Валентин Новиков - Ущелье белых духов
Илья скрутил толстую цигарку, с наслаждением затянулся.
— Ну, что нового? — спросил он.
— Наша кошка окотилась, — ответила Анжелика. — Все котятки белые, а один чёрный. Почему так может быть?
— Это от разных котов, — пояснил Илья.
— И нет, — возразила Анжелика. — У нас в посёлке нет ни одного чёрного кота.
— Чёрных котов топят, чтобы они не перебегали дорогу, — заметил Илья. — Если чёрный кот перейдёт дорогу, будет несчастье.
— Вот дурной, — сказала Анжелика. — Как их могут топить, если их нет?
— Но у нас-то есть.
— И что, ты его будешь топить? — испуганно посмотрела на него Анжелика.
— Бог с тобой. Что я — душегуб, что ли?
— Молодец, — сказала Анжелика. — Пусть живут.
— Только вот мать приедет — мигом закопает.
— А где твоя мама? — спросил Виталька.
— Уехала к бабушке. Пришла телеграмма, что бабушка болеет.
— Мы теперь одни хозяйничаем, — Илья оглядел комнату, увидел лежавший на подоконнике маленький кулёк. — Это что?
— Семена, — ответила Анжелика. — Бабушка Петровна дала. Я буду разводить цветы.
— Дело говоришь, — оживился Илья. — Будем продавать цветы на станции…
— У нас же нет станции, — улыбнулся Виталька.
— Построят! Постро-оят. Я слышал, уже и проект есть.
Анжелика удивительно похожа была на Илью. Её чёрные брови уходили концами вверх, улыбка была такая же внезапная и такая же беззаботная.
— Понравилась тебе Москва, Анжелика?
— Понравилась. И теперь я москвичка.
— Чего?
— Меня взяли в интернат при музыкальной школе. Дяденька врач меня туда отвёл, и там сказали, что я — чудо, и подарили эту гитару.
Виталька испуганно посмотрел на Илью. Тот докурил цигарку и не спеша деловито погасил её о каблук сапога.
— Тебя не отпустит мама.
— Ой, она больше меня радовалась. И целовала, и кружила меня, и плакала.
«А может, так лучше, — подумал Виталька. Он вспомнил Марка. — Если бы здесь была музыкальная школа…» Но ему сразу стало так грустно, что он засобирался домой.
Отец и мать сидели за столом, обедали.
— Опаздываешь, сын, — сказал отец. — Борщ сегодня со свининой. Как постоит, он, конечно, лучше, но обедать надо всей семьей.
Виталька сел за стол.
— Мы с матерью тут говорили насчёт денег. Ты их заработал в экспедиции, стало быть, они твои. Купим тебе новую форму, ботинки на зиму, шапку. Хватит и на пальто. Но пальто у тебя ещё ничего, зиму проходишь. Деньги положим на книжку. Тем летом купим пальто. А пока будут идти проценты. И вообще жить как-то спокойнее, когда деньги лежат на книжке. Правильно я говорю?
Виталька посмотрел на мать.
— Вы говорите, что деньги мои?
— Ясно твои, — подтвердил отец.
— Вот и купи маме пальто. Она же в фуфайке ходит.
— Купим. Только это уже не твоя печаль, — улыбнулся отец.
— Тогда эти деньги не мои. Можешь их взять себе. И считай, что получил их за собаку.
Отец нахмурился и опустил голову.
— Не надо поминать это, сын. Что было, то прошло.
— Если так, то купи маме пальто. А в том году видно будет.
— Не выдумывай, — вмешалась в разговор мать. — Куда я хожу? На ферму и домой. Пальто только висеть зря будет в шкафу. Зачем оно мне? — Она жёсткой ладонью ласково растрепала Виталькины волосы. — А ты уже почти взрослый. Знаешь, какой ты парень будешь, если тебя приодеть… Ты же вылитый дед.
— Не будет висеть, — ответил Виталька. — А если не купишь себе пальто, мне не надо ни формы, ни шапки, ни ботинок.
— Ладно, — согласился отец. — Пусть будет по-твоему. — Он доел борщ и ждал, когда мать подаст второе. — Интересно, если тебе столько заплатили, сколько же получает профессор?
— Я не спрашивал, папа.
— Жаль. Надо было поинтересоваться. Может, тоже когда-нибудь станешь профессором… Мы с матерью будем тебя учить, пока хватит наших сил, чтобы ты в люди вышел. Школу, ясно, кончишь с золотой медалью. И прямо в университет без экзамена. А там до профессора рукой подать.
— Не до профессора, а до студента, папа. Да и школу с золотой медалью не просто кончить.
— Ясно. А кем же ты всё-таки думаешь быть? Что-то я не могу понять.
— Палеонтологом.
— И в чём эта работа заключается?
— Палеонтология — это наука об историческом развитии живой природы от её возникновения.
— Вроде историком, значит?
— Нет, я хочу быть палеозоологом, изучать ископаемых животных… Понимаешь, в каждую геологическую эпоху…
— Постой, постой, ты мне проще объясни.
— Палеозоолог изучает тех животных, которые вымерли, исчезли много тысяч и даже миллионов лет назад.
— Есть такая наука? И чего только не придумают люди! — Отец рассмеялся и покачал головой. — Что ж, за деньги, конечно, можно изучать даже то, чего нет. Только кому это нужно? От науки, сын, должна быть польза. Правильно я считаю?
— Правильно.
— А как этих самых ископаемых животных находят?
— В отложениях земной коры. — Витальке уже надоел этот разговор, и он не знал, как отделаться от расспросов отца.
— Выкапывать их, стало быть, надо?
— Выкапывать.
— Сам, что ли, рыться будешь? Или рабочие? А ты только командовать?
— Папа. — Виталька отложил ложку. — Я никем не собираюсь командовать. А палеонтологические раскопки — это очень трудное и сложное дело. Учёным иногда приходится работать в зоне вечной мерзлоты или в пустыне.
— Зачем тогда это нужно? Мать вон хочет, чтобы ты стал инженером. Отработал свои семь часов — и дома. А то ещё вечная мерзлота, пустыня… Ты вон даже из этой экспедиции пришёл обтрёпанный, грязный, худой. И профессор ваш имел вид не лучше, не солидный он какой-то, между нами, конечно. Я сам видел, как он солёный огурец ел на улице. Разве это дело? Надо обедать дома или в столовой. А так ведь люди смотрят.
— Почему же ты не подошёл к нему и не объяснил?
Виталька сдерживался, слушая рассуждения отца о бесполезной науке палеонтологии, но когда тот заговорил о Семёнове, не выдержал.
Отец сразу умолк. Больше за обедом они не сказали друг другу ни слова.
Едва отец ушёл, мать села рядом с Виталькой, обняла его и, уткнувшись в его плечо, рассмеялась.
— Что ты, мама?
— Ничего. Просто я рада, что ты у меня такой.
— Какой?
Она погладила его голову и поцеловала в щёку.
— Думаешь, не вижу? Я стала моложе на десять лет, как поняла, какой ты. Мне теперь снова хочется жить. Жить для тебя, чтобы слышать, видеть тебя. А насчёт того, чтобы ты стал инженером, я просто так сказала, к примеру. Мне всё равно, кем ты будешь, сам выбирай, тебе виднее.
Витальку, как громом, поразили слова матери. Он знал, что у него никогда уже не будет близости с отцом. Время не сближало, а всё глубже разделяло его и отца, и те слова, которые отец повторял из года в год, со дня на день, становились всё более пустыми, тяжёлыми и ненужными. Его запоздалые поучения, бесполезные нотации заставляли Витальку больше и больше замыкаться в себе. И из-за этого он не замечал, как внимательно прислушивалась мать ко всему, что он говорил, как пристально смотрела на него.
— И откуда ты у меня такой? — говорила она, заглядывая Витальке в глаза. — Просто я сама себе не могу поверить. Теперь мне хорошо, мне так хорошо, Виталик. Ты и есть моя радость. А пальто, — она махнула рукой. — По мне что есть оно, что нет.
Волосы у неё стали редкие и сильно поседели, острые уголки губ опустились, от них шли горькие складки.
Виталька молчал. У него не было сил сказать ни слова. Да и что он мог сказать?
2
Через месяц в посёлке уже забыли о профессоре и его спутниках, будто их и не было. Только Виталька без конца думал о них. Они уехали сразу же, как только вернулись с озера. Николай подарил Витальке свою зеркалку, и теперь Виталька фотографировал всех друзей и знакомых: ребят из своего класса, мать, отца, Илью. Он уже не знал, куда деваться от желающих сфотографироваться.
Проявлял плёнки и печатал фотографии он у Марата. У того в кладовке был увеличитель, ванночки и красный фонарь, но фотографировал он «Сменой» и фотографировал плохо.
Проявив новую Виталькину плёнку, Марат осмотрел кадры на свет и ухмыльнулся. Там сплошь были Анжелика и Рэм. На одном снимке Анжелика и собака стояли рядом, на другом — Анжелика сидела на крыльце своего дома, обняв собаку за шею, на третьем — Анжелика с гитарой и возле неё Рэм. И так без конца. Лишь изредка эти снимки перемежались другими: Игорь Филиппов в полной форме вратаря с мячом в руках, Вадик Скопин, группа ребят из их класса, Виталькины мать и отец. Снимки получались удивительно чёткими, фотоаппарат схватывал на коротких выдержках любое движение. Вот собака в прыжке через барьер, вот бежит Анжелика. Опять Анжелика, опять собака…
