Владислав Крапивин - Я больше не буду, или Пистолет капитана Сундуккера
– Да ничего я не боюсь! – Генчик сердито спустил пятки с табурета, вцепился в край сиденья, качнулся вперед. – Ничего не боюсь! Я там боялся, привязанный, когда он лез по мне! А сейчас-то чего?..
– Ты думаешь, он лез, чтобы сделать тебе больно? Скорее всего, он просто соскучился. Он ручной, привык, что хозяин с ним нянчится, вот и захотел к тебе на руки или за пазуху…
Генчика передернуло опять.
– Зря ты вздрагиваешь. Он же не виноват, что ты его так боишься. Он не понимает… Это просто безобидный звериный детеныш. И ты промахнулся, потому что в последний миг это понял. Рука сама качнулась в сторону.
– Ничего… ничего я такого не понял! И не хочу! – Генчик со страхом уловил в своем голосе слезинки. И сцепил зубы. И… вспомнил, как Шкурик черными ручками держится за проволоку, смотрит сквозь решетку… – Вы… сами все это напридумывали!
– Ну а дерзить-то, милый мой, зачем? – Зоя Ипполитовна укоризненно потрогала шарик на кончике носа. – Когда сам виноват, недостойное это дело срывать досаду на других…
Сейчас бы шмыгнуть носом, дурашливо улыбнуться и бормотнуть: «Я больше не буду…» Или хотя бы: «Динь-дон…»
Но твердые иглы обиды перли из Генчика, словно из дикобраза. Сквозь кожу. Протыкали ее горячей болью. Легко рассуждать тому, кто ничего не испытал! А если ты привязанный, беспомощный, пересохший от жажды, а по тебе лезет чудовище… Генчик прокашлялся и сипло сказал:
– Я знаю, вам пластинку жалко… Ну, я заплач у ! Накоплю денег и…
– Как тебе не стыдно! Разве я про пластинку думала, когда ждала тебя? Я чуть с ума не сошла от беспокойства! Хотела уже идти на берег, а тут, как назло, разболелась нога…
«А у меня, что ли, не болело?» – подумал Генчик. И опять потер на ногах следы от веревок. И сказал, глядя исподлобья:
– Теперь-то что делать?
– Не знаю… Дело в том, что я и сейчас беспокоюсь за тебя.
– Почему? Я же – вот он…
– Меня тревожит твоя ожесточенность.
– Что?
– Твое увлечение стрельбой. Ты все крепче веришь, что с помощью пистолета можно решить многие проблемы. Тебе ужасно нравится твое умение сбить с противника спесь метким выстрелом. Это случается со многими. Сперва – игрушечный пистолет, потом…
– Они же сами нападали! Я первый – никогда…
– Но радость от метких попаданий ты испытывал, верно? И от их испуга… Этакое удовольствие от своей неуязвимости и сил. И от стрелкового искусства… И попасть сквозь дырку пластинки в Шкурика – это ведь тоже искусство… Сначала в крысенка, потом еще в кого-нибудь…
Генчик встал. Машинально надел на плечо ремень сумки с пистолетом.
– За кого вы меня принимаете? – Это получилось чересчур гордо. Будто в кинофильме. Но с настоящей горечью.
– За того, кто ты есть, мой милый. За мальчика. Мальчики любят играть оружием. А потом не всегда чувствуют границу, где кончается игра…
– Но вы же сами рассказывали про капитана Сундуккера! Какой он был стрелок!
– Увы, рассказывала. И, кажется, зря. Видишь ли, одно дело легенда, другое – жизнь. Одно дело отстреливать пуговицы на сюртуке противника и перебивать фалы, другое – лишать кого-то жизни…
– А как же солдаты? – Генчик смотрел ощетиненно. – Почему про многих говорят, что герои? Потому что бывает справедливая стрельба! Или нет?
– Это трудный вопрос… Ох какой трудный. Лучше бы его никогда не было на Земле…
– Но ведь он есть… – Генчик глядел упрямо. И даже слегка насмешливо.
– По крайней мере, настоящий солдат никогда не будет стрелять в беззащитного! – Зоя Ипполитовна, кажется, рассердилась. – А ты хотел убить беспомощного зверька! Не виноватого ни в чем.
Генчик обиженно сопел. И нечего было ответить. Но иглы обиды от этого стали только острее.
– Значит, вот я какой гад… Да?
– Ну что ты говоришь! Разве я…
– Что «разве я»? Вы же сами сказали!
– Я не сказала, что…
– Нет уж, вы не отпирайтесь!
– А ты, пожалуйста, не кричи на меня! Я старше тебя в шесть с лишним раз…
– Ну и что? Я же не виноват, что родился не в том году, когда вы!… А ваш Ревчик что, никогда не пулял из рогатки по воробьям?
– Никогда в жизни.
– Ну, и… значит, я вам вместо него не гожусь.
– При чем тут «вместо»? – Она помолчала и сказала вдруг тихо, отчужденно: – Вы совершенно разные. И не надо об этом…
Все теперь катилось под гору. И Генчик сказал язвительно:
– Если я такой, чего же вы со мной дружбу завели? И портрет рисовали…
Акварельный портрет был не окончен – у Зои Ипполитовны в последние дни разболелись пальцы. Но все же он был готов настолько, что сразу видно: замечательная вещь! И Генчик на нем – как живой. Весь, как он есть. Веселый, смеющийся…
Зоя Ипполитовна, глядя мимо Генчика ответила вполголоса:
– Выходит, я рисовала… другого мальчика. Не того, кем ты стал…
– А кем я стал?!
– К сожалению… обманщиком. Обещал не стрелять по живому, а сам…
– Выходит, вам какая-то крыса дороже, чем я!
– Глупости…
– Нет, не глупости!.. А вы… вы тоже обманщица! – Он ужаснулся про себя, но мокрых глаз не отвел.
Зоя Ипполитовна вроде бы не удивилась. Спросила утомленно:
– Да? В чем же именно я обманщица?
– В этом… самом. В капитане… Никакого капитана Сундуккера не было! Вы все сочинили!
Вот так и рушится все на свете. Дружба, тайны, сказки, хорошая жизнь.
Зоя Ипполитовна сгорбилась на стуле. Сняла очки и стала протирать полой кофты. Спросила, не поднимая лица:
– И давно ты догадался?
– Да! Давно!.. Только что…
Потом они долго молчали. И Генчик знал, что надо уходить. Наконец он пошел к двери. Но там оглянулся, словно все еще на что-то надеялся.
– Потому что… я понял: не мог он сделать такой пистолет. Вы сами его сделали. Или где-то нашли. А тогда, сто пятьдесят лет назад, и резины-то никакой не было…
Она покивала, продолжая тереть очки.
– Да. Об этом я не подумала… Хотя Фомушка мог приспособить не резинку, а пружину… Впрочем, какое сейчас это имеет значение…
Ничто сейчас не имело значения.
И Генчик ушел из этого дома. Из «Бермудского треугольника». Из этой жизни, которую успел полюбить…
По дороге к трамвайной остановке он подумал, что надо было вернуть Зое Ипполитовне пистолет. Положить на стол: «Вот, возьмите, пожалуйста». Но пистолет по-прежнему лежал в сумке. Теперь что? Не возвращаться же.
Генчик не стал бы отстреливаться, если бы повстречались враги. Пусть поймают, излупят, замучают до смерти. Пусть натравят целую стаю шкыдлят!
Никто не встретился…
Осколки
1Генчик не поехал домой. Он добрался до водной станции номер два и отыскал там старшего спасателя Кубрикова. Вдвоем они отправились на моторке в патрульный рейд: смотреть, чтобы купальщики не заплывали за буйки у пляжей, чтобы всякие балбесы не ныряли посреди озера с лодок и чтобы лодки эти не были загружены сверх нормы. Такие полагалось буксировать к ближайшей суше и там высаживать лишних пассажиров. Так и делали.
Впрочем, нарушений было немного. В основном патрулирование свелось к скоростным рейсам от берега к берегу. Зигзагами. И, конечно, Петя дал Генчику посидеть за рулем.
Генчик вел себя так, будто ничего не случилось. Пете про сегодняшние приключения не рассказывал. И про ссору с Зоей Ипполитовной – ни словечка. Он крутил на моторке виражи, смеялся, слушал Петины признания о новых литературных замыслах. Делал вид, что радуется жизни. А в душе сидела заноза. Даже не заноза, а целая щепка с заусеницами. Чуть шевельнешься – такая боль…
Домой он вернулся под вечер. Спать лег рано. Когда спишь – забывается горе.
Но сон приходить не хотел. И грызла, грызла тоска. И запоздалые мысли, что все надо было сделать не так. Сказать не так. Вести себя не так…
Ох уж эти угрызения, эти бесполезные рассуждения, как бы он повел себя, если бы вернуть злополучный момент!..
Ну какой дьявол дергал его за язык? Зачем он ляпнул, что капитана Сундуккера не было?!
Зоя Ипполитовна этого не простит.
«Ну и пусть! Его же в самом деле не было!»
«Идиот! Для нее-то он был! Она же в него верила! Что плохого, если в жизни есть сказка?»
«Вранье – всегда плохо…» – неуверенно возразил себе Генчик. И тут же беспощадно разгромил себя:
«Это не вранье, а фантазия! Капитана Гранта тоже не было! И капитана Врунгеля, и капитана Блада, и многих других капитанов! А теперь все рано их все знают! Значит, они были!..»
«Я же не хотел говорить ничего плохого! Просто вырвалось!..»
«Вот теперь и корчишься. Так тебе и надо…»
Генчик в досаде грохнул себя кулаком по темени и, видимо, от этого наконец заснул.
Приснилась ему, разумеется, Зоя Ипполитовна. Будто она пришла к Генчику домой.
