Марина Дяченко - Слово Оберона
И так, визжа и ругаясь, он что есть сил колотил палкой по шару. Оболочка чуть вздрагивала, а цепи, удерживающие шар на земле, натягивались всё сильнее.
— Чего уставились? — крикнул перевозчик нам с Максимилианом. — Сейчас отвалит!
Некромант первый кинулся в костяную кабину, к Уйме. Я испугалась, что останусь одна, подхватила посох и побежала за ним. За секунду до того, как мне впрыгнуть внутрь, старик отпустил одну якорную цепь. Шар дёрнулся вверх, и костяная кабина вдруг оказалась почти в двух метрах надо мной. Старик кинулся к другому якорю, а я от страха подпрыгнула, взлетела ввысь на два человеческих роста и ухватилась за волосатую руку Уймы.
Цепь упала, я слышала её глухой звон. Шар рванулся так, что нас чуть не распластало по деревянным перемычкам, соединяющим рёбра и образующим пол. На секунду я увидела внизу перевозчика. Похоже, мне во второй раз удалось его удивить — он стоял и смотрел нам вслед, разинув рот.
Наверное, никогда не видел раньше, чтобы люди так прыгали.
Глава 19
Страна вулканов
Итак, мы летели.
Над нашими головами всё сильнее разгорался шар, наполненный не горячим воздухом и даже не огнём, как я раньше себе представляла, а непонятными тварями, изрыгавшими пламя и легко тащившими нас как раз туда, откуда дул довольно сильный ветер.
— Это против законов физики, — сказала я, щёлкая зубами. Меня бросало то в холод, то в жар, и не только из-за волнений. Воздух в небе был ледяной, зато сверху, от шара, так шпарило, что без ветра можно было превратиться в барбекю.
— Ерунда, — отмахнулся Уйма. — Ты радуйся! Летим…
Некромант молчал. Он боялся высоты: сидел, зажмурившись, вцепившись в жёлтое птичье ребро. Кажется, если мог бы — даже уши прижал к голове, как испуганный кот.
Огненные обитатели шара визжали, как пар в скороварке, шипели и шелестели, задевая изнутри плотную оболочку. Похоже, старик здорово раздразнил их и палкой, и обидными словами. Теперь они распалялись всё больше, и шар поднимался все выше.
— Я думала, перевозчик с нами полетит, — сказала я, поближе придвигаясь к Уйме.
— Я тоже думал, — признался людоед. — Как этими пискунами управлять?
— Ими нельзя управлять, — сказал Максимилиан с закрытыми глазами. — Это огнекусы. Их запихивают в шар, покуда они в яйце. И тогда зашивают на веки вечные. Они там вылупливаются и внутри живут всю жизнь. А жизнь у них длинная. Они откладывают новые яйца, и оттуда вылупляются новые огнекусы. И так всегда.
— И никогда-никогда не вырываются на волю? — спросила я сочувственно.
— А если вырываются, — Максимилиан ещё плотнее втянул голову в плечи, — то взрыв получается такой, будто взлетела на воздух пороховая башня.
— Да?!
Мы с Уймой одновременно подняли головы, но не увидели ничего, кроме птичьего позвоночника. Сквозь частокол жёлтых рёбер пробивались жар и красный свет.
— И часто они взрываются?
Максимилиан не ответил. Он был бледнее рыбьего брюха и дышал ртом — ко всем бедам, его ещё и укачивало.
Мы долго молчали. Свистел ветер, шипели и шуршали взрывоопасные огнекусы, навеки заключённые в шаре. Я смотрела вниз — мы летели под высокими облаками, и земля была видна отлично. Горы делались всё моложе и выше, и почти на каждой верхушке сидела крепость, как птичье гнездо. Присмотревшись, можно было разглядеть, что все твердыни полуразрушены и брошены.
— Здесь гмурры, — задумчиво сказал Уйма.
— Кто такие гмурры?
— Молчи, — прошелестел Максимилиан. — Дура. Нельзя их вслух называть, когда они так близко!
Я животом легла на дощатый пол. Наверное, было бы весело вот так лететь над землёй, если бы не огнекусы над головой и не зловещие гмурры внизу. И не ощущение, что болтаешься в пустоте без всякой надёжной опоры.
— Что мы скажем Принцу-саламандре, Уйма?
Людоед не ответил.
— А если он не согласится с нами идти?
— Ты его уговоришь, — голос Уймы звучал спокойно.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что двоих ты уже уговорила.
Уйма бесстрастно глядел на меня круглыми выпуклыми зенками. Мне захотелось треснуть его посохом по башке и скинуть вниз, на землю.
— Уговорю, — сказала я сквозь зубы.
На самом деле в этот момент мне очень захотелось домой. Совсем домой — к маме. И я прокляла Гарольда, явившегося за мной, когда я ничем не могла помочь. Лучше всю жизнь ничего не знать о Королевстве и о судьбе Оберона, лучше сказка без конца, чем с таким ужасным и безнадёжным окончанием. Я закрыла глаза…
— Гляди!
Уйма указывал волосатым пальцем куда-то вниз. Я проследила за его рукой, но ничего не заметила. Только тень метнулась от дерева к дереву, вот и всё.
Уйма глядел вниз. Никогда раньше мне не доводилось видеть у него такого лица.
— Что там? — спросила я, чувствуя, как у меня сердце проваливается в кишечник.
— Гмурры, — глухо сказал Уйма.
И целый час не говорил ни слова.
* * *Мы весь день болтались в воздухе. Я думала, некромант умрёт прямо тут, между птичьих рёбер. Его тошнило, он терял сознание, мне приходилось возиться с ним, держать ладонь над его головой и бормотать «Оживи». Мальчишке это не очень-то помогло, зато я измучилась и обессилела вконец.
Землю под нами затянуло не то низкими тучами, не то дымом, и мы летели теперь между двумя слоями облаков. Близился вечер, мы с утра ничего не ели, но, честно говоря, и не хотелось. Солнце, склонившись к закату, осветило серебристо-серые облака над нами и рыжевато-белые облака под нами, это было страшно красиво, я бы залюбовалась, если бы в этот момент некромант не застонал бы опять и не закатил глаза под лоб. Приводя его в чувство, я впервые подумала: может, проще было бы стряхнуть Макса вниз, раз-два, и дело с концом?
Огнекусы понемногу успокаивались и остывали: то ли забыли трёпку, которую им задал перевозчик, то ли так задумано было, ведь мы приближались к цели. Медленно опускаясь, шар пролетел сквозь нижний слой облаков, мы сперва ослепли минуты на три (тучи противно липли к коже, вся одежда моментально вымокла), а потом увидели землю вулканов.
* * *Дымы стояли, будто колонны, подпирающие небосвод. Если бы меня попросили нарисовать землю вулканов — я сначала бы нарисовала дымы, много толстых и тонких дымов от земли до туч, неподвижных, как огромные деревья. Безветрие стояло такое, что даже тончайший пепел, поднимавшийся в воздух с каждым нашим шагом, не улетал никуда, а оставался висеть над землёй. Там, где мы прошли, долго ещё таяли облачка мути.
Огнекусы, успокоившись и остыв, сгрузили нас посреди каменного плато с трёхногой вышкой в центре, и первым делом мы подумали, что перевозчик обманул. Потому что какая же это «столица», и где вы тут видите «дворец»? Вокруг ни человечка, ни домишки, под ногами растрескавшийся красно-бурый камень, весь присыпанный пеплом, и только дымы тянутся к небу — белые, серые и коричневые. Уйма кое-как заякорил шар (надо же нам было как-то возвращаться), и минуты три мы с ним думали: что делать дальше?
Ужасно не хотелось бросать шар без присмотра: вдруг вылезут местные жители и на нём улетят. С другой стороны, кому поручить охрану? Идти на поиски без Уймы мне тем более не хотелось, а о том, чтобы отправить его одного, не было и речи. Оставался Максимилиан, которому, как известно, совсем нельзя доверять.
— А ты не думаешь, Уйма, что он просто улетит на этом шаре, а мы снизу ручкой помашем?
Людоед смотрел на Максимилиана. Тот сидел на камне, привалившись спиной к желтоватым рёбрам нашей «кабины», полузакрыв глаза, время от времени мучительно чихая от пепла.
— Не улетит, — сказал Уйма веско.
— Не улечу, — еле слышно подтвердил Максимилиан. — Вообще. Никуда. Тут останусь. Уж лучше гмурры, лучше Принц-чума…
— Помолчи! — рявкнул Уйма и сразу посуровел.
— Тогда он просто отпустит шар, — сказала я. — А сам сбежит.
— Сбежит? — Уйма хмыкнул. Максимилиан чихнул, подняв такой ветер, что вокруг взметнулась целая туча пепла.
— Не сбегу.
— Не сбежит, — с удовольствием подтвердил Уйма. — Идём, маг. В последнее время нам не очень везло с принцами, может, теперь повезёт?
И мы пошли. Облачка пепла, зависшие над землёй, отмечали наш путь по плато. Уйма уверенно вёл меня туда, где поднимался из-под земли ближайший столб дыма.
Это оказался не дым, а пар. Он вырывался из дырки в земле, как из-под кастрюльной крышки, а рядом лежал круглый камень. Слишком круглый, на мой взгляд. В природе камни такими не бывают.
Уйма раздумывал минуту, не больше. Потом упёрся в камень сапогом, примерился и толкнул. Камень скатился в дыру. Поднялась новая туча пепла — мы с Уймой оказались в густом облаке, он по пояс, а я по грудь. Пар из-под земли перестал идти.
