Эстер Форбс - Джонни Тремейн
Рэб и Джонни иногда ходили на эти митинги. Однажды при них туда явился шериф и предложил собранию разойтись, объявив его беззаконным и антиправительственным. Заявление это, исходившее от губернатора Хатчинсона, было встречено улюлюканьем и свистом. Поставили вопрос на обсуждение, и большинством голосов было решено не подчиняться приказу.
Мальчики захаживали и на Грúффинскую пристань. 8 декабря к «Дартмуту» присоединилась «Элеонора». В странном положении оказались эти суда! Они разгрузили весь свой груз, кроме чая. Городское собрание не давало разрешения на разгрузку, а по закону никакие суда не имели права покинуть гавань, не разгрузившись. Губернатор же пропуска на возвращение в Англию не давал. В Кастл Айленде полковник британской армии Лесли получил приказ стрелять по судам при всякой попытке с их стороны незаметно покинуть гавань. «Энергичный» и «Кингфишер», британские линейные корабли, стояли наготове, чтобы взорвать суда, если они повернут на Лондон, не выгрузив чая. И они оставались стоять у Гриффинской пристани, словно заколдованные корабли в сказке.
Не было на них обычной суетни и беготни. Из экипажа почти никто не появлялся на палубе, зато сотни зрителей собирались на набережной ежедневно с единственной целью — поглазеть на суда. Джонни видел, как по палубе метался в отчаянии владелец «Дартмута» — двадцатитрёхлетний квакер[14] Ротч. Губернатор не разрешал ему отплыть, не разгрузившись. Город не разрешал разгружаться. Ротч был зажат между этими двумя враждующими силами и терпел полный крах. Он боялся ещё и того, как бы разъярённая толпа не сожгла его судно. Однако никакой толпы не было, и вооружённые граждане круглые сутки охраняли суда. Взад и вперёд, взад и вперёд шагала стража. Джонни знал в лицо многих из них. Однажды сам Джон Хэнкок, взвалив мушкет на плечо, отдежурил положенные часы, а на следующую ночь пришла очередь Поля Ревира.
И наконец, пятнадцатого числа прибыло третье судно, гружённое чаем. Это был бриг «Бивер».
А на следующий день, шестнадцатого числа, Джонни проснулся под унылую дробь дождя о крышу, и вскоре до его ушей донёсся трезвон со всех бостонских колоколен, призывающий обитателей прийти на Старую Южную площадь, чтобы в последний раз потребовать мирного возвращения судов в Англию.
К вечеру, когда мальчики, отобранные Рэбом, молча собрались и заперлись в конторе «Наблюдателя», дождь перестал. Со многими из них Джонни был знаком. Они наряжались, размазывали сажу по лицу, расписывали себя красной краской, нахлобучивали ночные колпаки, втискивались в старые платья, драные куртки и одеяла с прорезями для рук, хихикая и подсмеиваясь друг над другом. Впрочем, Рэб умел утихомирить их одним взглядом. Никто из прохожих, идущих мимо конторы, не должен был догадаться, что в эту минуту чуть ли не двадцать мальчиков наряжаются «индейцами».
Джонни немало повозился над своим костюмом… Он просидел несколько часов, сшивая красное одеяло, которое миссис Лорн дала ему на растерзание, а из старого вязаного колпака, который он намеревался надеть на голову, торчал роскошный пук перьев; он уже хотел облачиться в свой наряд, когда Рэб сказал:
— Обожди!
Затем он разделил мальчишек на три группы. Каждая из них должна была присоединиться к отряду взрослых.
— Вы, — сказал он, обращаясь к одной группе мальчиков, — держитесь отряда, что пойдёт на «Дартмут». Вы — на «Элеонору», а вы пойдёте на «Бивер».
Каждый должен был подойти к командиру своего отряда и сказать вполголоса: «Моя знай твоя» — таков был пароль. Командиров они узнают по белым шейным платкам и красной ниточке вокруг запястья правой руки.
Затем Рэб обратился к Джонни:
— Ты бегаешь быстрее всех. Отправляйся к Старой Южной церкви. Мистер Ротч к тому времени уже вернётся от губернатора, к которому он отправился в последний раз умолять о разрешении отправить суда. Смотри же, Джонни, слушай внимательно, что станет говорить Сэм Адамс. Если Сэм Адамс скажет: «Да поможет господь бог моей отчизне», возвращайся сюда. Все мы тогда снимем наши наряды и тихонечко разойдёмся по домам. Но если он скажет: «Собрание больше ничего не способно сделать для спасения своей отчизны», тотчас выбирайся из толпы и, как только достигнешь Корнхилла, изо всех сил свистни в этот серебряный свисток. Беги сюда, ко мне, со всех ног и свисти не переставая. Я расставлю мальчиков по тёмным закоулкам поближе к церкви, но так, чтобы они могли легко выбраться из толпы. А может быть, мы и сами услышим твой свист.
Всюду вокруг Старой Церкви, на улицах и в самом её здании стояли люди, ожидая возвращения Ротча, в последний раз отправившегося просить губернатора. Таких сборищ Бостон не знал никогда — тут были тысячи тысяч. Протиснуться внутрь не было никакой надежды, однако Джонни, расталкивая толпу, удалось наконец добраться до одного из входов в церковь. Дальше идти было невозможно — пришлось бы шагать по головам. Начинало смеркаться.
Изнутри доносился голос Джозии Куинси: «Я вижу, как катятся тучи и как среди них играет молния, и вот господу богу, что управляет вихрем и направляет бурю, вверяю я свою отчизну…» Слова эти взволновали Джонни, но не их он ждал, да к тому же они принадлежали не Сэму Адамсу. Одно обстоятельство, впрочем, беспокоило Джонни. У Куинси был прекрасный, звучный голос, услышать его было не мудрено, иное дело — Сэм Адамс, который вовсе не обладал ораторским дарованием.
Толпа потеснилась, чтобы пропустить карету.
— Ротч вернулся! Пропустите Ротча!
Мистер Ротч проехал совсем близко от места, где стоял Джонни. У него было детское лицо, и казалось, что он вот-вот заплачет. Очевидно, губернатор и на этот раз не дал согласия. Появление Ротча вызвало такое волнение в толпе, что Джонни не разбирал отдельных голосов. Как же он расслышит слова Сэма Адамса? Он держал свисток в руке, но толпа притиснула его к двери, и он боялся, что не будет в состоянии даже поднести свисток ко рту.
— Тихо! — Это был всё ещё голос Куинси. — Тихо, тихо! Мистер Адамс берёт слово.
Джонни стал крутиться и извиваться, пока не высвободил руку со свистком.
И вдруг наступила тишина. Джонни подумал, что, вероятно, в толпе много таких, как он, жадно ожидающих, что сейчас скажет Адамс. Можно было подумать, что мистер Адамс спокойно принял поражение и просто решил распустить всех, ибо он сказал:
— Собрание больше ничего не способно сделать для спасения своей отчизны.
Джонни издал свист и тотчас услышал со всех концов свистки и крики, военный клич краснокожих и выкрики: «Бостонская гавань будет сегодня чайником!», «Да здравствует Гриффинская пристань!», «Солёный чай!» «Эй, индейцы, топоры хватайте, на пошлину чихайте!»
Джонни боялся одного: как бы всё не закончилось к тому времени, как Рэб со своими помощниками прибудут на пристань. Свистя что есть мочи в свисток, он проталкивался сквозь толпу, пуская в ход кулаки и локти. Все устремились к Гриффинской пристани, а Джонни пытался пробраться на Солёную улицу. Теперь он испугался, как бы не ушли без него. Как знать, может быть, Рэб решил, что ноги и уши у Джонни лучше его рук, и нарочно поручил ему эту работу как наиболее для него подходящую? Джонни толкнул дверь.
Рэб был один. Он держал одеяло, сшитое Джонни, и его нелепый вязаный колпак с перьями.
— Скорей! — сказал он, измазал ему лицо сажей и красной краской нарисовал ему огромный рот до ушей. Лицо Рэба было тоже покрыто сажей, глаза его сверкали. Чёрный огонёк полыхал в них — тот самый огонёк, который Джонни видел дважды в этих глазах. Рот его был полуоткрыт. Виднелись зубы — острые, белые, как у зверька. Несмотря на его спокойные движения и спокойный голос, чувствовалось, что он весь заряжен волей к действию, что он готов ухватиться за самое отчаянное дело. Было что-то почти жуткое в его оживлении. Мальчики ринулись на улицу.
— Задами! — крикнул Рэб. Это означало, что нужно закоулками пробираться к пристани. — Не отставай! Теперь побежим как следует!
Он пустился по Солёной в направлении, обратном набережной. Они бежали закоулками, всё время прибавляя шаг. Они пробежали мимо кузнеца — группа «краснокожих» требовала у него сажи. Вот они перемахнули через забор какого-то дворика, и наконец они на берегу, на Морской, в Камбальном переулке. Это был не бег, а полёт — так только во сне летают!
Утром шёл дождь, весь день в небе теснились тучи, но к тому времени, как мальчики достигли Гриффинской пристани, из облаков вывалилась полная белая луна. Три корабля и молчаливая толпа на пристани были залиты чистым белым сиянием. Толпа уже насчитывала тысячи, и каждый в этой толпе знал о предстоящем, и все как один одобряли эту затею.
Рэб промычал что-то краем рта плотному человеку с быстрыми движениями. Это был мистер Ревир, и Джонни его сразу узнал по походке и уверенной манере держать голову.
