Марина Дяченко - Слово Оберона
Он смотрел в небо. Я сперва догнала его – неторопливо, стараясь дышать потише. И только потом проследила за его взглядом.
Казалось, за близким горизонтом бушевал пожар. В тучах, как в мутном зеркале, отражались красные сполохи.
– Это что?
– Это перевозчики, если хочешь знать, – сказал Уйма, не отрывая взгляда от горизонта. – Огненные шары.
Максимилиан стоял, закрыв глаза. Плечи его поднимались и опускались. На бледном лице поблескивали дождевые капли. С неба лило все сильнее.
– Дождь, – сказала я нерешительно.
– И что?
– Ну спрятаться бы. Под какой-нибудь елкой. Ночь на дворе…
Уйма наконец-то посмотрел на меня. Потом – искоса – на некроманта. Мальчишка едва держался на ногах.
– Ладно, – неожиданно согласился людоед. – Все равно до пристани еще… Смотри!
Я разинула рот. Из-за холма поднималось солнце – круглое, пылающее, вот оно вылезло наполовину, вот приподнялось над горизонтом, освещая все вокруг слабым красным светом, вот поднялось выше… И замерло, будто решая, что делать теперь.
Прошла длинная и страшная минута, прежде чем я поняла: это не солнце. Это полный огня воздушный шар.
– Неужто угнали? – пробормотал Уйма. – Опередили, что ли?
– Там их полно, – тоненьким детским голоском сказал Максимилиан. – Два или три… Вон как полыхает…
– Разговорился, – заметил Уйма, и некромант под его взглядом втянул голову в плечи. – Ну что, маг, веди нас под елку. Показывай, где ночлег.
* * *Забившись, будто новогодние подарки, под нижние ветки большой разлапистой ели, мы кое-как умостились на подушках из буро-зеленого мха. Здесь пока еще было сухо, но первые капли уже просачивались сквозь хвою. Вспомнив, чему учил меня Гарольд, я взяла у людоеда нож, воткнула его в мох острием кверху и, сосредоточившись, попыталась раскалить лезвие.
С третьего раза у меня получилось. Нож засветился оранжевым, воздух вокруг лезвия задрожал, я протянула руки к теплу, довольная и гордая собой. Уйма, крякнув, вытянул из рукавов волосатые лапищи и сделал то же самое. Максимилиан, в последний раз хлюпнув носом, последовал нашему примеру. У него были тонкие бледные пальцы с длинными, как у Бабы-яги, когтями. Неприятно смотреть на такие руки – особенно когда знаешь, что они могут с тобой сотворить.
– Что же, – Уйма завозился, снимая с пояса мешочек с семечками правды. – Спать вроде рано еще, а вот поспрашивать можно. Да.
– Так скажу, – буркнул Максимилиан.
– Так ты соврешь, обязательно соврешь, сопля. А ну-ка разевай пасть!
Максимилиан не сопротивлялся. Что же такое довелось ему услышать сегодня днем, если он не только не пытается освободиться, но покоряется Уйме, как раб?
Сглотнув серую горошину, некромант страдальчески поморщился.
– Говори, – начал Уйма, – кто такой Мастер-Генерал?
– Великий полководец.
Я наставила уши, но Максимилиан молчал. Ответ на вопрос был дан, семечко правды успокоилось, некромант смотрел на Уйму непроницаемыми черными глазами.
Людоед нахмурился.
– Я же сказал, что и так скажу, – пробормотал мальчишка, отводя взгляд. – Мастер-Генерал… Когда он жил, он был великий воин-волшебник. А мать его была ведьма, вот и дала ему не одну жизнь, а девять. И получалось вот как: его убьют в битве, он переносится в чертоги, чтобы, значит, пировать со всеми павшими воинами. Еще раз убьют – опять переносится… Честно говоря, я и сам не понимаю до конца, как это произошло, но только теперь в нашем мире есть ровно восемь мертвых тел и один живой Мастер-Генерал.
– Он что, переселяется из тела в тело?!
– Ну да. Как если бы у него было девять одинаковых домов и он жил бы в них по очереди. Где-то умер – в другом месте ожил. И сразу в бой. Чтобы не тратить время. Он не пирует, не спит и не ест, не любит женщин. Он только сражается, – некромант вздохнул. – Это большое сокровище, тело Мастер-Генерала. Если бы у моей мачехи его не было – давно бы всех перебили и замок сровняли с землей.
– Он великий воин, – сказал Уйма с непонятным выражением.
– Под его рукой, – глаза Максимилиана чуть затуманились, – все становятся воинами. Старые деды и бабы, трусы, калеки – все. И не только люди. Можно хоть кукол нашить из мешков, из дерева вытесать или из глины слепить. Правда, солдаты из глины разваливаются слишком быстро… Зверей можно послать в сражение. Если у тебя есть Мастер-Генерал – все, считай, ты победил. Да что угодно можно сделать!
Максимилиан замолчал. Большая холодная капля просочилась сквозь хвою и упала мне за шиворот.
– Что же, – тихо спросил Уйма, – и замок Принца-деспота можно взять?
– Ну, – некромант поежился под его взглядом. – Вообще-то… нельзя.
– Не пробовали?
– Пробовали… однажды. Нашлись такие. Только Принц-деспот все входы закрыл, войско побилось-побилось о камень, да и разбилось. Короля ихнего прихлопнули, а в Мастер-Генерала засадили стрелу. С тех пор они, говорят, все потеряли: и замок свой, и землю, и людей. Так и ходят, и Мастер-Генерала с собой носят, мертвого, конечно, с двумя стрелами. Думают, он оживет.
– Да мы же их видели! – не выдержала я. Некромант даже не взглянул в мою сторону:
– А только он никак не встанет, с двумя-то стрелами.
– Ну надо же, – пробормотала я саркастически. – Со стилетом вставал, а со стрелами…
– После поражения он не оживает, – Максимилиан по-прежнему обращался к Уйме. – Если разбили – значит, все. Протухло.
Красное лезвие ножа светилось в темноте. Я сидела, скрестив ноги, положив на колени посох. Что же получается? Мы с таким трудом и риском нашли двух принцев, а толку от этого никакого. Принца-деспота не принудить, Принца-пленника не освободить. Столько сил и времени – коту под хвост…
Людоед исподлобья смотрел на красное лезвие, и по глазам его нельзя было сказать, о чем он думает.
– До страны вулканов долго лететь? – спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Некромант хотел ответить, но Уйма вдруг поднял голову:
– А как он вообще выбирает, где ему оживать? Я не сразу сообразила, что он имеет в виду Мастер-Генерала.
Некромант шмыгнул носом. Вытер сопли тыльной стороной ладони:
– Говорят, он приходит на последний бой. Так говорят. Если он кому-то очень-очень нужен. Ну вот как моей мачехе, когда Принц-деспот своей армией на наш замок попер.
– А за Принца-деспота он воевал когда-нибудь?
– Сто раз! Принц с его помощью столько земель заграбастал… Правда, это было давно уже.
Снова стало тихо, только дождь по веткам шуршал.
– Выходит, он то за тех, то за этих, – пробормотала я. – Что ему, совсем все равно, за кого воевать?
– У кого последний бой, за того и воюет.
– И сколько у деспота насчиталось этих «последних боев»?
– Дура, – непочтительно сказал некромант. – Последний – это не по счету. Это по настроению. Когда вот хоть умри – а надо победить.
– Знакомо, – ухмыльнулся Уйма. – Мой папа, Охра Костегрыз, тоже так умеет. Идет к каким-нибудь недобитым Шакалам за двумя бочками рыбьего жира, а верит, будто последний бой, самый-самый важный. У него бы Мастер-Генерал вообще не умирал никогда.
– Какая нам разница, – промямлила я. – Если замок деспота все равно не взять.
Уйма поглядел на меня, потом на Максимилиана. Поманил некроманта пальцем. Тот подполз поближе.
– Удирать попробуешь? – спросил Уйма, обнажая в улыбке белые зубы.
Максимилиан отпрянул и так замотал головой, что с мокрых волос во все стороны полетели капли. Он был напуган; я покосилась на Уйму, и мне тоже сделалось страшновато.
* * *Утром мы перевалили за холм, и нашим взглядам открылась пристань огненных шаров.
Не то чтобы я раньше никогда шаров не видела. У нас перед школой на перекрестке, помнится, целый месяц стоял надутый шар с какой-то рекламой, но тот был тряпичный, с вислыми серыми боками, и улететь на нем никуда нельзя было. А от этих, прикованных цепями к якорям, так и пыхало жаром. Всего их было три: два почти черные, тяжелые, цепи вокруг них провисли. А третий – темно-красный – висел над землей, натягивая цепи, и воздух над ним дрожал.
– Троих не поднимет, – тихонько сказал Максимилиан.
– Даже и не думай, – прочитал его мысли Уйма. – Шаг в сторону ступишь – знаешь, что сделаю?
Максимилиан повесил голову.
Чем ближе мы подходили к шарам, тем неспокойнее становилось у меня на душе. Под шарами громоздились на земле хибары и помосты, и еще какие-то странные сооружения, а вокруг не было ни души. Ни голосов, ни шагов, ни лая, ни скрипа колес – в тишине слышались только неясное царапанье, шорох и возня, будто в огромную спичечную коробку затолкали майского жука величиной с дом.
– Перевозчик! – крикнул Уйма, нарушая эту жуткую тишь.
Приоткрылась деревянная дверь, висящая на одной петле. Выглянул старикан лет девяноста, желтый и морщинистый, лысый, зато с длинной белой бородой.
