Александр Дорофеев - Колесо племени майя
Прошло два века и один год с того раннего утра, когда Гереро очнулся на песке у подножия этой пирамиды.
Пибиль, надевая птичью маску жреца, горевал и плакал о судьбе своего народа, ушедшего, как сдутые ветром слова. Когда слез не было, он посыпал глаза золой и вновь плакал.
Рядом с ним обычно крутилась черная, смертельно-ядовитая, бородатая ящерица, пожиравшая яйца игуан.
Пибиль хотел, чтобы она укусила его, и подставлял палец. Но даже бородатая ящерица отворачивалась.
– Кан, – говорил Пибиль, когда поднималось из моря желтое солнце.
– Чак, – вздыхал он, когда красное солнце садилось за его спиной.
– Эк, – шептал в наступившей черноте ночи и запевал безрадостную песню народа майя – «Ха-а-ау-ха-а-у-у-эй!».
Иногда водяной старик Ауэуэте выходил на берег из моря, присаживался рядом с Пибилем и подтягивал, а потом звал с собой.
– Что ты горюешь тут, бедолага? – говорил водяной старик. – Ты только погляди, как хорошо и спокойно в море! Там без печали закончишь свой век.
Но Пибиль не соглашался. Ему исполнилось сто три туна, и до конца полного круга оставалось совсем чуть-чуть.
Да вряд ли бы он ответил, сколько именно. В его голове клубился туман, как в зеркале койота Некока Яотля.
Впрочем, Пибиль точно знал, что умрет на пирамиде, как принесенный в жертву, и окажется в одном из четырех райских мест, о которых всегда рассказывали жрецы майя.
В деревне его называли Ладино, то есть хорошо говорящий по-испански. Правда, он уже очень редко говорил.
Более того, почти ни о чем не думал. Его мысли гибли, как старые цапли в пруду, где давно нет рыбы.
«Бог – это ночь и ледяной ветер! Ветер обсидиановых ножей! – выплывало иногда из тумана. – С июля по октябрь у нас дожди. Потом – бури и ураганы до декабря».
А что же потом?
Восстали индейцы, провозгласив республику Свободных ягуаров. Майя хотели вернуть свои земли и перебить белых пришельцев.
И вот 22 декабря 1712 года, ровно за три века до окончания времени Пятого солнца, испанские солдаты подошли к пирамиде, на вершине которой пел Пибиль.
То ли его приняли за мятежника, неизвестно к чему призывающего, то ли за большую морскую птицу, орущую сдуру, но кто-то выстрелил на всякий случай, и Пибиль тут же смолк.
По ошибке его застрелили. Солдаты не поняли – ки-у-тан! – его песню. Она прервалась на целых сорок кинов.
А всего через два виналя глухой ночью зазвучала вновь – на всех пирамидах полуострова Юкатан разом. И плакал Пибиль до самого рассвета, тоскуя о былом величии народа майя.
Отовсюду доносилось заунывное – «Ха-а-а-ау-ха-у-а-у-у-э-э-эй!».
Пятое солнце высушило его тело, застреленное пулей. На пирамиду в городе Тулуме так долго не поднимались – никому дела не было, – что нашли его останки в птичьей маске с длинным клювом лишь много лет спустя, когда провернулось еще одно колесо племени майя.
Наследники
Владыка
Полуостров Юкатан надолго стал местом покорности, где склонялись головы перед белыми пришельцами. И без того равнинный, он будто еще сплющился, словно его пристукнули деревянными дощечками. Сбылось то, о чем мечтал Агила, когда возделывал маисовые поля и сидел без штанов на колючем кактусе.
Внук Пибиля по имени Чиапа перебрался после его смерти в Центральную Мексику. Крестился, приняв христианское имя Диего, и прислуживал в монастыре францисканцев.
Однажды в декабре, когда в предгорьях достаточно прохладно, он собирал хворост, а распрямившись, увидел над собой в небе пресвятую Богородицу, напоминавшую лицом бабушку Йашче.
Настоятель монастыря и слышать ничего не хотел. Даже обозлился. Однако на другой день Богородица вновь явилась Диего и осыпала фиалками, которые в то время года никак не могли цвести. Диего принес целую охапку в подоле одежды. Ничего другого не оставалось, как поверить ему, тем более что на его рубахе запечатлелся чудом образ Богородицы в полный рост.
Диего прославился на всю Мексику, и до сих пор его почитают, как святого.
Чего нельзя сказать о другом отпрыске Пибиля, а именно об Антонио по кличке Ай, который в 1847 году поднял восстание майя против испанцев.
По деревням и городам развесили тогда объявления – «Тот, кто доставит преступника Ай живым или мертвым, получит в награду три тысячи песо, тридцать гектаров земли и, кроме того, прощение всех злодеяний, которое он совершил».
Антонио сообразил, что рано или поздно, а кто-нибудь обязательно продаст. Пусть же деньги и земля достанутся семье! И он убедил сына своего Хулио, тоже пролившего немало испанской крови, что так оно всем будет лучше. Долго вроде бы не соглашался Хулио, однако дал себя уговорить. Связал папу и повез на мулах в Мериду. А чтобы не возникли вдруг по дороге напрасные сомнения, заткнул папе рот кляпом.
Неподалеку от городской управы-кабильдо повстречал двух крестьян. Один тащил на спине тюк индиго. Другой подпирал фонарный столб, жуя смолу-чикле и поплевывая на мостовую. Очень тихий был в те времена город Мерида. Откуда ни возьмись, вылез падре-священник в черной рясе. Дурная примета! Но не поворачивать же обратно?
– Арре! – стегнул Хулио мулов, подъехал к кабильдо и отворил двери ногой.
Папу Антонио казнили в тот же день, прилюдно, на площади. Он висел на веревке маленький, сухенький, будто мощи коня Эрнана Кортеса из храма в Тайясале.
Но обидно, что Хулио не выдали ни земли, ни денег. Долго он ходил в кабильдо, как на работу. Однажды его встретили любезнее обычного и вручили какие-то бумаги. Хулио уже было поверил в справедливость, но, разобравшись, понял, что это два свидетельства – о смерти папы через повешение и о прощении сына-злодея. Сам от себя не ожидая, он издал скорбный вопль сельвы, прозвучавший в тихом городе так сильно, что у губернатора разорвалось сердце.
Беднягу тут же арестовали за губительный рев. А на суде обвинили еще и в том, что мулы, на которых он привез папу, – ворованные.
Круглые двадцать тунов Хулио провел в тюрьме, много чего передумав.
Он и составил это достоверное повествование. Все записано палочкой чернильного дерева на бумаге, сделанной из волокон магея.
Правда, прежде из этого магея выгнана чудесная крепкая брага. Поэтому кое-что может показаться небылицей, хотя все-все, от начала до конца, чистая и пьянящая, как пульке, – правда.
Кто-нибудь из потомков Пибиля обязательно доживет до той поры, когда над Землей взойдет новое Шестое солнце. И тогда, хочется верить, покатятся по миру ровные и благие колеса веков, выпрямляющие сердца, как говаривал жрец Эцнаб.
Для выпрямления сердец впереди много дней, месяцев и лет, то есть кинов, виналей и тунов. Ничего не уходит напрасно, не пропадает даром, не исчезает втуне.
Иначе зачем же Длительный – подобный вселенскому колесу – счет времени, который вели древние майя?
Cлучайные примечания
Многие исследователи считают майя самым выдающимся народом нашей планеты. Там, где ныне безраздельно властвует непроходимая сельва, болотистые земли, полузасушливые долины, майя создали величайшую цивилизацию, которая просуществовала многие сотни лет на территории площадью 350 тысяч квадратных километров.
История культуры майя делится на три периода.
Доклассический – с 15 века до нашей эры, когда народ майя переходит от охоты к земледелию и появляются первые поселения, вроде небольших деревень, – до конца третьего века нашей эры. Впрочем, уже в 200 году до нашей эры возникли первые города-государства майя, где были и пирамиды, на которых возвышались деревянные храмы с пальмовыми крышами. Более того, в эту пору изобретены точный солнечный календарь и иероглифическая письменность.
Классический шестисотлетний период – с конца 3-го века нашей эры по 900 год. Уже в трехсотом году начинается расцвет великой культуры майя – развивается письменность, медицина, математика, астрономия, архитектура, скульптура и живопись. В астрономии и математике майя превосходили современных им европейцев. Построено множество прекрасных городов с храмами на пирамидах и дворцами, стены которых расписаны изображениями воинов, пленников, знати и богов. Воздвигли десятиметровые резные каменные стелы, покрытые иероглифами, и округлые здания обсерваторий. Население городов доходило до 200 тысяч человек. 7–8 века – это время наивысшего расцвета культуры майя.
Постклассический период длился с 900 года до начала 16 века, то есть до самой конкисты. В это время сказывается влияние племени толтеков, пришедшего на Юкатан с северо-запада. Происходит слияние культур майя и толтеков. Центром становится город Чичен-Ица, где возникает культ пернатого змея Кукулькана (то же, что Кецалькоатль для ацтеков и толтеков).
Центральной государственной власти у майя не существовало. Скорее, каждый город представлял собой отдельную независимую республику. Был высший наследственный чин со всеми правительственными полномочиями – Халач Виник. При нем – Совет из знати и жрецов. А также посланцы, исполнители, хранители, охранники и ответственные за праздники.
