Надежда Остроменцкая - Приключения мальчика с собакой
– Выкинь из головы эти россказни…
– Но об этом говорит весь город, – возразил кожевник.
– Никогда не поверю, – покачал головой Хризостом, – чтобы обученный римский легион отсту…
Страшный кашель кожевника заглушил слова Хризостома. Да и начало речи домоправителя никто в мастерской, за исключением Клеона, не расслышал. Клеон догадался, о чем шла речь: «Видно, гладиаторы победили в ту ночь!» Но, сколько он ни прислушивался, желая узнать, что же произошло, разобрать больше ничего не смог, потому что кашель совсем замучил мастера.
Выйдя за Хризостомом на улицу, мальчик вздохнул полной грудью. Какое счастье, что ему не нужно работать в этой вони! Галл прав был, когда говорил, что в жизни перемешано хорошее и плохое: с ним могло бы случиться кое-что и похуже, чем рабство у сенатора. Интересно, как готовился бы Галл к счастливому случаю, если бы оказался на его месте?
Целый день беготни по горам за козами не мог бы, кажется, так утомить Клеона, как эти несколько часов на улицах и в мастерских Рима. Всякий раз, выходя из той или иной мастерской, мальчик надеялся, что это – последняя, но Хризостом, озабоченно посматривал на клонившееся к западу солнце, бормотал: «Как мы задержались! Ужасно болтливы эти ремесленники!» – и шел дальше.
Лев не меньше, чем его хозяин, чувствовал отвращение к шуму на улицах, людской толкотне и вони от решеток, сквозь которые нечистоты и дождевая вода стекали по трубам и канавам в клоаку – огромный подземный коридор, выстроенный много столетий назад; клоака забирала также и подпочвенные воды болотистых низин, лежавших между холмами, на которых стоял Рим; все это по коридорам клоаки стекало в Тибр. По мере того как Хризостом, Клеон и Лев приближались к окраине города, вонь становилась все удушливее. Льву не нравилось тащить на спине сверток: словно он вьючное животное, а не собака пастуха. Время от времени он поворачивал морду, нюхал сверток и угрожающе рычал.
– Тише, Лев, не надо злиться, – уговаривал его Клеон, торопясь за домоправителем, который шел все быстрее.
Теперь уж некогда было рассматривать улицы, но и не глядя, Клеон замечал, что мостовые и тротуары становились все уже, будто их сжимали постройки, высота которых казалась неестественной: словно семь или десять домов взгромоздились друг на друга. «Похоже, что идешь по ущелью среди скал, – думал мальчик. – Вот страх-то!..»
– Стой! Сворачивай сюда.
Они вошли в мастерскую, над дверью которой был прикреплен обтянутый кожей щит.
Здесь уже кончали работу. Двое рабов закрывали ставни. Мехи бездействовали. В горне слабо светились догорающие угли. Полуголые рабочие складывали дребезжащие полосы железа, куски кожи, костяные пластинки, тонкие доски – словом, все, что требовалось оружейнику для изготовления щитов, панцирей, шлемов и мечей. На стенах висело оружие военачальников с тонкой золотой или серебряной насечкой и солдатские мечи в простых деревянных ножнах; панцири центурионов, покрытые, словно чешуей, металлическими или костяными пластинками, и панцири легионеров в виде гибких поясов из металла; были тут и поножи, защищающие голени от вражеских стрел. В нижнем ряду блестели щиты: пехотинцев – большие, прикрывающие все тело, и легкие круглые щиты всадников. В углах стояли дротики и копья.
Посреди мастерской женщина в плаще, накинутом поверх темной паллы,[73] разговаривала с молодым оружейником. При входе Хризостома и мальчика она обернулась. Из-под края плаща блеснули огромные глаза и золотистый локон. Клеон от удивления открыл рот. Женщина резко отвернулась и, простившись с мастером, вышла. Клеон подумал, что ошибся: зачем забрела бы сюда та, подобная бессмертным богам красавица, которая чуть не купила его утром? Если бы ей понадобилось какое-нибудь изделие оружейника, она прислала бы за ним раба. Неужели она пошла бы одна, пешком по зловонным улицам предместья?…
Проводив посетительницу глазами, Хризостом вопросительно взглянул на оружейника.
– Так… родственница одна, – уклончиво сказал оружейник. – Ты пришел за кинжалом своего молодого господина?
– Да. Кроме того, мне нужны мечи. Не найдется ли у тебя сотни две?… Только короче тех, что носят легионеры. Если есть, пришли их завтра чуть свет…
– Нет у меня таких коротких мечей, – перебил его оружейник.
– Тогда сделай. Я заплачу вдвое против обычной цены. Они должны быть длиннее кинжала, но так коротки, чтобы их можно было носить незаметно. Вот задаток. Если успеешь сделать сколько-нибудь за ночь, то пришли их к Капенским воротам.[74] Рано утром мы выезжаем в Кампанскую виллу.
– В Кампанскую виллу? – удивился оружейник.
– Знаю! Знаю все, что ты скажешь! – с досадой отмахнулся Хризостом. – Я слышу это сегодня целый день. Это не наше с тобой дело.
– Верно, – усмехнулся оружейник. – Даже если бы Гней Станиен вздумал вступить со Спартаком в единоборство, я не стал бы его удерживать. Хотя при его толщине…
– Попридержи язык! – оборвал его Хризостом. – Если не можешь принять заказ, скажи. Я отправлюсь к другому.
– Все мастерские уже закрыты, – возразил оружейник. – Если ты рано утром уезжаешь, придется мне принять твой заказ. Но предупреждаю: мои рабочие сперва выполнят работу, которую я взял раньше. Тебе надо будет самому приехать за мечами.
– Когда? – отрывисто спросил Хризостом.
– Месяца через три, не раньше.
– Чересчур долгий срок, – нахмурился домоправитель. – Я передам твои слова господину. Завтра тебя известят. Ну, давай кинжал.
– Не обижайся на мои шутки, почтенный Хризостом, – сказал кузнец, передавая домоправителю кинжал. – Я не подчинен твоему господину, так почему бы мне и не позволить себе вольное словцо?
Хризостом молча расплатился и, холодно попрощавшись с оружейником, вышел.
Красноватые лучи низко стоящего солнца окрашивали в пурпур лохмотья ремесленников, высыпавших на улицу. Одни усаживались на порогах лавок подышать свежим воздухом, другие спешили в ближайшие кабачки. Со всех сторон слышались песни и музыка.
Клеону этот день казался длинным, как год. Да что год! За всю свою жизнь не видел и не думал он так много, как в эти последние дни. Как хорошо и беспечно жилось ему, пока Дракил не навязал отцу тонкорунных овец!.. Что-то теперь дома? В этот час отец, наверное, возвращается с поля Дракила позади волокущих плуг волов… А мать и сестры? Сдержал свое обещание Дракил – оставил им хижину или отнял и ее? Что ему стоит обмануть! Он привык лгать. Может быть, мать и сестры пошли к отцу Пассиона? Или скитаются в горах и раскладывают сейчас костер у входа какой-нибудь пещеры, а потом всю ночь не будут спать, прислушиваясь к вою шакалов… И нет с ними мужчины, чтобы успокоить и защитить их: отец у Дракила, а он… Ох, если бы он тогда не убежал! Был бы он теперь в своей деревне и мог бы навещать мать. Ведь они с отцом должники, а не рабы, которые не смеют отлучиться из дома хозяина… Конечно, деревенские мальчишки, наверное, дразнили бы его рабом Дракила… Но как мог он из-за этого ослушаться отца! Вот теперь уж он на всю жизнь сделался рабом… если не удастся убежать к Спартаку. А как убежать? Где спрятаться? Его сразу поймают. Узнают по собаке. А он ни за что не оставит Льва в рабстве. Да и Спартаку он без Льва не нужен…
А вдруг дяди уже уплатили Дракилу долг и отец вернулся домой? Нет у них теперь ни олив, ни стада. Работать нужно вдвое больше, а с ними один Пассион. Что они думают о его судьбе? Оплакивают его смерть? Или Пассион убедил их, что Клеон ушел в горы к беглым рабам? И мать ждет каждую ночь – не проберется ли он в деревню повидать ее…
– Боги бессмертные, почему не удержали вы меня! – пробормотал Клеон и вдруг вспомнил, как упрекнул богов в жадности, когда после жертвоприношения пала еще одна овца. «Они все еще мстят мне за дерзкое слово, – подумал мальчик. – Теперь не пошлют они мне счастливый случай».
На глаза Клеона навернулись слезы. Лев нежно сжал зубами руку мальчика, державшую поводок. Нагнувшись к уху собаки, Клеон прошептал:
– Помнишь, как хорошо было дома?
Лев приподнял ухо, как бы прислушиваясь к словам хозяина, вильнул хвостом и лизнул его в щеку.
– Какие нежности! – захохотал один из полупьяных гуляк, проходивших мимо.
– П-пусть целуются… – заплетающимся языком сказал другой. – Пусть каждый… це… целует… ся… с кем… х-хочет.
Третий громко запел, аккомпанируя себе на цитре.
Что же сухо в чаше дно?Наливай мне, мальчик резвый…
Только тут Клеон заметил, что они уже подошли к дому Станиена.
Глава 9. Гай капризничает
В вестибюле их встретила нянька:
– Куда вы пропали?… Гай не хочет ужинать, плачет и требует своего коня. Госпожа приказала привести к ней собаку и нового раба, как только они вернутся из города.
– А господин приказал, чтобы почтенный Хризостом явился к нему, – добавил остиарий.
