая семья соблюдала порядок, предписанный обычаем: глава семьи ехал верхом, старший сын вел коня под уздцы, остальные члены семьи шли пешком вслед за конем.

Без особой охоты, чуть ли не самым последним, явился сюда исполин Раде со своей семьей. Он сидел в высоком седле на черном жеребце, которого вел под уздцы Блаже. Подъехав к Брайовичам, расположившимся на левой стороне луга, он остановил коня. Теперь он был старшим в роде Брайовичей.

Ловко спрыгнув с коня, несмотря на свои пятьдесят с лишним лет, Раде сел на большой камень, с которого молча встал при его приближении какой-то молодой человек. Даже теперь он казался выше всех Брайовичей.

Поздоровавшись кивком со своими, он бросил быстрый взгляд в сторону Джурановичей, сидевших на другой стороне луга, и пробормотал:

— Провались они все в преисподнюю!

— Тогда и мы провалимся вместе с ними, Раде, — негромко возразил ему пожилой пастух.

— Да, — отвечал ему Раде, — и все мы провалимся в преисподнюю, если не покончим с распрей. Для того-то мы здесь и собрались. И податься нам некуда.

Когда начались переговоры, в которых имел право участвовать каждый глава семьи, первым стал говорить Раде. Вскоре он уже оказался на середине луга и от имени своего рода повел переговоры с Джурановичами.

Как раз в тот момент, когда отец вышел на середину, Блаже заметил на том краю луга среди Джурановичей Иво, своего бывшего товарища по играм, и кивнул ему головой. Иво широко раскрыл глаза от удивления — он или не сразу узнал Блаже или был поражен тем, что с ним здоровается кто-то из враждебного рода. Но потом кивнул ему в ответ. Так мальчики заключили мир задолго до того, как взрослые закончили переговоры.

Время для перемирия было неблагоприятным — оба рода еще оплакивали убитых: убийству Марко, дяди Раде, предшествовало убийство одного из Джурановичей. Слишком свежа была еще боль и печаль, а переговоры требовали благоразумия и выдержки. С трудом подавляемая ненависть против убийц могла вспыхнуть каждую секунду.

Но Раде, отец Блаже, поборов свой собственный гнев, держал в узде и других. Когда стенания об убитых отцах, мужьях и братьях начали становиться громче, когда оба рода стали обвинять убийц и перечислять погибших, он поднял вверх руку и, дав замолчать и тем и другим, крикнул: