Юрий Иванов - Сестра морского льва
— Сэр, вы решили нанести мне визит вежливости? — спросил Волков, подходя к Аркахе. — Или что потерял тут?
— А, Волк! Привет. — Отозвался Короед, опуская бинокль. Он улыбнулся, но лицо было жестким, а прищур глаз вызывающим, холодным. — Потерял. Вся наша жизнь, Волк, сплошные потери. Мелькнул денек — потеря, минул другой — опять же потеря.
— Давай короче. Чего тебе тут надо?
— Нервный ты какой. «Чего» да «чего». По делу, стало быть, по государственному. Филинов прислал. Понял-нет? — Аркаха закурил, не спуская светлых, цвета костерного дыма наглых глаз с лица Волкова, и продолжил: — Так вот, ветры у нас на Большом лежбище очень сильные, дьявол их побери, и уходят котишки в океан. План, стало быть, трещит. А тут затишье. Курорт! Вот и думаем мы: понятно, что лежбище под запретом, но что случится, ежели мы сотни две котишек… Понялнет?
— Это так Филинов решил?
— Это мы так решили, промысловики. Вот я и махнул сюда поглядеть, как тут с котишками. А что Филинов? Он же наш, свой мужик. — Аркаха нажал на слово «свой». — Он же понимает, что без выполнения плана ему — труба. Да и мы тоже в прогаре.
— Вот что: вали, друг, назад, на Большое лежбище, — посоветовал парню Волков. — Понял-нет? И если…
— Не надо меня пугать, — процедил Аркаха, придвигаясь к Волкову и обнажая в ухмылке стальные зубы. — Не такие меня пугали. А тут какой-то чмырь на неделю прикатывает и начинает свои порядки устанавливать. Уедешь, мы ведь все равно, ежели понадобится…
— Не дождетесь вы моего отъезда.
— Не встревай в наши дела, Волк. Понял-нет?
— За план так переживаешь?
— Я все сказал, Волк.
Бросив окурок, Аркаха втоптал его в землю и, поправив карабин, пошагал в сторону Большого лежбища размеренно и быстро, как человек, привыкший много ходить. Волков поглядел ему вслед и увидел, что на правом каблуке сапога Аркахи подковка болталась на одном гвоздике. И Аркаха заметил это. Остановившись, он оторвал изношенный кусочек металла и бросил его на раскисшую тропинку. Потом, когда Короед ушел достаточно далеко, Волков поднял подковку и сунул ее в карман. Для чего? Он и сам не знал этого.
Несколько листков из определителя
Жизнь Робинзона — это труд и труд, это бесконечная работа. Волков утер пот с лица, поправил толстую веревку, надетую на плечо, и взглянул на немного осунувшееся лицо Альки: шла к концу вторая неделя их жизни в бухте Урильей, и, кажется, у них не было еще ни одной свободной минуты. Правда, и сделали они уже немало: Волков разгородил дом, и получилось в нем три комнаты: большая, которую Алька называла «зала», маленькая, в ней Волков оборудовал свою «каюту» с грубым, сколоченным из тяжелых плах столом и полками, и совсем маленькая и пока без окон комнатка для Альки. В «каюте» был «стул» из китового позвонка, а на полках стояли и лежали различные находки: кухтыль, весь обросший раковинками, зеленый-презеленый кусок самородной меди и граненая бутылка с запиской, которую невозможно было прочесть. По вечерам они с Алькой сидели у печки и фантазировали: о чем же в ней сообщается? Кто бросил это таинственное послание в океан?..
Оказалось, что не только пол прогнил, но и крыша в доме прохудилась, и дверь едва не рассыпается, новую надо ладить.
— Ну, ребенок, взяли. И р-ра-аз!
— И не ребенок, вот! А если ты так будешь говорить, что я… Ну что же мы? И два-а-а!
Скрипя по гальке, связка досок сдвинулась с места. От бичевы из японского яруса болели плечи, но Волков решил во что бы то ни стало натаскать к дому побольше досок. Денек-то опять выдался! Ну еще немножко, ну еще… Рядом пыхтела девочка. Она настояла, чтобы он и ей сделал бичеву: ни в чем не хотела уступать Волкову. Раскрасневшаяся, с прядками волос, прилипшими к вискам, она тянула доски что было силы, и, когда Волков начинал идти быстрее, чтобы девочке стало чуть-чуть легче, она тотчас убыстряла шаги. Характер.
Бич вдруг сорвался с крыльца, на котором лежал, и ринулся по тропинке. Волков и Алька переглянулись, он подошел к двери дома, а она встала рядом с ним. Послышался знакомый голос, хруст камней, и из-за валунов показался Борис, сопровождаемый Бичом. Черномордый тут вылез из норы, жмурясь, зевнул. Бич с разбегу ринулся на него, и песец шмыгнул под дом.
— Ого, работа кипит! — крикнул Борис, подходя. Волков, поправляя закатанные рукава тельняшки, двинулся ему навстречу. Голова у Волкова была повязана тряпкой, и Борис спросил — А это что? Удар копытом Мустанга? Здравствуй, Волк, прими в объятия своего брата из рода Морского Бобра.
Борис был в отличном настроении. Значит, все окончательно решено, подумал Волков и поправил повязку на лбу.
— Дверь низкая. Врезался в косяк, — сказал он. — Входи. Выкурим трубку мира.
— К черту трубку! — крикнул Борис. — Спешу на Большое лежбище, Волк, на переговоры. Пора заказывать шампанское, как считаешь?
— Тебе виднее, — ответил Волков. — Передай привет моей бронзоволицей сестре. Скажи ей, что и я рассчитываю повеселиться на вашем празднике.
— Всенепременно. Алька, найди-ка в доме острогу, пойдем добудем несколько рыбок. Снесу Лене икры, а рыбин на обратном пути захвачу домой.
— Так вы что, еще не договорились, когда это будет? — немного помедлив, небрежно спросил Волков.
— Да ну ее, все тянет и тянет… — озабоченно ответил Борис и, быстро взглянув на Волкова, засмеялся и добавил — А я ее и не тороплю, куда она денется?
— Конечно, — согласился Волков. — Алька, ну где же ты?..
В этот вечер Волков засиделся в своем «кабинете». Алька уже спала, и Бич тоже, а он вначале читал Диккенса, девятнадцатый том сочинений, который оказался в доме среди определителей птиц и зверей, а потом заполнял «Журнал наблюдений». «Пиши все, — приказяла ему Мать. — Так нужно. Пиши о птицах, о зверушках разных, ну как там они себя ведут». И Волков добросовестно вел своеобразный «вахтенный журнал» бухты Урильей. В этот вечер он написал о том, что Тупорылый опять дрался с Груумом, а потом с другим секачом и что ласт у него заживает; написал про гнездо куличка-зуйка, обнаруженное Алькой среди валунов: пять пестрых яичек, похожих на камешки, обкатанные волнами, уложенных на гальке.
Надо было по совету Матери переписать всех птиц, обитающих на скалах бухты, и многих Волков уже перечислил, но чаек знал плохо и, отложив журнал, начал рыться в толстом определителе. В середине книги он обнаружил пачку отпечатанных на машинке листков. Развернул один, прочитал. Вот что было написано на слегка пожелтевшей бумаге: «На Ваш запрос о Волкове Валерии Александровиче сообщаем, что для розыска его необходимы следующие сведения…» Он просмотрел другие листки: Лена разыскивала его в Ленинграде, Одессе, Новороссийске, Калининграде и других портовых городах.
Она действительно любила его. А он? И он тоже… Сложив листки, Волков подкрутил фитиль в лампе и, уставившись в окно, представил себе холодный осенний день сорок седьмого года. Попыхивая трубкой, он увидел себя, он даже услышал хруст гальки под ногами. Он торопится, спешит к шлюпке. Сейчас он покинет этот островишко, и перед ним опять откроются далекие и влекущие океанские пути. Он не для того связал свою судьбу с морем, чтобы навсегда застрять на убогом клочке каменистой земли. Африка, Южная Америка, Австралия — он это хочет увидеть собственными глазами, и он побывает там. Он должен стать капитаном, и он станет им! «Но ведь ты вернешься? Валера, дай клятву, что ты вернешься», — смуглая большеглазая девушка, отбрасывая черные длинные волосы с лица, держит его за рукав и почти бежит рядом. На щеках ее блестят сырые дорожки. «Ты чего, плачешь? — говорит он, обняв девушку за плечи. — Не позорь племя морских охотников-унангунов!» Она отталкивает его, сердито сводит брови и выкрикивает: «Я плачу? С чего ты взял?! Ха-ха! Это ветер… Это все ветер! Но ты ответь: вернешься?» Они все останавливаются возле шлюпки. Небольшие волны выкатываются на гальку, перестукиваются камнями и осколками раковин. Он пожимает руку своему лучшему другу Борьке, стискивает железную лапу Сашке Филинову, потом целует девушку. «Но ты не ответил! — восклицает она. — Дай клятву: хоть через десять, хоть через пятнадцать лет, но вернешься. Я буду ждать тебя, Волк!» Ну вот и заскрипела галька под килем шлюпки, загремели уключины весел. «Вернусь. Даю мое честное слово! — крикнул он. — Сашка, тебе что привезти — нож? А тебе, Боб, бутылку рома с острова Тринидад?» Ленка, толкнув шлюпку, шла за ней, не замечая, что вода уже льется за голенища сапог. «А мне ожерелье из зубов акулы, — попросила она, пытаясь засмеяться. — Ну и ветер, все глаза исхлестал. Возвращайся, Валера!» Заревел в бухте пароход, торопя последних пассажиров. На берегу громыхнули один за другим несколько выстрелов. Это его друзья, прощаясь с ним, палили в воздух.
— Пустое все это, — досадливо пробормотал Волков, вновь набивая трубку. — Ерунда. Спать.
