Владислав Крапивин - Я больше не буду, или Пистолет капитана Сундуккера
Но когда это будет? И будет ли? Скорее всего, он помрет здесь от страха и от горячих лучей. Растворится в солнечном жаре (но, наверно, и тогда будет чувствовать боль от веревок и сухость во рту…).
Единственной влагой были слезинки, которые бежали по щекам. Генчик старался поймать их кончиком языка. Все-таки жидкость, хотя и соленая…
Потом он сквозь ровный звон в ушах услышал шум. То ли шорох за кирпичной стеной, то ли шаги.
Он позвал:
– Помогите! Сюда!… – Хотел крикнуть громко, а получилось хрипло и еле слышно. Никто не пришел, не помог. Зато услышал его Шкурик.
Он опять сел столбиком. Несколько секунд смотрел на Генчика, наклонив треугольную головку. И… сквозь траву засеменил к нему.
– Уходи! Пошел отсюда!… Не надо! – И Генчик закашлялся от сухости в гортани.
Шкурик обнюхал его сандалию. Сел на нее. Генчик ощутил тяжесть крысиного тельца. От омерзения тряхнула Генчика такая судорога, что дрогнула изгородь.
Больше Генчик не кричал, не мог. Шкурик встал на задние лапки, а передними уперся ему в ногу. Генчик ощутил крошечные коготки. Вновь его тряхнуло, словно током. Но Шкурик этого пока не почувствовал. Задними лапками он забрался на виток веревки и усиками щекотнул Генчику колено, ткнулся в него маленьким носом. Генчик часто переглатывал и мотал головой. Это все, что он мог.
Шкурик вытянулся, взялся своими черными ручками за веревку над коленом. Потом потянулся дальше, уцепился за отворот на коротенькой штанине. Задние лапки его сорвались. Шкурик заболтал ими, зацарапал по ноге, повис. Как пацаненок, который хочет залезть на забор, но не рассчитал сил.
– Пошел! – захрипел Генчик. Затряс головой изо всех сил. И сквозь летящие с ресниц брызги увидел… Бычка.
Бычок деловито сгреб Шкурика, сдернул с него шлейку. Сунул звереныша в торбу, словно безобидного котенка. Из той же торбы он вынул пластиковую бутылку. В ней до половины – апельсиновая жидкость.
Бычок скрутил пробку, поднес горлышко к губам Генчика. В нос и губы ударила шипучая влага. Надо было гордо мотнуть головой, плюнуть: «Уходи, гад!» Но не было сил, была только жажда. Генчик глотнул, закашлялся, глотнул еще. Всхлипнул. В этот миг ослабли на ногах веревки. Оказывается, Бычок, нагнувшись, полоснул по ним складным ножом. Потом он перерезал шнур на руках, на животе. Размотал, отбросил.
Руки у Генчик упали вдоль тела. Он всхлипнул опять.
Бычок смотрел насупленно. И не на Генчика, а в сторону. Сел на корточки, снял у него с ног остатки веревки. Угрюмо посоветовал:
– Уходи вон в ту дыру. Пока они не пришли…
Вот он, значит, кто! Освободитель…
Генчик не ощутил благодарности. Но и злости на Бычка не было. Только проступило сквозь боль и усталость сумрачное любопытство:
– Ты зачем меня отпустил?
Бычок тихо огрызнулся:
– А что, не надо было?
Генчик пожал плечами. Нагнулся, ладошками растер на ногах красные отпечатки шнура. Глянул исподлобья.
– Они же тебя за это… живьем съедят.
– Я скажу, что тебя отвязали какие-то случайные люди… А про Шкурика скажу, что поймал его в траве, тоже отвязанного… Уходи скорее…
Генчик выдернул подол майки, вытер им лицо. И сквозь бурьян пошел к пролому в стене.
Там он оглянулся. Вспомнил:
– А пластинка?
– Она у них… Они с ней играют, крутят на карандаше… Может, я потом унесу.
Генчик не ощутил благодарности и на этот раз. Он сердито спросил:
– А где они сейчас?
– У Круглого на дворе…
– Это где?
Бычок смотрел с хмурым пониманием.
– В Хорошиловском переулке. Номер два…
Сперва ноги двигались плохо, но скоро размялись, и Генчик пустился бегом.
На двор Зои Ипполитовны он проник украдкой. Хозяйки не было видно.
Небось переживает: куда девался Бубенчик? Но сейчас показываться нельзя. Как без пластинки-то? Да еще в таком растерзанном состоянии… Другое дело – вернуться победителем.
«Запорожец» стоял посреди двора. Генчик подобрался к нему с ухватками индейского разведчика. Стекло в дверце было опущено, Генчик потянул с сиденья сумку с пистолетом… Все тихо.
Он опять скользнул к приоткрытой калитке. За калиткой он осмотрел пистолет, зарядил его. Подпоясался ремнем, на котором был крючок (до этого ремень лежал в сумке). Проверил, есть ли в левом кармане шарики. И бегом – в Хорошиловский переулок.
Выстрел
1Это было не близко. От старого кирпичного завода еще кварталов пять. И в конце пути Генчик уже не бежал. Шел не торопясь. У стрелка должно быть спокойное дыхание…
Ворота с цифрой «2» на столбе он увидел сразу.
Калитка была открыта. Генчик вошел бесшумно (чиркнули по сандалиям одуванчики).
Враги сидели в глубине двора, у длинного сарая, на штабеле досок, приготовленных, наверно, для ремонта забора. Четверо их было, Бычок отсутствовал. Может, они обо всем догадались и прогнали. А может, сам ушел. Шкурика он, по крайней мере, доставил хозяину. Шкыдленок возился в своей клетке, стоявшей на досках.
А Буся, Круглый, Гоха и Миха развлекались с пластинкой капитана Сундуккера!
Они сделали звуковое приспособление: то ли к игле, то ли к тонкому гвоздю прикрепили жестяную банку, и получилась мембрана. Насадили пластинку на карандаш. Миха (или Гоха? Генчик опять забыл, кто из них с толстым ухом) крутил карандаш, а Круглый держал иглу с банкой над пластинкой. Острый конец скреб по бороздкам, и банка отзывалась подобием человеческого голоса. Голос был искаженный, со скрипом. Четверо гоготали…
Гоготали, пока банка от меткого выстрела не вылетела из пальцев Круглого.
Круглый разинул рот. Гоха и Миха тоже разинули рты. Лишь Буся не растерялся. Или почти не растерялся. Подхватил у Круглого пластинку. Выдернул и отбросил карандаш. Заулыбался издевательски и глянул на Генчика через отверстие пластинки. Потом опустил ее. И лицо было по-прежнему насмешливым.
Генчик машинально перезарядил оружие. Очень тонким, но бесстрашным голосом приказал:
– Положи пластинку! И всем – десять шагов в сторону! Быстро!
Буся не испугался. С прежней улыбочкой спросил:
– А если не быстро? Будешь стрелять?
– Буду!
– Но ты же не стреляешь в людей! Сам говорил!
– А вы не люди, вы гады!.. Но я не буду в вас! Я… твоего гаденыша! Навылет! – Генчик вскинул ствол.
Шкыдленок Шкурик – гадкий болотный детеныш – встал на задние лапки, передними схватился за прутья клетки и высунул между ними нос.
Генчик содрогнулся – от вернувшегося страха и омерзения. Как эта тварь скребла по ноге, как старалась забраться под майку! Как тыкалась мерзким мокрым носом!
Буся вмиг почуял, что Генчик и правда выстрелит. Качнулся вперед. Если бы Буся закрыл Шкурика собой, тогда что делать? Но он – дурак! – заслонил крысеныша пластинкой! Серединой!
Сам виноват!..
Генчик знал, что шарик точнехонько пройдет в дырку на пластинке. Буся с перепугу выпустит пластинку, она ребром воткнется в мягкие опилки. Генчик в два прыжка – туда, хвать ее, и обратно! А Шкурик… так ему и надо!
На миг показалось Генчику, что пластинка сделалась прозрачной. Он словно увидел Шкурика сквозь нее – тот, как человечек, держался ручками за проволоку. Потом пластинка стала как мишень: черный диск, ярко-розовое «яблочко» этикетки, а в нем темная точка отверстия.
Щелк!..
Пластинка разлетелась на куски.
Крупный осколок взлетел, как черная бабочка, описал дугу и упал к сандалиям Генчика.
Упала на него тяжкая неудача. Поражение. Несчастье.
Он молча нагнулся, взял осколок. Зачем-то сунул его в карман. Повернулся и пошел со двора. Уши забила тугая тишина.
Он даже не перезарядил пистолет на случай погони.
Но никто Генчика не преследовал. Молча смотрели в спину.
2Зое Ипполитовне Генчик рассказал все. Подробно и без утайки.
Он сидел на кухонном табурете, поставив пятки на сиденье и обхватив колени. Говорил и смотрел, как на ветках за окном скачут воробьи. На подоконнике сидела Варвара и тоже смотрела на воробьев. Ей не было дела до несчастий Генчика.
Зато Зое Ипполитовне – дело было.
– Вот и все… – сумрачно закончил Генчик. Подумал и сказал: – Простите меня за пластинку.
– Да разве в пластинке дело…
– А в чем?
– Как ты думаешь: почему ты промахнулся?
Генчик пожал плечами.
– А ты подумай… – Зоя Ипполитовна сидела напротив и пристально смотрела поверх очков. Генчику неуютно было от этого взгляда. Он дернул лопатками.
– Откуда я знаю…
– По-моему, ты просто боишься признаться себе.
– Да ничего я не боюсь! – Генчик сердито спустил пятки с табурета, вцепился в край сиденья, качнулся вперед. – Ничего не боюсь! Я там боялся, привязанный, когда он лез по мне! А сейчас-то чего?..
