Леэло Тунгал - Половина собаки
— Да, в школе ее хвалили.
Дядя Эльмар кашлянул и сказал:
— Словом, примерный ребенок!
Я стояла, глядя в пол, и не решалась поднять глаза. Я знала, о чем хотела поговорить Малле Хейнсаар, и надеялась, что она этого делать не станет.
— Попробуйте нашего пирога, — предложила мама. — Он, правда, получился не наилучшим образом, это ведь всегда так, если хочешь приготовить что-нибудь особенно вкусное, оно или подгорит, или окажется сыровато, или…
— Да, так получается, — согласилась Малле Хейнсаар. — Но ваш пирог очень вкусный… Как я уже сказала, пришла из-за Тийны. Мне… мне очень жаль, что вы не отпускаете ее ко мне.
— Что? — мама изумленно расширила глаза.
— Может, еще передумаете?
— Да тут не о чем думать, пусть девочка читает сколько угодно. Я этого ей не запрещаю, но и не приказываю читать, — объяснила мама.
«Хоть бы что-нибудь случилось! — мысленно молила я. — Пусть обвалится потолок или сломается ножка стола…» Но, естественно, ничего такого не случилось.
— Речь не о библиотеке, — тон Малле Хейнсаар стал увереннее, — а о переселении Тийны к нам. Мой муж полностью в курсе дела и согласен удочерить Тийну.
— Ваш муж? Почему он должен удочерять Тийну? — изумилась мама.
— Разве Тийна ничего вам не сказала? Но почему же, Тийна? — прозвучал вопрос, которого я боялась и ждала. — Отвечай, Тийна!
— Я не… осмелилась!
Этот ответ был не совсем точным, следовало бы сказать, что не захотела.
— Конечно! — Малле Хейнсаар затрясла головой, — И как только я сразу не догадалась! Ребенок ведь так запуган, что ни о каких доверительных отношениях пока не может быть и речи! — Она повернулась к моей маме. — Я предложила Тийне новый дом — у нас. Возможно, сначала она, чтобы привыкнуть, будет находиться недолго…
— Зачем? Не понимаю, что за чушь вы несете? — крикнула мама. — Дом Тийны здесь. До тех пор, пока я жива и здорова, другого дома ей не нужно.
— Мне известно, что года два назад вы отказались отдать Тийну в детдом, когда вас хотели лишить родительских прав. Но если ребенок попадет к нам, он попадет в порядочную семью. У нас есть все возможности для ее учебы и… Если вы не хотите, чтобы мы удочерили ее официально, она может и просто так…
— Уходите, — сказала мама тихо и устало. — Убирайтесь вместе со своей добротой и заботой.
— Но на чаше весов жизнь ребенка! В таких условиях, как здесь…
Дядя Эльмар вмешался в разговор:
— Послушайте, это же естественно, что ребенок растет у своей матери…
— Тийна, решай сама: останешься ли у меня или хочешь хорошей жизни? — спросила мама.
— У тебя! — пробормотала я.
— Слыхали? — крикнула мама. — Убирайтесь! Сразу! И оба! И поймите, никого нам не надо! Ясно?
И они ушли.
О Малле Хейнсаар и ее богатом доме мы между собой больше никогда в жизни не говорили. Я, конечно, испытывала большой недостаток книг для чтения, но пойти в библиотеку больше не осмеливалась.
Несмотря на то, что мама выгнала тогда дядю Эльмара, он все же повадился ходить к нам. Иногда он приезжал на грузовике, иногда на своем «Москвиче» и каждый раз что-нибудь привозил мне: плитку шоколада, тетрадь для рисования или какую-нибудь книжку. И хотя подарки меня радовали, а сам дядя Эльмар казался весьма симпатичным, я все-таки лишилась дара речи, когда однажды субботним вечером мама спросила:
— Скажи, Тийна, а как ты отнесешься к тому, что дядя Эльмар хочет стать тебе отцом?
О моем настоящем отце я и понятия не имела, он бросил маму еще до того, как я родилась, и даже его фотографии у нас не было. Но я представляла его себе совсем иным, чем дядя Эльмар. Мой отец должен был быть красивым, высоким и стройным молодым брюнетом, который мчится на мотоцикле, а на голове у него черный с золотом шлем… Так я фантазировала, и еще, что он наверняка разыскивает нас с мамой, но почему-то не находит и поэтому несчастен. Дядя Эльмар, похоже, был человеком добросердечным, но по внешности совсем обычным: светлые торчащие волосы, маленькие глазки, круглое лицо, широкие, почти угловатые плечи… Я ничего не имела против того, что он ходит к нам в гости, но что он может остаться у нас навсегда… Наша комната была и для двоих-то тесной. Но я знала, что, если мама что-то решила, переубеждать ее бесполезно.
— А где же он станет жить? — спросила я.
Дядя Эльмар рассмеялся.
— Как всегда до сих пор — у себя дома. И хочу перевезти туда тебя и твою маму. Ты когда-нибудь бывала в Майметса?
Наша «звездочка» когда-то ездила в Майметса встречаться с октябрятами тамошней школы, но меня в тот раз с собой не взяли, потому что моя нарядная блузка была слишком испачканной и мятой.
— Мой домишко в полутора километрах от школы — тебе как раз пробежка для здоровья каждое утро. Если надо будет, купим тебе велосипед. У меня несколько яблонь, кусты смородины и крыжовника. Скотины нет — я часто езжу в долгие поездки, и тогда о ней некому заботиться.
Это звучало почти такой же приманкой, как и приглашение Малле Хейнсаар. Все же предложение дяди Эльмара имело большое преимущество: он приглашает и меня, и маму!
— Разве вы живете совсем один?
— Лучше говори мне «ты». Один живу, да, уже два года. У меня была жена, но детей у нас не было. Жене стало скучно в деревне, и она оставила меня, живет теперь в Таллинне и снова замужем. Жизнь не всегда идет так, как планируешь сначала. Но я думаю, что вместе мы со всем справимся.
— Когда мы туда поедем?
— Видишь, Линда, — дядя Эльмар улыбнулся, — а ты говоришь, что у Тийны упрямый характер, как у кошки: держится за свой старый дом. Пожалуй, к осени перевезу вас, к началу занятий в школе будешь жить уже в новом доме. Но сначала вы все-таки должны посмотреть мою хижину, может быть, не понравится. Ведь дом в мешке не покупают.
И на другой день мы поехали в Майметса. Сад дяди Эльмара мне сильно понравился: тут были яблони, и ягодные кусты, и маленькая теплица, покрытая синтетической пленкой, кустики лука-резунца под одной из яблонь, и длинная грядка ревеня.
— Господи, до чего же заросли сорняками твои грядки! — удивилась мама, хотя у нас самих никогда не было ни одной грядки.
— Откуда у меня сейчас время пропалывать грядки, если каждую субботу приходится ездить свататься, — дядя Эльмар засмеялся. — Семена-то я все-таки посеял: видишь, здесь свекла, здесь морковь. А вон там, среди сорняков, салат, сказали, должен быть хороший, курчавый сорт. Там клубничный ревень — очень сочный сорт. Попробуйте, если не верите.
Когда мы осмотрели и дом («Весьма красиво, только немного пыльно», — заметила мама), дядя Эльмар сказал, что та маленькая комнатенка, где есть только кушетка и книжная полка, будет моей, и у меня не осталось ни малейших сомнений: конечно, переселимся сюда! Хотя на полке было не так уж много книг, но все они, похоже, были незнакомыми — хватит чтения на целое лето!
Дня через два я пошла выписываться из Карилаской школы. В учительской была только учительница Саар. Она выслушала мой рассказ, позвякивая ключами, нашла в большом шкафу мою метрику, сделала какую-то запись в большую книгу и затем еще написала что-то на листке бумаги, к которому прижала школьную печать. Положив этот листок в конверт и заклеив его, она сказала:
— Этот конверт вместе с метрикой отнесешь в новую школу, в нем твоя характеристика. Будь счастлива в новой школе. И приезжай нас навещать, ладно?
* * *Вещей у нас было немного, и, готовясь к переезду, паковать особенно ничего не требовалось, а вся наша поклажа свободно уместилась в кузове грузовика. Прощаться было не с кем. Идти к одноклассницам с пожеланием счастливо оставаться было не с руки — это могло показаться заносчивостью. Правда, разок я засомневалась, не сходить ли попрощаться с Малле Хейнсаар, но не знала, что следовало бы ей сказать. Только с тетей Альмой мы попрощались торжественно. Мама подарила ей наш бак, украшенный цветами, и сказала: «У нас на новом месте водопровод, бак там не очень потребуется». Я подарила старушке свою книжку «Тимбу-Лимбу», буквы тетя Альма видела уже плохо, но ей очень нравилось рассматривать картинки. И тетя Альма подарила мне на прощание белый носовой платок, обшитый кружевом, и серебряную ложку. На обеих вещах стояли инициалы «А. Б.», что означало — Альма Бергман.
— Когда вырастешь, отдай выгравировать свои инициалы на ложке. А можешь и так оставить. На память. Кто же еще обо мне вспомнит, если все мои родственники и близкие уже в земле, — сказала тетя Альма и вытерла уголки прослезившихся глаз.
Волли, Меэта и другие несколько раз приходили беспокоить нас перед отъездом. Они требовали, чтобы мама устроила им «отвальную». Ночью, накануне переезда, они устроили у нас под окном шумный кошачий концерт, и кто-то из них бросил камнем в окно, но мама только усмехнулась: «Нет у меня о них хороших воспоминаний. Что с воза упало, то пропало!»
