Георгий Свиридов - Вовка - сын командира, или необыкновенные приключения в тылу врага
Шагать с такой перевязкой оказалось нелегко. Боль усилилась. Некоторое время Вовка терпел, потом не выдержал и, сняв платок, сунул его в карман.
Страшно хотелось есть. Вовка рвал щавель, заячью капусту. От такой пищи еще только сильнее засосало под ложечкой.
Быстро темнело. Вовка решил дальше не идти. Он нарвал несколько пучков травы и сел на нее, положив голову на колени. Молча смотрел на реку, на ночной туман, что стлался над самой водой, и думал свою думу. Он не пугался наступающей темноты, не боялся леса, просто томило одиночество. С тоской вспомнил он дни, когда вместе с Санькой и Михасем ночевали в стогах. «Что с ребятами? Где они сейчас?» — эта мысль не давала ему покоя.
С легким шумом, угловато и стремительно пролетел над рекой козодой и, сложив крылья, сел на влажный песок у самой воды. Где–то спросонья закрякала утка.
Ночь прошла беспокойно. Вовка чутко прислушивался, вздрагивал от каждого шороха, от каждого всплеска волны.
Едва дождавшись рассвета, Вовка выбрался из–под куста и отправился снова в путь, на восток. Он опять обходил болота, перебирался через овраги, осторожно перебегал через открытые места. Сосновый бор сменился березовой рощей, потом густым осинником, а за осинником снова начался густой еловый лес, темный, труднопроходимый.
На третий день пути у Вовки во рту появилась такая оскомина, что он никак не мог заставить себя съесть хотя бы листик щавеля или кусочек гриба. Вовка попытался грызть кору молодых осинок, как это делают зайцы зимой, но кора была горькой, и Вовка долго плевался.
Двигаться вперед становилось все труднее. Силы таяли, Вовка часто останавливался.
На одной из таких вынужденных передышек его взгляд остановился на небольшом кусте, усеянном сочными красными ягодами. Они были очень красивы, таких Вовка никогда не видел. Не раздумывая, Вовка нарвал их целую горсть, сунул в рот и тут же стал выплевывать. Горечью обожгло язык, горло. К вечеру у Вовки разболелся живот, началась рвота. Корчась от боли, Вовка катался по траве и, держась руками за живот, беззвучно рыдал… Ему казалось, что он умирает, что нет спасения. Он мучился долго и только к ночи забылся глубоким сном.
Утром, когда Вовка открыл глаза, он не поверил, что жив. Пошевелил руками, ногами. С радостью посмотрел на небо, по которому плыли редкие облака, улыбнулся еловой ветке, что низко склонилась над ним. Вдали монотонно куковала кукушка. Вовка улыбнулся: «Я жив!»
Он сел на траву. Кружилась голова.
Солнце пригревало спину, и Вовка снова лег. Вверху, прыгая с ветки на ветку, проскакала рыжая пушистая белочка. Она на мгновение задержалась над Вовкой, посмотрела на него глазами–бусинками и, мелькнув хвостиком, скрылась в чаще леса.
К полудню ему стало лучше. Он встал и, шатаясь, добрел до березки. Обхватив ее, некоторое время отдыхал. Тут его взгляд остановился на корявой сухой ветке. Нагнулся, поднял ее. Она была длинная и достаточно крепкая. Вовка попытался было ее обломить, но не хватило сил. Тогда он заложил ее между двумя стволами березок и надавил всем телом. Ветка треснула и переломилась.
«Хорошая палка получилась, — подумал он и попробовал на нее опереться. — Крепкая, выдержит».
От дерева к дереву Вовка продолжал путь.
На шестой день вдалеке послышались глухие человеческие голоса. Вовка насторожился. Забывая об опасности, он кинулся в ту сторону, но споткнулся, упал. И тогда, плача от отчаяния, Вовка закричал. На крик никто не откликнулся. Подняться уже не было сил, Вовка лежал на земле, усыпанной прошлогодней хвоей, и горько навзрыд плакал.
Но что это? Голоса послышались совсем близко.
— Кажись, кто–то кричит, — тихо произнес партизан Иван Супонин, останавливаясь и прислушиваясь.
— Вроде бы голос человеческий, — ответил Василий. — Но ты сам говорил, что на много верст вокруг нет людского жилья.
— Больно жалостно кричит, — сказал Иван Супонин, сворачивая цигарку. — Где–то тут, недалече.
— Некогда нам останавливаться. — Василий хмуро взглянул на товарища. — В отряде ждут нас.
— С такими известиями лучше не приходить, — вздохнул Иван, — Андрей Корольков попал в лапы к немцам. Значит, связь с подпольным райкомом не установили.
Василий взял у Ивана кисет и молча стал скручивать козью ножку. Чиркнул зажигалкой, маленькое пламя осветило светлый его чуб и шрам от виска к подбородку.
— Да, плохие у нас вести. Два дня прождали напрасно. Что командир скажет?
— Слышь, Василь, опять кричит. Никак человек на помощь зовет, давай поглядим.
Вовка прислушивался. Неужели немцы?! Они пришли, чтобы схватить его! Нет, кажется, говорят по–русски. Облегченно вздохнул: свои. Вовка попытался подняться навстречу идущим к нему мужчинам, но не смог.
Один из них, подойдя, склонился над Вовкой и вдруг удивленно вскрикнул:
— Это ты, рыжий пострел? Вот так встреча!
Вовка тоже узнал его, узнал по шраму на лице. Вовка вспомнил, как он отобрал у них и оружие и карту.
— Я, — ответил Вовка и нахмурился.
— Как же ты забрался сюда?
— От немцев убежал, — сказал Вовка.
— Это тот мальчишка, помнишь, я рассказывал, что оружием снабдил нас, — обернулся Василий к товарищу. — Если бы не он, мы бы не добрались до отряда…
Иван Супонин с укоризной посмотрел на него.
— Вот оно как складывается!
Василий присел перед Вовкой.
— Лезь на спину.
Они несли Вовку по очереди. В расположение отряда добрались к обеду. Под раскидистой сосной стояла красноармейская походная кухня и полная женщина–повариха ловко орудовала огромным черпаком, разливая в чашки и миски дымящийся борщ. У Вовки потекли слюни. Он даже не обратил внимания, что его поднесли к крестьянской повозке, на которой сидел человек с забинтованной ногой. Василий доложил ему:
— И вот еще, Петр Антонович, мальчишку в лесу подобрали. Говорит, что фамилия его Батурин.
При этих словах Вовка обернулся и не поверил глазам.
— Папа! — выдохнул он и протянул руки. — Папа!..
Командир вздрогнул и побледнел.
— Вовка! — прошептал он. — Сынок! Ты…
