Станислав Жидков - Дольчино
— Мне кажется, прежде всего необходимо увеличить сумму за его поимку, — негромко произнёс епископ. — И, раз уж нельзя уничтожить эти послания, надо распространить им подобные, изменив содержание. Пусть ни у кого не останется сомнений, что их автор не в своём уме.
— Ты подал дельную мысль!
Папа позвал монаха-прислужника и распорядился принести письменный прибор.
У костра
Прошло три года. Однажды тёплым октябрьским вечером границу Верчельской республики[10] пересекла группа всадников.
Впереди на высоком коне ехал человек в чёрном бархатном плаще. За ним на пегой лошади следовала красивая молодая женщина. Несколько всадников, одетых попроще, составляли свиту.
Перейдя вброд неглубокий поток, путники поднялись на ближайший холм. Величественная панорама альпийской долины расстилалась перед ними. Среди нежной зелени тутовых деревьев и виноградников виднелись небольшие селения. Неподалёку над верхушками остроконечных елей высились башни замка.
— Не заночевать ли нам в этом каменном гнезде? — предложил один из свиты.
Ехавший впереди покачал головой:
— Нет, Антонио, вольные птицы без нужды не залетают в чужие гнёзда. — Он кивнул на видневшийся вдали лес: — Нас ждёт собственный зелёный дворец.
Свернув с тропинки, всадники подъехали к маленькому ручью и остановились на небольшой лужайке, окружённой со всех сторон густой стеной орешника. Здесь расседлали коней и начали разбивать лагерь.
Человек в чёрном плаще взял в руки топор и стал возводить из ветвей навес; женщина разожгла костёр; остальные пошли в лес собирать сушняк.
Вскоре все расположились вокруг большого костра, над которым кипел медный котёл.
— Клянусь небом, — произнёс коренастый воин, извлекая из-под кольчуги деревянную ложку, — с тех пор как мы покинули Далмацию, запах поленты[11] впервые пробудил во мне такой аппетит.
— Сомневаюсь, брат Ремо, чтобы он у тебя когда-либо отсутствовал, — заметил бородач со шрамом через всю щёку. — Впрочем, полента сварена на славу!
Взоры мужчин обратились к молодой хозяйке.
— Я рада, что вам нравится. Это Паоло посоветовал пережарить дикий лук и гвоздику. — Она ласково посмотрела на сидевшего рядом юношу.
Тот грустно улыбнулся:
— Когда-то мы часто готовили так поленту. Отец любил жареный лук с гвоздикой.
Наступила тишина. Некоторое время люди продолжали есть молча.
— Интересно, как поживает епископ триентский? — прервал молчание Антонио. — Кое-кто из его послов вернулся уже, наверно, в Триент. Вот взбесится старый пёс, когда узнает, что дары, которые он послал папе, оказались у нас!
— Бедняге придётся раскошеливаться дважды, — поглядывая на богато отделанный перламутром ларец, усмехнулся Ремо.
— Даже не верится, что за каждую такую безделицу можно приобрести десяток добрых коней, — негромко произнёс бородач со шрамом, рассматривая поблёскивающие при свете костра золотые сосуды.
— В этом золоте, Джованни, кровь ограбленных, слёзы обманутых бедняков.
Человек в плаще поднял тяжёлый кубок. На гладкой жёлтой поверхности отразились отблески пламени.
— И ради этого жалкого металла ведутся жестокие войны, опустошаются целые страны. Ради него богачи готовы перегрызть друг другу глотку и задушить собственного ребёнка. Нет такого преступления, перед которым остановилась бы их алчность. Ведь теперь на золото можно купить всё: и честь, и титул, и отпущение грехов.
— Скажи, Дольчи, почему так устроен мир? Кто грабит, обманывает — живёт в довольстве, кто честно трудится — не может свести концы с концами. Или господь не видит, что творится, и его не трогают наши беды?
— Всевышний указывает путь, просвещает наш разум, но он хочет, Джованни, чтобы мы сами строили своё счастье, ибо только тогда мы будем его достойны.
— И ты думаешь, нам удастся выполнить завет Сегарелли — создать общину, где каждый будет свободен, где не будет между людьми ни злобы, ни зависти, ни войн?
— Христос предсказал это в писании! Когда мы сделаем общими землю и её богатства, все станут жить своим трудом, без сеньоров и епископов, без церквей и роскоши. Те же, кто захочет учить других праведной жизни, должны отказаться от собственного имущества и заботиться лишь о всеобщем благе. Тогда исчезнут вражда и злоба.
— Дай бог дожить до того славного времени, — пробормотал Джованни.
— Выпьем, братья, за победу! Скоро мы выступим против тех, кто, забыв совесть и бога, обирает ближних. — Дольчино осушил кубок. — А теперь отдыхать. Предстоит трудный путь. Завтра к полудню мы должны быть в Верчелли.
— Кому нести охрану? — устало спросил Паоло.
— Спите спокойно. — Дольчино достал из походного мешка песочные часы. — Мы будем сменяться каждый час.
Напоминать об отдыхе не пришлось. Все были крайне утомлены. Через несколько минут лагерь спал. Дольчино остался у костра один. Он медленно обошёл поляну.
Вокруг чёрной стеной подступал лес. Лошади, неторопливо пощипывая траву, мирно паслись на лужайке; в стороне тихо журчал ручей. Чуткое безмолвие лишь изредка нарушал крик филина.
Убедившись, что лагерь в безопасности, дозорный сел у костра и задумчиво стал смотреть на огонь.
Да, сейчас надо быть начеку. Может повредить малейшая оплошность. Вся ответственность лежит на нём. После казни Сегарелли его избрали вождём ордена, решившего установить на земле справедливость. Ему верят тысячи людей. Нельзя обмануть их надежды. Знамя свободы должно подняться, даже если за это придётся заплатить жизнью.
Дольчино взял выпавшую из огня ветвь и пошевелил раскалённые угли. Они вспыхнули жарким пламенем.
«Так и наша жизнь, — невольно пришло ему на ум, — может тлеть едва-заметным светлячком, а может озарить ночь ярким, согревающим светом».
Глядя в далёкое небо, он видел не холодные звёзды, а тускло мерцающие глаза обездоленных. Ради этих людей объединились в братство и готовы взяться за оружие те, в ком ещё жив дух свободы. Их пока немного. Но они поведут за собой других. Борьба за святое дело вернёт угнетённым мужество и даст им силы разбить оковы.
Дольчино поднял над головой пылающий сук и осветил лица товарищей. Вот его первый помощник — Лонгино Каттанео. Сын знатного бергамского нобиля и простой служанки, он отказался от отцовских денег и, став проповедником, беззаветно служит общине. Трижды приговаривали его к бессрочному заключению, и трижды он бежал из тюрьмы.
Повернувшись спиной к огню, спит брат Ремо. Этот никогда не унывающий монах-францисканец пришёл к ним два года назад. Усомнившись в церковных догматах, он имел неосторожность сознаться в том на исповеди и был строго наказан. Когда его выпустили из карцера, приора, нарушившего тайну исповеди, нашли подвешенным за ноги к потолочной балке. Так появился среди них Ремо.
Рядом во весь рост растянулись молодой гончар Антонио со своим другом Паоло и кузнец Альберто Карентино.
Эти люди пойдут за ним до конца. Он уверен в них, как в самом себе.
Среди верных соратников и его подруга. Он знает, Маргарита без колебаний разделит с ним самую жестокую судьбу, как делила до сих пор все опасности и невзгоды.
Вспомнилось далёкое. Четыре года назад, скрываясь в доме богатого триентского купца, он был предан хозяином. Его спасла пятнадцатилетняя дочь купца. Предупредив о доносе, девушка бежала с ним. С тех пор Маргарита стала надёжным помощником.
Долго неподвижно стоял он, всматриваясь в знакомые черты. Догоревший факел напомнил о часах. Песок давно уже пересыпался, показывая время будить смену.
Древний Верчелли
На другой день, едва рассвело, маленький отряд выбрался из лесу и просёлочными дорогами направился к лежащему за холмами городу. Всадники, подкреплённые сном, продолжали путь. Отдохнувшие кони шли бодрой рысью. По сторонам всё чаще виднелись селения. Вот мелькнула из-за деревьев церквушка с красной черепичной крышей. У заросшего осокой пруда теснились хижины крестьян. Дольчино с интересом смотрел вокруг. Он узнал лежавшую впереди дорогу.
— Помнишь, ты обещал рассказать поподробней о Верчелли. Правда ли, что он древнее Рима? — поправляя поводья, спросила Маргарита.
— Когда-то я неплохо знал его прошлое, — ответил Дольчино. — Мой учитель, латинист Марцелиус, утверждал, что Верчелли существует больше двух тысячелетий. Но после войн и пожаров от старого города ничего не осталось. Лишь на окраинах уцелели кой-какие постройки.
— Что ж заставило тебя покинуть Верчелли?
— Это длинная история… Я воспитывался у друга отца, каноника Августа. Он был отличным наставником. Кроме богословских трактатов, в доме каноника были книги римских и древнегреческих авторов. Я пристрастился к чтению. Август любил меня, как сына, и занимался со мной философией. — Дольчино улыбнулся. — До сих пор помню его поучения: «Не ленись, друг мой, трудись, не бойся усталости. Лишь разум даёт человеку силы подняться над превратностями судьбы и позволяет постичь, что жизнь измеряется не временем, а делами». Я старательно следовал советам своего учителя и через два года выдержал экзамен в семинарию. Но ректор Райнерий, будущий верчельский епископ, узнал, что я сын священника, отлучённого от церкви. Меня собирались исключить. Чтобы не доставлять хлопот своему покровителю, я ушёл из города.
