Ростислав Кинжалов - Воин из Киригуа
— Ему сейчас лучше, — сказал Ах-Каок, — но боюсь, что скоро нас постигнет горе…
— Что ты говоришь? — воскликнул его собеседник. — С ним так плохо?
— Да! В любую минуту дух жизни может отлететь от него. Об этом никто не знает, но тебе я скажу правду. — Ах-Каок еще более понизил голос. — По ночам он кашляет кровью. Это плохой признак… И ему не помогло лекарство из живых ящериц…
— Милостивые боги, — прошептал пораженный Абиш, — действительно, его смерть близка. Не знаешь, почтенный Ах-Каок, назвал ли он совету жрецов своего преемника?
— Думаю, что, по присущей ему мудрости, он давно уже сделал это. Но подобные вещи в руках богов и жреческого совета. Зачем нам думать над этим? Могу сказать только одно: я буду служить его преемнику так же преданно и усердно, как служу теперешнему.
— Ты говоришь, как всегда, мудро, — согласился соглядатай Ах-Меш-Кука и после некоторой паузы продолжал:
— Владыка Ах-Меш-Кук очень ценит тебя, почтенный Ах-Каок. Только вчера в доверительной беседе он говорил мне, что ты был бы лучшим верховным жрецом Тикаля со времен Ах-Кин-Маи, сподвижника великой царицы Покоб-Иш-Балам. Он считает, что верховное жречество, отданное тебе, означало бы счастье для Тикаля, но увы, — Абиш лицемерно потупил глаза, — голос и мнение могучего Ах-Меш-Кука не будут выслушаны на совете жрецов…
— Да, это верно, — простодушно согласился Ах-Каок, также потупляя глаза, — на жреческом совете могут звучать голоса только повелителя Тикаля и его наследника. Но кстати, Абиш, если бы я действительно был равен по доблести великому Ах-Кин-Маи (что я сам, конечно, ни в коем случае не думаю), то для того, чтобы получить этот сан, мне пришлось бы возвести на трон ягуара новую Покоб-Иш-Балам. Ты же, очевидно, помнишь историю ее воцарения? Ах-Кин-Маи много потрудился для этого. Скорее уж новым Ах-Кин-Маи мог бы стать теперешний верховный жрец — тебе известно, надеюсь, как он привязан к юной повелительнице Эк-Лоль?
Несколько секунд длилось молчание. Абиш напряженно размышлял над сказанным.
— Благодарю тебя за беседу, почтенный Ах-Каок, — наконец ответил он. — Грустно, очень грустно, что владыка Ах-Меш-Кук не может насладиться мудростью твоих речей. Но я тебе очень благодарен. Не найдется ли у тебя как-нибудь полчаса времени, чтобы заглянуть ко мне?
— То есть во дворец владыки Ах-Меш-Кука? — прервал его Ах-Каок. — Охотно. Жди меня в начале будущей недели.
Снова поблагодарив за внимание и ласковость, Абиш удалился. Но в этот вечер горбуну было суждено долго наслаждаться беседами с посетителями. Не успела длинная фигура соглядатая Ах-Меш-Кука раствориться в наступающей тьме, как жрец услышал со стороны ущелья громкое пыхтенье и тяжелые шаги, и через секунду перед ним вырос владыка Ах-Печ. Он был один.
— Как?! — самым жалобным тоном произнес горбун, поспешно двинувшись навстречу к пришедшему. — Что я вижу! Владыка Ах-Печ, самый знатный человек Тикаля, здесь без свиты, без факельщиков, носильщиков и опахалоносцев. Возможно ли это? Ах, понимаю! Очевидно, владыка обеспокоен состоянием здоровья верховного жреца. Увы, ему плохо, очень плохо…
— Не нужен мне этот верховный жрец, — пробурчал, отдышавшись, Ах-Печ. — Я пришел к тебе, мой славный Ах-Каок! Ты очень мне нравишься! На вот, держи!
И Ах-Печ сунул в руку Ах-Каока довольно большое ожерелье из нефритовых бусин. Горбун рассыпался в благодарностях.
— Послушай, Ах-Каок, — продолжал Ах-Печ, — мы должны стать друзьями. Клянусь священным Солнечным глазом, ты давно мне нравишься! И вот сегодня я улучил минутку, чтобы попросту заглянуть сюда и передать тебе этот небольшой знак моего внимания. Я знаю, что если мне понадобится твоя помощь, то ты мне поможешь! Ну, вот все. Будь здоров сам и не особенно печалься о здоровье своего хозяина!
И довольный своей шуткой, Ах-Печ, захохотав, удалился с той быстротой, какую только позволяла ему толщина и сознание собственного величия.
Горбун долго стоял неподвижно. Потом, швырнув ожерелье на землю, он обвел взглядом мерцавшие внизу огоньки и воскликнул:
— Чуют! Все уже чувствуют, что приближается решительный день. И как всем сразу понадобился Ах-Каок! Ох, если бы я знал месяц тому назад, что узнал только сегодня! Но время не ждет, я сказал Абишу, что у того идет горлом кровь, и завтра это станет известно всему Тикалю. Представляю, что скажет верховный жрец, когда у него самого спросят об этом. Нет, отступать нельзя, надо кончать сейчас же!
Он бесшумно растворился в темноте и отсутствовал довольно долго. Когда Ах-Каок уселся снова на ступеньку храма, стало слышно его хриплое усталое дыхание, как будто он только что бегом поднялся на гору. Отдышавшись, горбун нашел на земле брошенное им ожерелье, надел его на шею и снова застыл неподвижно. Из ущелья потянул прохладный ночной ветерок. Медленно шло время. Но вот во дворце верховного жреца один за другим засверкали все новые и новые огоньки, побежали в разные стороны проснувшиеся рабы, выкликая имя Ах-Каока.
Когда один из них наткнулся на горбуна, тот сосредоточенно глядел вдаль. Наклонившись к его уху, раб шепнул три слова, и жрец медленно поднялся и пошел ко дворцу.
Через несколько минут с вершины одной из пирамид раздался низкий и торжественный голос Ах-Каока:
— Прими, владыка смерти, только что отлетевшую душу великого жреца! Прими ее достойно!
Глава шестнадцатая
ПОХОРОНЫ ВЕРХОВНОГО ЖРЕЦА
Вот рассказ о девушке, дочери владыки.
«Пополь-Вух»День погребения верховного жреца надолго запомнился всем жителям Тикаля.
Десять суток непрерывно, днем, ночью, при свете факелов, шла неустанная работа, чтобы приготовить почившему достойную усыпальницу.
Повелитель Тикаля — по просьбе любимой дочери — приказал похоронить верховного жреца в храме, посвященном великой воительнице Покоб-Иш-Балам.
Десятки рабов, сняв плиты пола в святилище, терзали могучее тело пирамиды, вырубая в толще ее склеп и лестницу в него. Скульпторы с покрасневшими от бессонницы и воспаленными от известковой пыли глазами спешно заканчивали рельефы, на которых покойный жрец приносил жертвы богам, отдыхал в тени священного дерева, подпирающего вселенную, и даже беседовал с мудрым Ах-Кин-Маи, его далеким предшественником.
По величественной наружной лестнице, бесконечными маршами уходящей ввысь, сновали рабы-носильщики, вынося в корзинах строительный мусор.
А в это время сонм жрецов под предводительством Ах-Каока, избранного преемником покойного, — ахау-ах-камха Кантуль, явившись в совет жрецов, добился его избрания, — возносил божествам горячие молитвы, чтобы помочь усопшему в его трудной и далекой дороге.
Наконец все приготовления были окончены, склеп завершен, рельефы укреплены на его стенах, внесены и расставлены богатые сосуды с пищей и питьем, приготовлены кучи известки и щебня, чтобы навсегда замуровать вход в гробницу после похорон.
Ранним утром торжественная процессия выступила из дворца покойного. Впереди на носилках несли труп; жители Тикаля, плотной толпой стоявшие на пути процессии, перешептывались, что у покойника вид, как у удушенного. За носилками в пышном одеянии верховного жреца шествовал Ах-Каок, окруженный своими новыми подчиненными. После жрецов выступали представители знатнейших родов великого города: как всегда спесивый Ах-Печ; опечаленный Ах-Меш-Кук, в свите которого виднелся прислушивавшийся ко всем разговорам Абиш; гордый након, окруженный прославленными воинами, и другие.
Большая толпа плакальщиц молча — днем громко оплакивать усопших обычаем воспрещалось — рвали волосы и царапали ногтями и колючками в знак безмерной горести щеки и мочки ушей. За ними в большой толпе рабов и прислужников верховного жреца шли украшенные цветами два юноши и девушка-рабыня. Их должны были замуровать заживо в преддверии склепа в качестве стражей гробницы. Лица юношей были спокойны, и только девушка время от времени бросала отчаянные взгляды в толпу, как будто надеясь увидеть там своего избавителя.
Погребальное шествие двигалось очень медленно, и прошло немало времени, пока оно достигло своей цели — пирамиды Покоб-Иш-Балам. Перед лестницей с правой стороны уже находился наследный царевич Кантуль, окруженный многочисленной свитой; на его лице играла усмешка, которую он и не пытался скрывать. Его приближенные, чувствуя настроение своего повелителя, весело переговаривались между собой. С левой стороны стояла Эк-Лоль; ее сопровождало значительно меньшее число людей. Лицо царевны было печально; неожиданная потеря одного из немногих ее приверженцев, неоднократно рассказывавшего о великой правительнице прошлого и заронившего в ее душу мысль последовать ее примеру, сильно огорчила девушку. Она чувствовала себя в это утро особенно одинокой. Сейчас около девушки не было никого, на кого она могла бы положиться. На какой-то неуловимый момент у Эк-Лоль вспыхнуло сожаление, что рядом с ней нет Хун-Ахау, но приближающаяся процессия отвлекла ее мысли.
