Марк Твен - Принц и нищий
– Какой хорошенький! – сказала одна.
– И кудрявый, – подхватила другая.
– Только очень оборванный.
– И должно быть, голодный.
Они подошли еще ближе, пугливо оглядывая мальчика со всех сторон, точно какого-нибудь диковинного зверя, который, чего доброго, вдруг возьмет да и укусит. Наконец, взявшись за руки для пущей безопасности, девочки подошли совсем близко и уставились на него своими ясными любопытными глазками.
– Мальчик, ты кто такой? – набравшись смелости, спросила наконец одна с честной прямотой.
– Я – король, – был решительный, спокойный ответ.
Пораженные девочки посмотрели на него широко открытыми глазами.
– Король? Какой король? – с любопытством спросили они наконец в один голос.
– Король Англии.
Девочки в недоумении переглянулись, потом взглянули на него, опять друг на дружку, и наконец одна сказала:
– Слышишь, Марджери? Он говорит, что он король. Как ты думаешь, это правда?
– А то как же, Присси? Не станет же он лгать. Ведь если это неправда, значит, он лжет. Сама подумай, как же иначе? Все, что не правда, то ложь, – это всегда так бывает.
Против такого неоспоримого аргумента было нечего возразить, и сомнения недоверчивой Присси совершенно рассеялись.
– Если ты в самом деле король, так я тебе верю, – сказала Присси после минутного раздумья, порешив, что на честь короля можно положиться.
– Я в самом деле король.
Дело сразу уладилось. Без дальнейших разговоров Его Величеству поверили на слово, и девочки принялись наперебой расспрашивать его, как он сюда попал, почему так плохо одет, откуда он, куда держит путь и т. д. Для мальчика было истинным облегчением поведать свое горе этим добрым, бесхитростным существам, и, позабыв на время свой голод, он стал с жаром описывать им свои беды. Его печальный рассказ встретил самое искреннее сочувствие; когда же он добрался до последних своих приключений и оказалось, что без малого сутки у него во рту не было маковой росинки, девочки, недолго думая, схватили его за руки и потащили в дом, чтобы поскорее накормить.
Король был совершенно доволен и счастлив.
«Когда я сделаюсь опять королем, – говорил он себе по дороге, – первою моею заботою всегда будут дети: я никогда не забуду, с каким состраданием и доверием отнеслись ко мне эти крошки. Будь они постарше да поумней, они наверное подняли бы меня на смех и решили бы, что я лгун».
Мать девочек приняла короля очень ласково; его жалкий вид и явно больной рассудок растрогали ее женское сердце и вызвали в ней живейшее сострадание. Это была очень бедная вдова; много горя видела она на своем веку и потому жалела всех несчастных. Ей вообразилось, что бедный полоумный ребенок убежал от родных и друзей, и она принялась допытываться, чей он и откуда, чтобы принять меры и вернуть его домой; но все ее расспросы, все ловкие подходы и намеки на соседние города и деревни не привели ни к чему: по лицу мальчика, да и по его ответам, было видно, что все эти места были ему совершенно незнакомы. Он охотно, с оживлением говорил о дворце, о придворных новостях и делах, беспрестанно называя «отцом» покойного короля; но как только разговор переходил на другие предметы, он умолкал и все его оживление пропадало.
Женщина была в большом затруднении, однако решилась во что бы то ни стало добиться своего. Она принялась за стряпню, продолжая между делом свои расспросы и стараясь как будто ненароком выведать у мальчика его тайну. На какие только хитрости она не пускалась! Пробовала заговаривать о коровах – хоть бы что! – мальчик и ухом не ведет; заговорила об овцах – то же самое. Таким образом ее предположение, не служил ли он где-нибудь в пастухах, разлетелось прахом. Заговаривала она о мельницах, об извозчиках, о медниках и кузнецах, о торгашах и разносчиках, о сумасшедших домах и о приютах – никакого толку; она была разбита по всем пунктам, но все-таки не падала духом. Все было перепробовано, кроме одного, зато теперь она была уверена, что напала на след: ясно, что мальчик был где-нибудь в услужении. И фермерша с новым рвением ударилась в свои розыски. Но, увы, результаты оказались столь же плачевны. Ни щетки, ни тряпки, ни мытье полов, ни топка печей, ни чистка посуды – ничто не интересовало маленького оборванца; ко всему он относился все так же безучастно. Потеряв всякую надежду, добрая душа – больше для очистки совести – завела речь о кухне и стряпне. Вдруг, к ее великому удивлению и восторгу, лицо короля оживилось. «Наконец-то я его поддела на удочку», – с гордостью подумала хозяйка, довольная своей настойчивостью и умением взяться за дело.
Теперь она со спокойной совестью могла дать отдых своему усталому языку, ибо король, воодушевленный голодом и вкусным запахом, подымавшимся из горшков и кастрюль, пустился в такое красноречивое описание всевозможных лакомых блюд, что не прошло и трех минут, как хозяйка с уверенностью решила про себя: «Да, теперь ясно как день: он служил поваренком!»
Между тем мальчуган продолжал с увлечением расписывать разные изысканные яства, так что добрая женщина подумала наконец: «Господи Боже мой, откуда он знает столько блюд! И какие все мудреные! Ведь и подают-то их только у знатных вельмож да у богачей!.. Впрочем, что ж это я думаю? Ну конечно, прежде чем рехнуться, он служил во дворце – даром что теперь он такой оборванец, – и наверное был поваренком на королевской кухне! Вот я сейчас это узнаю».
И, довольная своим остроумным открытием, она попросила короля присмотреть за стряпней, пока она на минутку выйдет, намекнув, что он может, если захочет, прибавить одно-два лишних кушанья по своему усмотрению. Она вышла из кухни, вызвала за собой девочек и оставила его одного.
«Что ж, – подумал король, – это не первый пример в истории. В давно прошедшие времена нечто подобное случилось с другим английским королем, и я думаю, что нисколько не уроню своего достоинства, если последую примеру Альфреда Великого. Постараюсь только исполнить свою обязанность лучше него: ведь у него пирожки подгорели».
Намерение самое похвальное, но трудно исполнимое. Не прошло и минуты, как маленький король, по примеру своего великого предшественника, до того углубился в размышления, что и у него чуть не сгорела вся стряпня. По счастью, хозяйка подоспела как раз вовремя, чтобы спасти завтрак от окончательной гибели. Она разом вывела короля из мечтательности, задав ему хорошую головомойку. Заметив, однако, что мальчик искренне огорчен, она сейчас же смягчилась и сделалась по-прежнему ласковой и доброй.
Мальчик сытно позавтракал и сразу почувствовал себя бодрым и сильным. Любопытно в этой трапезе было то, что оба – и гость, и хозяйка, – милостиво снисходили друг к другу и оба в душе были убеждены, что оказывают друг другу величайшую честь. Сначала хозяйка хотела было покормить мальчика отдельно – сунуть ему, бродяге и нищему, кое-какие остатки, – но потом, пристыженная тем, что чересчур строго разбранила бедняжку, она усадила его за общий стол, где он ел наравне с остальными членами семьи. Со своей стороны и король, сконфуженный своею оплошностью, был очень ласков со всеми и даже не заикнулся о том, что хозяйка и ее дочери не имеют права сидеть с ним за одним столом и должны, как подобает его сану, прислуживать ему во время трапезы. Итак, дело уладилось к общему удовольствию. Хозяйка чувствовала себя счастливой сознанием своей доброты к ничтожному бродяге; король был как нельзя более доволен собой за то, что сумел оказать ласку и внимание этой доброй женщине – простой крестьянке.
После завтрака хозяйка приказала ему перемыть посуду.
Мальчика покоробило; он был уже готов возмутиться, но вспомнил короля Альфреда и успокоился. «Ведь пек же пирожки Альфред Великий, – подумал он, – а если б пришлось, пожалуй, он перемыл бы и посуду; попробую-ка и я».
Перемыть посуду представлялось ему плевым делом; однако работа оказалась и трудной, и грязной. Наконец он кое-как управился со всеми чашками, мисками и деревянными ложками. Ему очень хотелось поскорее уйти и продолжить свой путь; но не так-то легко было отвязаться от хлопотливой хозяйки. Она подсовывала ему одну работу за другой, и он добросовестно выполнял все ее поручения. Наконец она усадила его вместе с девочками чистить яблоки, но он выказал такую явную неохоту к этому занятию, что она поспешила его освободить и дала наточить кухонный нож. Затем ему было поручено щипать шерсть. Тут мальчик начал думать, что он перещеголял даже короля Альфреда в подвигах по хозяйству, которые интересны только в исторических книгах и анекдотах, и что, пожалуй, на сегодня работы с него бы и довольно. Поэтому, когда после полдника добрая женщина вручила ему корзину с котятами и велела сбегать их утопить, он принял окончательное решение сложить с себя непрошенную службу. Но ему помешало новое препятствие в лице Джона Канти, с коробом за плечами, и Гуго.
