Марина Дяченко - Слово Оберона
Как же так?
Принц-деспот не поверил мне. Принц-деспот только для виду согласился, а на самом деле задумал свою игру. Теперь, когда я отказалась травиться, что он сделает?
— Что же вы не пьёте? — спросил бледный лекарь.
— Не хочется, — ответила я, едва ворочая распухшим сухим языком. — Мне надо выйти.
— Вас проводят в покои, — сказал Принц-деспот. Показалось мне или нет, но в его глазах промелькнул интерес. — Отдыхайте спокойно.
Глава 15
Предатели
— Пора отсюда выбираться, — сказал Уйма. В комнате, где нас поселили, имелось окно. И это очень кстати — я уже соскучилась по солнечному свету. Окно, правда, скорее походило на щель в стене, и через него невозможно было разглядеть ничего, кроме кусочка голубого неба, но мне и этого на первых порах хватило.
— Уйма. Я хочу пить — умираю.
Несколько секунд людоед внимательно меня разглядывал.
— Ключ не потеряла? — спросил он наконец.
Я отрицательно мотнула головой.
— Ну молодец, — Уйма встал. — Пойду добуду водички. И тебе, и мне.
Он вышел, и я слышала, как он переговаривается со стражником в коридоре.
Я обошла комнату. У одной стены, отделанной белым ракушечником, помещалась низкая кровать с горой тюфяков, почти как у принцессы на горошине. У противоположной стены, серой и сырой, стояло железное кресло. На подлокотниках и передних ножках ржавели тиски с огромными рыжими болтами.
Хорошенькое место.
Я села на угол кровати и почувствовала себя такой беспомощной, будто мне пять лет. Будто я заблудилась в лесу. Прав был Оберон. Он всегда прав. И я всегда дура, когда не слушаюсь его. Выбраться из этого страшного замка, кинуться назад по дороге, уставленной виселицами, подняться по лестнице в пещеру, пройти через Печать, зареветь в три ручья и признаться Оберону, что ничего не вышло и все зря. Мне так плохо, так хочется пить… Повиниться и отдать Оберону посох. И вернуться в свой мир — теперь уже навсегда.
Посох стоял в углу. Я вдруг вспомнила, как мы с Максимилианом мылись, брызгались и хулиганили. Я вскочила, схватила посох, попыталась вспомнить, как это у меня получалось — фонтан чистой тёплой воды…
Посох тихо урчал, как пустая водопроводная труба. По навершию сползли две прозрачные капельки. Я слизнула их шершавым языком, но легче от этого не стало — наоборот.
Я поставила посох на место. Стянув сапоги, легла на кровать. Закрыть бы глаза — и проснуться дома. И пусть мама будит в школу…
Без скрипа приоткрылась дверь. Вошёл Уйма.
У него было счастливое лицо заговорщика, а в руках — глиняный кувшин:
— На кухне добыл. Пей.
Я кинулась к людоеду, готовая расцеловать его колючие щёки. Схватила кувшин и опрокинула в себя, не задумываясь.
Это была вода. Просто вода, прохладная и вкусная. Я пила, обливаясь, постанывая, у меня даже слёзы от счастья выступили. Вот до чего доводит человека жажда!
— Спасибо, Уй…
Ноги вдруг подкосились. Уйма подхватил меня прежде, чем я шлёпнулась на пол, но не удержал кувшин. Загрохотала, разлетаясь, посудина, покатились черепки.
Руки мои повисли как плети. Ноги волочились по полу, когда Уйма споро тянул меня к кровати. Уложил на спину и отошёл. Я не могла повернуть голову. Скосила глаза и увидела, как людоед приоткрывает дверь, впуская в комнату Принца-деспота и лысоватого айболита-отравителя.
Я зажмурилась. Это было всё, что я могла в тот момент сделать.
— Где ключ? — отрывисто спросил Принц-деспот.
Уйма снова подошёл ко мне. Я почувствовала его руки в карманах куртки. Ни двинуться, ни закричать.
— Вот он, пропуск за Печать, — сказал Принц-деспот, и его голос дрогнул.
Кто-то приблизился к кровати. Не Уйма. Я слышала тяжёлое дыхание.
— Вы обещали мне мага, — голос бледного лекаря раздался прямо над моим лицом, на щёку упала капелька противной чужой слюны. — Она много может и ещё больше знает.
— Ничего особенного она не может, — пренебрежительно сказал Уйма.
— Посмотрим, — лекарь усмехнулся.
— Стража! — гаркнул Принц-деспот.
Застучали тяжёлые шаги.
— Взять вот это и отнести в подземелье господина лекаря. Запереть!
Чужие грубые руки подняли меня за руки, за ноги и потащили, как мешок.
Чуть приоткрыв глаза, я успела увидеть Уйму. Людоед улыбался.
* * *Всё оказалось даже хуже, чем я могла себе представить. Никогда-никогда на свете мне не увидеть больше ни Оберона, ни маму. Ключ от Печати у Принца-деспота. Я сижу в клетке, подвешенной на цепи к потолку, вокруг темнота и замшелые камни, нет ни посоха, ни надежды, только страх: когда придёт этот бледный лекарь? Чего он от меня хочет?
Меня втолкнули в клетку, как куклу, прислонили к решётке, чтобы я не падала. И я сидела, как кукла, пока по рукам и ногам не побежали огненные мурашки. Согнулись пальцы, потеплели губы, я смогла сперва подтянуть к себе ноги, а потом встать на колени и оглядеться.
Высокий тёмный зал без окон и без свечей. Если бы не ночное зрение — я бы даже рук своих не увидела. А ведь ни Принц-деспот, ни его лекарь не знают, что я могу видеть в темноте.
Я присмотрелась. Зал был пуст, только в дальнем углу…
Человек был одет в чёрное, потому разглядеть его было нелегко. Он сидел на полу, разведя руки в стороны. Руки висели на цепях, огромные, какие-то ненастоящие, будто вылепленные, из глины. Слишком большие руки для такого щуплого человека.
Мне показалось, что он умер, и давно. Голова его и лицо были прикрыты обрывком ткани.
— Эй! — прошептала я, пугаясь собственного голоса. Эхо запрыгало между полом и потолком. Человек медленно поднял голову.
— Максими… — я поперхнулась.
— Тебя тоже поймали, — сказал он без удивления. — Я так и знал. А где волосатый?
— Он предатель.
— Я так и знал, — печально повторил мальчишка. — И меня взяли. Я зазевался. А где ключ?
— У Принца-деспота.
— Я так и… дура ты, дура! — вдруг закричал он с обидой. — Какая же ты… всё из-за тебя!
Я не стала ему отвечать. Уселась на пол клетки, спиной к Максимилиану. Мне вдруг сделалось всё равно.
— Теперь Принц-деспот пойдёт за Печать со своим войском! Знаешь, что сделает он с твоими приятелями? С этим твоим королём? Он их на прутик нанижет!
— Оберон его превратит в жабу, — сообщила я, не оборачиваясь. — Прежде чем он скажет «Ах».
— Да? Он захватит замок, убьёт мужчин, женщин и детей возьмёт в плен. А кто будет сопротивляться…
— Оберон его намажет на бутерброд и скормит собакам. Или нет: он превратит его в краснозадую обезьяну и подвесит за ноги на рыночной площади, чтобы все люди…
— Да? А Принц-деспот его…
— Фига! Оберон его сильнее в сто тысяч раз!
— Да? А почему твой Оберон сам сюда не пришёл, за принцами для своих принцесс? Почему?
От злости и бессилия мне захотелось кататься по полу клетки, грызть стальные прутья и выть, как гиена в пустыне. Я вскочила во весь рост (голова моя упёрлась в переплетение прутьев), тряхнула решётку и вдруг поняла, что клетка, подвешенная на цепи, еле заметно качается.
Р-раз!
Держась за прутья, я присела и резко выпрямила ноги. Клетка качнулась сильнее. Р-раз! Раскачать её было труднее, чем самые тяжёлые качели, я весила мало, я болталась от стенки к стенке, как горошина в свинцовом ящичке. Ну ещё! Ну ещё! Р-раз!
— Что ты делаешь! — испуганно крикнул Максимилиан.
Мне было всё равно. Начав раскачиваться, клетка словно вошла во вкус — дуга, которую она описывала в падении, становилась всё шире. Я раскачивалась всем телом и всей волей; цепь скрежетала, я ждала, что с минуты на минуту в зал ворвутся стражники, потревоженные ужасным звуком. Максимилиан у стены то приближался, то удалялся. Р-раз! Ещё раз!
Клетка ударилась о потолок. Я не удержалась и упала. Клетка завертелась, желая вытряхнуть меня сквозь прутья, сорвалась с цепи и грохнулась об пол. Я закричала.
Эхо долго не могло успокоиться. Грохот, звон, крик и снова грохот повторялись, будто записанные на магнитофон, всё тише и тише, пока наконец не смолкли где-то в невидимом колодце.
Прошла минута. Другая. Я приподнялась на руках. На лбу горела и кровоточила шишка, пульсирующей болью дёргало колено, но в остальном я легко отделалась. Пол был здесь, подо мной, за прутьями опрокинувшейся клетки.
— Чего ты орала? — тихо спросил Максимилиан.
— От радости, — огрызнулась я. Проверила дверцу (у меня мелькнула шальная надежда — вдруг от удара замок отскочил?). Замок оказался крепче, нежели цепь, — сидел прочно и не думал отваливаться.
— Катись сюда, — сказал Максимилиан.
— Обычно говорят — «катись отсюда»…
— Нет. Ты клетку, как белка, кати сюда. Как в колесе. Ко мне. Понимаешь?
— Зачем? Чтобы тебя придавить?
— Чтобы разбить мне руки, — сказал он серьёзно. — Видишь, что они сделали?
