Вахтанг Ананян - Пленники Барсова ущелья
— Эй, онемел ты, что ли?… Подай голос! Куда хворост кидать, отсюда не видно.
— Влево, влево кидай… ох!..
— Застревает то, что я бросаю, или в пропасть падает?
— Остается… Ой, умру я… мамочка! — доносились снизу стоны Саркиса.
Увидев позади елки пропасть, он только теперь понял, каким безнадежным было его положение, и стал еще громче плакать и умолять:
— Милые мои, спасите меня, спасите!
— Не плачь и не хнычь! — разозлился Ашот. — Перестань вопить, а не то бросим тебя и уйдем — станешь поживой орлов!
Шушик поглядела на него неодобрительно:
— Какой ты злой, Ашот!
— Я не злой. Наоборот, я его подбодрить хочу. Послушай, замолчал ведь? Саркис, втащи ветки во впадину и разведи огонь. На, лови огонь, кидаю. — И Ашот кинул ему пылающими концами вверх несколько дымящихся головешек, принесенных из пещеры. — Хватай скорее. Соедини их концы и дуй, чтобы разгорелись.
Воцарилось молчание. Через несколько минут Ашот снова крикнул:
— Эй, Саркис, что ты там делаешь?
Вместо ответа снизу поднялась струйка дыма.
— Раздувает! — засмеялся Ашот. — Видела, как моя угроза помогла? — обратился он к Шушик.
— Способ хороший, что и говорить, — недовольным голосом отозвалась она.
С тех пор как Саркис упал в пропасть, он стал казаться ей вовсе неплохим, пожалуй, просто даже приятным парнем.
Но Ашот тоном старшего продолжал читать свои наставления:
— В тяжелом положении всегда нужно быть суровым, а порой и жестоким. Самый добрый полководец в минуты боя бывает суров. Вырастешь — поймешь. Как думаешь, Шушик, сколько воробьев надо дать Саркису?
— Всех! — твердо ответила девочка. Ашот засмеялся:
— Я знал, что ты так скажешь. Ну, пойди принеси. Да не жарь — пусть сам пожарит.
— Так можно всех? — воскликнула Шушик и, поняв по выражению лица Ашота, что он согласен, готова была, кажется, поцеловать его. Но, конечно, постеснялась.
Пока Гагик и Асо бродили в кустах, Шушик принесла несколько воробьев — весь их запас! Хорошо, что хоть «завхоза» не было.
— Вот все, что осталось, — разочарованно сказала она Ашоту.
— Почему? Кажется, должно было остаться больше. Ну ладно! — И, подойдя к краю тропы, Ашот крикнул: — Получай свою долю, Саркис!..
Солнце уже зашло, когда вернулись Гагик и Асо. Их шапки были полны ягод.
— Высыпать ему все? — простодушно спросил Асо.
Гагик удержал его руку.
— Хозяйством ведаю я, — напомнил он. — Лови. Саркис, собирай! Ну как, кости твои целы? Да? Слава богу! А то, говорят, во всем Барсовом ущелье ни одного костоправа не найти.
На дне пропасти сгустился и начал медленно подниматься к вершинам гор туман. Еще немного, и сумрак окутал скалы, заполнил все углубления, трещины, сгладил морщинистое лицо ущелья.
Ребята оставались на тропинке до поздней ночи. Работали они немного, больше разговаривали с Саркисом — подбадривали его, сбрасывали топливо.
Ночью сильно похолодало, ребята мерзли, но никто не выразил желания вернуться в пещеру. Казалось, сердца их приросли к этой тропинке, к обрыву над пропастью, откуда к ним поднимался дым, Отсветы пламени от костра Саркиса временами освещали окрестные утесы, склоны скал.
— Эй, парень, походил бы ты вокруг костра, тень бы хоть твою увидеть. Мы по фигуре твоей долговязой соскучились, — впервые после пережитого ужаса пошутил Гагик.
И, шутка, видимо, имела успех. Не прошло и нескольких минут, как на скалах вокруг сильнее запрыгали отсветы костра, а вслед за тем гигантский черный призрак возник и закачался на белой поверхности каменных стен Барсова ущелья. Огромные руки поднялись и протянулись к вершинам гор. Словно вдруг возник из ущелья сказочный великан Торк-Анкех[20] и пытается своими длинными, как бревна, руками обломать скалы и кинуть ими во врага.
— Ай! Ну, вот я и утолил тоску свою! — засмеялся Гагик. — Ну, погуляй, погуляй, Саркис, поглядим на тебя, утешимся.
Наклонив голову над обрывом, Ашот крикнул:
— Саркис, как по-твоему, уйти нам или остаться тут на ночь?
Саркис не отозвался.
— Видите? Опять только о себе думает, — тихо сказал Ашот товарищам.
— Ну что же, Саркис? — снова крикнул он.
— Одного оставите? — послышалось снизу. Голос был жалобный, плаксивый.
— Не бойся, теперь к тебе никакой зверь не подойдет — ты в неприступной крепости.
— Мы же близко. Мы часто будем перекликаться с тобой, — вставил Асо.
— Ну, что же ты скажешь? — допытывался Ашот. — Ребята дрожат от холода, жаль их…
— Что же я скажу… Сами решайте, — донеслось снизу.
— Слушай, теперь я скажу. Возьми палку, отгреби огонь поближе к елке и ложись на разогретые камни. Оставайся все время внутри впадины, между ее стеной и костром, — так, чтобы спереди тебя защищал огонь, а сзади — стена. Понял?
— Понял.
— Хорошо понял? Когда камни под тобою остынут, снова сгреби на них угли, а сам ложись на место костра. Так тебе все время будет тепло. Ясно?
— Ох, болит!
— Ничего, крепись. Ну, спокойной ночи.
— Спокойной ночи! — послышался тоненький, нежный голосок Шушик.
И то ли стыдно стало Саркису, то ли потеплело в нем что-то от этого голоса, но больше он не жаловался.
Ребята осторожно спустились в темноте в ущелье и вернулись в свою пещеру.
Войдя, Гагик направился прямо к тому углублению, где хранились продукты.
— Милые мои, померзли, небось, бедняги? Вот я вас сейчас ощиплю и на огоньке согрею. Ой, да где же они, воробьи мои? — воскликнул он.
Ашот и Шушик стояли на пороге пещеры и тихо смеялись.
— Ашот, склад обобрали! — в негодовании крикнул Гагик.
Но тот почему-то не отозвался. Его словно не взволновало это сообщение.
Шушик подошла к костру и, опустившись на колени, начала разгребать золу. Обнажились тлеющие угольки. Девочка собрала их в кучку и начала раздувать. Асо, сидя рядом, колол и подкладывал щепочки.
— Не крысы же унесли воробьев! — не унимался Гагик. — Ашот, тут могут быть крысы?
— Кто знает, — с напускным безразличием пожал плечами Ашот.
Полный невысказанных сомнений, Гагик съежился у костра.
— Вот так штука, опять без еды остались! — покачивая головой, пробормотал он.
Однако тяжелая мысль о еде беспокоила не одного только Гагика…
Всю ночь, до самого утра, ребята время от времени выходили из пещеры и смотрели на скалу. Костер горел, и от елки уходила вниз, в ущелье, длинная кривая тень.
— Саркис, как дела, Саркис? — кричали товарищи, и голоса эти наполняли мальчика бодростью.
Он чувствовал, что они привязывают его к жизни, что он погиб бы безвозвратно, не будь поблизости этих добрых, хороших ребят.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
О том, что в трудные минуты ум человека работает быстрее
В эту тринадцатую ночь своего плена наши ребята почти не спали и утром вышли из пещеры в дурном настроении. Да и природа не обещала хорошего дня. Небо было мрачное, затянутое тучами. Есть нечего, топлива нет. Что могли они отнести товарищу, оставшемуся на скале?
Молча, нехотя начали они вырывать с корнем кусты, ломать обжигающие холодом ветви деревьев. Сил ни у кого не было, а ветви еще и сопротивлялись, словно не хотели сдаваться и боролись за жизнь.
Понемногу ребята разогрелись, но настроение у них не повышалось.
Что они должны были делать теперь? Как спасти товарища, попавшего в большую беду?
Неожиданно запротестовал Гагик.
— Звеньевой, — обратился он к Ашоту, — ты ведешь нас по неверному пути.
— Почему?
— Не знаю почему, знаю только, что по неверному. Так мы все можем погибнуть. Пока снег снова не закрыл тропу, мы только об одном и должны думать — как выбраться отсюда.
— Но как же Саркис? — не понял Ашот.
— Саркис? А он о нас много думал? — неожиданно вспыхнул Гагик. Голод и лишения издергали и этого всегда спокойного мальчика. — Пусть потерпит, пока мы попробуем открыть тропу. Тогда и его вызволим.
Слова Гагика взволновали товарищей. Ведь и в самом деле из-за этой истории все они могли навсегда остаться в ущелье.
Собрав наломанные ветви, ребята молча поднялись на тропу.
— Как дела, Саркис? — крикнул сверху Ашот.
— Все болит… вытащите меня отсюда… Скажу отцу — богато всех одарит.
Услышав эти слова, ребята нахмурились. Ну поди отдай жизнь за этого парня! Будто кому-нибудь из них нужны подарки Паруйра!
— Ты о подарках лучше помолчи! — разозлился Ашот. — Не то ни топлива не получишь, ни еды… — И, понизив голос, добавил: — Ишь ведь какой! Вроде своего лавочника — отца, взятки сулит. Фу!
— Не говорил ли я, что гораздо важнее сейчас продолжать нашу работу? — возмутился Гагик.
— А ты, Асо, что скажешь? Ты все молчишь.
