Надежда Остроменцкая - Приключения мальчика с собакой
Выйдя от Станиена, Хризостом отправился проверить, заперты ли кладовые и погреба, и опечатать их на ночь. Вспоминая разговор с хозяином, он насмешливо кривил рот. Преданность?… Ему решительно все равно, что случится с Гнеем Станиеном, Фульвией или Гаем. Он тревожился только за Луция, своего воспитанника, которого он втайне любил, как сына. Он готов был рисковать своей жизнью, но не жизнью Луция, и волновался, раздумывая об опасностях, которые могут угрожать в Кампании его любимцу. Как уберечь от них Луция?… Предупредить его?… Уговорить, чтобы он остался дома и предоставил Хризостому самому проверить, как приготовлена вилла к приезду господ?… Бессмысленно! Луций высокомерен не меньше, чем его отец. К тому же он молод и смел, опасность только подзадорит его.
Опечатав погреба и кладовые, Хризостом пошел в помещение, где спали рабы. В длинной низкой комнате едва мерцал чадящий светильник. Пятьдесят или шестьдесят невольников, распластавшись на деревянных нарах, храпели и стонали во сне. Хризостом пересчитал их. За исключением нового пастуха, все были на месте. Постояв некоторое время и удостоверившись, что сон их не притворен, Хризостом запер дверь на ключ и, спрятав его на груди, отправился искать Клеона. Мальчик встретился ему на лестнице, ведущей в сад.
– Ты зачем тут?
– Мы со Львом свезли маленького господина в спальню… и ждали, пока он не уснул. А потом госпожа нас отослала, но не сказала, куда нам идти. А я не знаю…
– Ступай за мной.
Домоправитель вернулся и, отперев двери, впустил Клеона. Остановить собаку он не решился, и Лев последовал за своим хозяином. Ключ снова щелкнул в замке. Клеон стоял, беспомощно озираясь, не зная, где лечь: Хризостом не указал ему места. Как отличалась эта грязная, душная комната от маленькой спальни, в которой он только что оставил Гая на мягком ложе, под пушистым одеялом из белой шерсти!
– Эй, сицилиец! – услышал он оклик Панфилона. – Иди сюда. Гней еще не приготовил для тебя ложа. Так и быть, уступлю тебе, по знакомству, часть своего пуховика.
Он подвинулся, и Клеон растянулся рядом с ним на дощатых нарах, блаженно вздохнув: «Наконец-то кончился этот длинный, полный отвратительной сутолоки день!» Приблизив губы к уху Панфилона, он шепнул:
– Кажется, гладиаторы победили золотого центуриона…
– Какого там еще центуриона? – сонно пробормотал Панфилон. – Старый козел обязан указать тебе место для сна. Ты завтра потребуй. – Повернувшись на бок, он захрапел.
Клеон также закрыл глаза, но уснуть не мог. Ему вспомнилась та ночь, когда его разбудил шум битвы… Жив ли Галл? Как хорошо было бы лежать с ним рядом у костра, среди воинов Спартака! И чтобы пахло травой, а не вонючим потом, прелой соломой и гарью светильников. Хоть бы скорее уснуть, чтобы не ощущать всего этого… Он сильнее зажмурил глаза… За сомкнутыми веками проплыли покачивающиеся под музыку змеи, их сменили бледные лица и воспаленные глаза булочников… надвинулись многоэтажные громады домов… сверкнул взор из-под края плаща, наброшенного на голову… «Все-таки это она была у кузнеца, – подумал мальчик засыпая. – А почему сама? Это тайна… тай… на… Как хорошо пахнут травы в Сицилии… Как я устал…» Его сонное дыхание слилось с похрапыванием спящих рабов.
На полу возле нар, положив голову на лапы, дремал Лев. Его чуткие уши то и дело вздрагивали: он и во сне оберегал своего хозяина, не имевшего ни когтей, ни клыков и потому беззащитного, хотя он и был богом.
Старый домоправитель, поднявшись в свою каморку над вестибюлем, также расположился на отдых, но не мог сомкнуть глаз всю ночь.
Глава 11. Аппиева дорога
Хризостом поднял рабов затемно. Зевая и потягиваясь, собрались они в вестибюле, где еще горели светильники. Женщины укладывали в корзины посуду для пиров, пряности, книги, платье, белье. Мужчины увязывали тюки и корзины и вытаскивали их на улицу под портик. Домоправитель отправил рабов с поклажей вперед, к Капенским воротам. Там они должны были ждать его и молодого господина.
– А ты останься, – приказал он Клеону. – Пойдешь с факельщиками. Твоя собака будет распугивать уличную толпу.
Молодого хозяина Хризостом разбудил в последнюю минуту: Луций не любил рано подниматься. Он долго ворчал и вздыхал, возясь со шнуровкой высоких дорожных башмаков и сердито отгоняя рабов, желавших ему услужить: он терпеть не мог, чтобы его одевали, ему казалось, что руки слуг недостаточно чисты для этого. Но брезгливость свою Луций прятал, чтобы не раздражать родных, которые пользовались услугами рабов; да и самих рабов попусту обижать не стоило. Уж начинало светать, когда он появился в вестибюле, где ожидали его факельщики и лектиарии.
На узких улицах «вечного города», как называли римляне свою столицу, езда была запрещена даже в такой ранний час. В тесных проходах среди домов было еще темно, и факельщики освещали путь лектиариям и Хризостому, который шел рядом с лектикой Луция. Глашатай прокладывал им дорогу среди деловой суеты начинающегося дня и праздной толкотни гуляк, завершающих ночь. Клеон шел в первой паре факельщиков и по приказанию Хризостома заставлял Льва рычать на тех, кто не очень торопился уступить дорогу; это даже самых дерзких заставляло жаться к стенам.
Когда они добрались до южной окраины Рима, солнце уже взошло. Решетка, закрывающая ночью ворота, была поднята, и носильщики с лектикой свободно вошли под их мрачные своды. Холодная капля упала Клеону на лоб.
– Что это? – спросил он, смахивая пальцем влагу.
– Вода, – ответил факельщик, который шел в паре с ним. – Там, наверху, водопровод.
– А что это – водопровод?
– Вот деревенщина! Водопровод – это когда заключают воду в трубы, чтобы она текла так, как надо людям. Претор Марций, устраивая сто лет назад этот водопровод, проложил за городом трубы под землей, а в городе он поднял воду на арки. Не ломать же ради труб мостовую и дома! Понял?
– Да, – сказал Клеон, – понял: римляне даже воду сделали рабою.
Луций, слышавший этот разговор, засмеялся:
– Вот рабская точка зрения на полезные обществу дела!
За Капенскими воротами Луция ждала отделанная бронзой рэда, в которую была впряжена пара лошадей. Здесь же стояли две грузовые повозки – петориты. На обочине дороги, окружив тюки, сидели посланные вперед рабы.
Среди зелени садов, рощ и лугов белела Аппиева дорога, вымощенная широкими каменными плитами. Середина ее была слегка выпуклой, чтобы дождевая вода, не задерживаясь, стекала к краям и отсюда – через небольшие отверстия – в подземные каналы. Так объяснил Клеону его сосед-факельщик и при этом похвастал, что отлично знает историю и городское устройство Рима, потому что родился в доме Станиенов в один день с Луцием и Луций, когда стал ходить в школу,[78] обучал его всему, чему учился сам.
– Я даже ездил с молодым господином в Афины заканчивать образование! – важно сообщил он Клеону, в то время как они вместе переносили тюки.
Пока рабы перетаскивали поклажу в повозки, Луций, выйдя из лектики, вдыхал утреннюю свежесть и благоуханье цветущих фруктовых садов. Он наслаждался прелестью этого раннего часа. «Хорошо слагать стихи, мечтать и размышлять на заре, среди виноградников и гранатовых деревьев… На вилле буду обязательно вставать с рассветом», – решил он, усаживаясь в рэду.
Верх рэды был обтянут кожей, в которой с обеих сторон были прорезаны окошечки, прикрытые пурпуровыми занавесками. Приподняв одну из них, молодой человек рассеянно глядел вокруг. Рабы, весело перекликаясь, занимали места в петоритах. Обычно их отправляли на виллу пешком, иногда – на мулах. На этот раз им предстояла приятная поездка в повозках, запряженных лошадьми. Невольники были уверены, что едут с таким удобством по распоряжению Луция. На самом же деле этим удовольствием они были обязаны Хризостому, который хотел уберечь их от встреч с мятежниками.
– Садись ко мне! – предложил Клеону пожилой возница.
Клеон взобрался на сиденье рядом с ним. Покинутый Лев заволновался и стал бегать вокруг, стараясь влезть за хозяином в петориту.
– Пошел, пошел! – гнал его возница. – Покажи свою прыть: отстанешь от лошадей или нет.
Клеон не посмел попросить, чтобы собаку впустили в петориту.
Разместив тюки и людей, Хризостом подал знак к отправлению и, войдя в рэду, уселся против Луция.
Впереди скакали верхом два нумидийца, за ними катилась рэда, сзади громыхали по каменным плитам петориты, каждую из которых везла пара сильных галльских коней. У переднего колеса первой петориты, высунув язык и стараясь не отстать от хозяина, мчался Лев. Встречные деревенские повозки еще издали сворачивали к тротуарам, освобождая для них середину дороги. Клеона удивляло, что даже за городом и в такой ранний час тротуары полны пешеходов. Из Рима и в Рим шли ремесленники, крестьяне, торговцы, изредка встречались в этой толпе легионеры.
