Валентин Новиков - Ущелье белых духов
Профессор больше не мог выдержать, он подошёл к Эллочке и прижал к груди её голову. Гладил её волосы и что-то тихо говорил.
Виталька пошёл к палаткам, отыскал рюкзак. Он был уже изрядно истрёпан и выполоскан дождями. Сложил в него свои вещи и закинул на плечи.
Увидев его с рюкзаком за спиной, Николай растерянно заморгал глазами.
— Ну-ка, вернись!
— До свидания, — сказал Виталька.
— Я с тобой, Виталик! — крикнула Эллочка. — Подожди, я мигом…
Она побежала к палаткам.
— Этих сумасшедших придётся связать, — сказал Матвей и пошёл следом за Эллочкой. Он заглянул в палатку и принялся уговаривать девушку не делать глупостей. Эллочка запустила в него надувной подушкой.
Профессор подошёл к Витальке, обнял его за плечи.
— Ну полно чудить. Давай сюда рюкзак. — Он снял лямки с плеч Витальки. — Приготовь-ка обед. В конце концов ведь всё кончилось благополучно.
Николай подошёл к ним и стал, засунув руки в карманы.
— Ладно, на первый раз так и быть, но вперёд надо думать не о себе, а о других. Понятно? И отвечать за свои поступки. Не знаю, что было бы, если бы вам встретилось то, что встретилось под водой нам…
Эллочка прыснула за спиной Николая. Она стояла с надувной подушкой и подмигивала Витальке. Виталька тоже не мог сдержать улыбки. Николай резко обернулся.
— Что вы там видели?
— Хорошо, — сказала Эллочка. — Но за это вы все хором должны спеть арию из «Иоланты» — «Кто может сравниться с Матильдой моей». А мы послушаем с Виталиком.
— Это шантаж, — ответил Матвей. — Не поддаваться на провокацию.
— Но мы действительно видели это. Не хотите петь, не надо. Идём, Виталик, приготовим им сытный обед.
— Видели? — разом спросили все трое. — И разглядели, что это такое?
— Так же ясно, как вас. И так же близко. Ну, мы пошли.
— Любим петь! Любим петь! — закричали им вслед Николай и Матвей.
Когда Лёня, возвратившийся с охоты, подошёл к палаткам, он увидел нечто совершенно невероятное: профессор, Николай и Матвей, чудовищно фальшивя, пели, а Эллочка и Виталька слушали, держась за животы от смеха.
— Что это, хоровой кружок? — спросил Леня.
— Пришёл на готовенькое! — возмутился Матвей. — И ещё насмехается.
— Ладно тебе. Просто это было несколько неожиданно…
— Теперь выкладывайте, что вы видели? — Николай вытер ладонью вспотевший лоб.
— Черепаху.
Профессор хлопнул себя ладонями по коленкам.
— Исполинская морская черепаха третичного периода! Как я не догадался сразу! Это от её панциря ваш гарпун отскочил, как от скалы. Признаться, я тоже, вопреки здравому смыслу, верил в существование ящера. Ну что ж, мы возвратимся с неожиданным, но тоже замечательным открытием.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
1
Анжелика привезла из Москвы диковинную гитару с двойным грифом. Виталька долго осматривал её, вертел в руках. Интересная была гитара, лёгкая, небольшая, как раз по Анжелике, и стоило к ней лишь прикоснуться, она отзывалась едва уловимым звуком.
— Как же играть-то на ней? — спросил Виталька. — Тут столько струн…
— Очень просто, — улыбнулась Анжелика. — Послушай.
Виталька даже вздрогнул, такими неожиданно звучными и глубокими были аккорды басовых струн. Анжелика касалась струн лёгкими, почти неуловимыми движениями, а они вспыхивали ярким мощным звуком. Казалось, запел весь старый деревянный дом Ильи. Здесь не было ни ковров, ни мягкой мебели. Лишь у порога лежал обтрёпанный полосатый половичок. Сухие стены дома, старый облезлый буфет, большой старый стол, древняя деревянная кровать — ничто не глушило звука.
Что за пальцы были у Анжелики! Тоненькие, ловкие и чуткие! Не верилось, что эти же пальцы неуклюже выводили в тетради немыслимые каракули.
Анжелику научил играть в таборе старый цыган Марк. Иногда он появлялся в посёлке, босой, оборванный, но в неизменной вышитой безрукавке. Чёрная с густой проседью борода его вилась мелкими колечками. На горбоносом лице сверкали огромные чёрные глаза. Марк толкался в магазинах, на базаре, подолгу торговался из-за каких-нибудь заготовок для сапог, но никогда ничего не покупал. Однажды Виталька встретил его на центральной усадьбе совхоза. Был обеденный перерыв, и рабочие отдыхали в сквере возле столовой. Белобрысый парень бренчал на гитаре. Виталька заметил, что последнее время парни всё чаще стали ходить с гитарами и петь какие-то невнятные песни.
Марк подошёл, попросил закурить и присел на скамейку.
Некоторое время слушал, как парень терзал гитару, потом не выдержал, сказал: «Да перестань ты душу-то выворачивать. Люди же смотрят».
Рабочие засмеялись. Парень положил ладонь на струны, и гитара умолкла.
«Дай сюда». — Марк протянул руку. Парень неохотно подал ему гитару. И старый цыган мгновенно преобразился. Настроив гитару, он провёл по струнам длинными и грязными пальцами с жёлтыми табачными пятнами, будто смахнул пыль, и заиграл. Рабочие, забивавшие на сложенных неподалёку в штабель досках козла, мгновенно перестали колотить косточками домино и, как по команде, повернулись на звуки. Виталька никогда не слышал такой гитары и тогда же понял, что никогда больше не услышит. Марк тихо запел. Его прокуренный и простуженный голос звучал глухо, мелодический строй старой цыганской песни был непривычен. А гитара захлебывалась неистовым восторженным плачем.
Игра Анжелики удивительно напоминала игру Марка, она точно так же держала гитару, даже точно так же наклоняла и вскидывала голову, даже глаза её сверкали тем же тёмным огнём. Откуда бралось такое? У Витальки был неплохой слух, и он любил музыку, но и за тысячу лет он не научился бы так играть, как Анжелика. Она никогда не участвовала в школьных концертах. Играла только тогда, когда у неё было настроение, и чаще вовсе без слушателей. Иногда Виталька слышал, как гитара звучала где-то в лопухах запущенного огорода.
Анжелика играла, а Виталька не сводил с неё глаз. Шрам на её лице был тоненьким, почти незаметным, как будто к смуглой щеке пристала светлая паутинка. И Витальку обдало жгучим жаром, когда он подумал о Жоржике.
— Анжелика, спой «Биду», — попросил Виталька.
Странно всё менялось, когда она начинала петь. Виталька с непонятной робостью смотрел на Анжелику, едва дышал, слушая её голос. Тоненький и прозрачный, он поражал его характерной цыганской окраской, отрешённой, дикой и гордой. Не случайно цыгане старались Анжелику вместе с Ильёй сманить в табор. Отец и дочь знали толк в музыке. И Анжелику что-то тянуло туда. Иногда она без всякой видимой причины, даже в ненастную погоду, уходила из дому и отправлялась в колхоз имени Лермонтова. Там, к ужасу матери, её научили гадать по руке и на картах. Карты мать немедленно обнаружила в её портфеле, изорвала в клочья и сожгла.
По руке Анжелика гадала только Витальке. Водила пальцем по его ладони и несла всякую чепуху: «Счастье лежит у тебя на дороге», «Казённый дом с нечаянным интересом». Витальку это не смешило. Казённым домом она называла школу. Девочка сама искренне верила в свою нескладную ворожбу, и Виталька её не разуверял и не высмеивал. Он понял, что Анжелика ничуть не глупее других девчонок, просто она вела себя как-то чудно: то замыкалась, слова не добьёшься, то внезапно оживлялась, всё это было несуразно и всегда ни с того ни с сего.
Только Анжелика начала петь, явился Илья. Бросил что-то в угол и заглянул в кастрюлю.
— Каша в сковородке, — сказала Анжелика, продолжая тихо перебирать струны. — Что ты принёс?
— Бредешок. — Илья, не вымыв рук, поставил на стол сковородку и принялся есть остывшую кашу деревянной ложкой. — Пойдём со мной, Виталик, на карьер. Карась там нынче, говорят, — во! Рыбы наловим, продадим. И с деньгами. Рыба теперь в цене.
— Где взял? — оборвав игру, строго спросила Анжелика.
Илья поперхнулся. Прокашлялся и попытался переменить разговор, но Анжелика снова спросила про бредешок.
— Достал по случаю в корейском колхозе.
— По случаю? Тогда отнеси назад.
— Да мне его вроде бы подарили… Так я понял из разговора.
— Из какого ещё разговора?
Виталька поднял с пола бредень. Едва взглянув на него, бросил в угол.
— Бредешок-то дыра на дыре, дядя Илья.
— Починим. Это мы мигом.
Илья доел кашу, вытер засаленным рукавом пиджака рот. Потом, не вставая с места, дотянулся до стоявшего на плите чайника с остывшей заваркой, выпил её и поставил чайник на пол.
— Сбегай за хлебом, — сказала ему Анжелика.
— Сейчас, только покурю.
Илья скрутил толстую цигарку, с наслаждением затянулся.
