Борис Лапин - Серебряный остров
Ссора с друзьями и музейные передряги вовсе не дешево дались Цырену. Правда, он умел держать себя в руках и виду не подавал, но кому от этого легче? Неожиданное предательство Саньки поначалу выбило его из колеи. Вот уж действительно нашли интересное дело, на всю зиму хватило бы, едва за него жизнью не поплатились — и так бездумно отдать в чужие, равнодушные руки! Разменять тайну на мелочишку обыкновенных школьных мероприятий! Нет, этого Цырен понять не мог!
Объяснение в каменоломне смягчило Цырена все-таки сделано это не для того, чтобы обойти или обидеть его, просто по наивности. Будто ребят можно увлечь чем-то, во что уже влезли учителя. Уж если объединять класс вокруг музея, спросили бы его, как это сделать. Он бы сообщил о музее под величайшим секретом сегодня одному, завтра другому, послезавтра третьему, и все тридцать в полном восторге собирали бы экспонаты втайне друг от друга и были бы абсолютно счастливы. А Санька все испортил…
Там, в каменоломне, Цырен сказанул с досады, а что ему расхотелось возиться с общественным музеем, но все-таки надеялся, они еще попросят его стать председателем. И если бы на совете попросили, он в конце концов согласился бы. Однако о нем забыли, и избрали Саньку, хотя любому ясно, что из Саньки никогда никакого председателя не выйдет.
Вот когда он обиделся по-настоящему. Значив так? Значит, Цырен вам не нужен? Ну посмотрим! же, что у вас получится! Посмотрим, как вы без меня обойдетесь, а уж я без вас точно обойдусь, будьте спокойненьки. Есть у меня другое дело, настоящая тайна, вы еще локти будете кусать!
В глубине души Цырен сознавал, что причина всему не музейные распри, а потеря друзей, которых он лишился отчасти и по своей вине. Но чем больше прояснялась эта мысль, тем сильнее он заводился: я вам еще докажу, должен доказать! И он снова и снова старался уверить себя, что дело с верблюдами на мази, стоит только сосредоточиться…
Во сне он увидел деда. Будто бы дед, еще не очень старый, сидел на крылечке, чинил сеть и рассказывал, а маленький Цырен примостился рядом:
«Отрар был богатый и культурный город. Со всех окрестных городов стекались в его стены несметные сокровища, съезжались мудрецы и поэты. Можно смело сказать, к тому времени стал Отрар столицей Средней Азии. Осажденный войском Чингисхана полгода сопротивлялся город. Когда мало осталось воинов, на крепостные стены встали женщины, дети, старики. Но слишком неравными были силы. Город пал, враг ворвался на улицы, перебил жителей, разрушил дома и дворцы. Так был стерт с лица земли Отрар, и руины его вскоре занесло песком…
Летописи указывали, что сокровищам Отрара нет цены. Но едва город перестал существовать, все летописи умолкли. Куда же девались сокровища? Если бы их удалось припрятать в подземельях, как считают некоторые исследователи, думаю, хоть одна летопись обмолвилась бы об этом. Древние книги полны отзвуков… Значит, завоеватели захватили все. На восток, в сторону монгольских степей, двинулся по велению Повелителя таинственный караван…
И здесь, внучек, среднеазиатская легенда о сокровищах Отрара, подтвержденная раскопками, сливается с бурятской легендой о верблюдах Чингисхана. Давно смыло время верблюжьи следы на берегах Байкала, но зоркому глазу много ли надо, чтобы восстановить след? Древние книги полны отзвуков, и стоит нанести те отзвуки на карту…»
Дед не закончил свой рассказ — Цырен проснулся. Вскочил с постели и едва не закричал от радости. Спросонья показалось, будто ключ к новой тайне у него в руках. Но утром, рассудив здраво, понял, что в руках у него не ключ, а опять… лишь туманные намеки. Надо же было проснуться на самом интересном месте! О какой же карте говорил дед? Порывшись в памяти, Цырен припомнил, что дед действительно рассказывал ему, маленькому, про какой-то разграбленный город, но чужой непонятный Отрар выветрился из головы. И вот, оказалось, память сохранила все!
Приснись этот сон в иное время, наверное, Цырен остался бы спокоен. Или почти спокоен. Но сейчас, когда он не мог не думать ни о чем другом…
Удивительно, дед больше ни разу не обмолвился об Отраре. И вообще в этот момент все дела и привычки деда показались Цырену… странноватыми, что ли. Если у человека больные ноги, зачем носиться по тайге? Сидел бы себе дома, как другие старики. Значит, он ищет в тайге что-то такое, что позволяет за-быть про боль…
Что!?
Получалось — лекарственные травы и корни. С тех пор, как Цырен помнит себя, дед лишь этим и жил, об этом говорил — травы, травки, травушки. Сколько ни болел, ни одного настоящего аптечного лекарства не принял, только свои, самодельные. «Разве это лекарства? — бывало, размышлял вслух. Одно место лечат, другое калечат. Только бы хворость изгнать, да поскорей, поскорей. А надо не болезнь — человека лечить. Потому как болезнь, допустим, в брюхе сидит, а корни в голове гнездятся, Вот и помочь бы организму корни искоренить. А травки, даже если и не помогут, мимо пройдут, ничего не заденут. Зато попадешь в точку — вылечат без малейшего вреда для всего прочего организма».
Каждый день составлял дед все новые и новые смеси, по-разному готовил корни и травы, сушил, толок, настаивал, заваривал — и непременно испытывал на себе. Наверное, окажись эти травки хоть чуточку повреднее, давно бы не было старика на свете. Но то ли дикорастущие лекарства и правда лечат, то ли «мимо проходят» — ничего, дюжит дед. Да еще по тайге бегает. Хорошо, если только до Пыхтуна, как говорит, а если подальше?
С малых лет окружали Цырена связки душистых трав, пучки цветов, свертки кореньев. А сколько интересного рассказывал о них дед! «Это маралий корень. Марал, благородный пятнистый олень, выкапывает его копытами и ест, чтоб силушки и красоты набраться… А это медвежий, ищет его медведушко по весне, когда совсем отощает, кожа да кости. Изо всех сил ищет, потому как знает: не найдет — зубы выпадут, а без зубов медвежья жизнь гроша ломаного не стоит… Этот называется золотой — от сорока болезней помогает. Во время войны сколько раненых спасли мы этим корнем! Для госпиталя собирали, всю тайгу окрест обшарили. Тогда-то и уходил я вконец свои ноженьки».
Вместе с первыми словами «дом», «хлеб», «Байкал», «работа» Цырен услышал целую россыпь пахучих, терпких, сокровенных слов, которых дед знал сотни: «зверобой», «горицвет», «аир», «бессмертник», «пустырник», «тысячелистник», «пастушья сумка», «кошачья лапка», «заячья капуста», «вороний глаз», «верблюжий хвост»… И еще не понимая толком, что к чему, зачем людям эти невзрачные травки с такими красивыми, звучными именами, Цырен сопровождал деда по его таежным огородам, где росли «горицветы» и «маральи корни».
С восхода чуть не до вечера взбирались дед и внук на бесконечный Пыхтун, высоченную гору, одну из вершин хребта. Вот уж где напыхтишься, пока влезешь наверх. Дед отыскивал знакомую полянку, мерил ее шагами, выдергивал посторонние растения и твердил удовлетворенно: «Нет, не иссякнет на земле одолень-трава! Все болезни одолеет человек, если приникнет к земле, попросит ее: «Лечи!» — и к ее голосу прислушается».
Без тропы, густыми кедрачами спускались вниз, и оплывшие затесы на деревьях приводили их на горную болотину-мочажину. «Погляди, внучек, какая у меня тут деляна. Десять лет выхаживаю». И вдруг останавливался и начинал ворчать — кто-то вытоптал, изрыл, перекопал всю его деляну. «Ах они разбойники, ничего-то от них не упрячешь! Во что плантацию превратили, неучи лесные!» И тут же смеялся, рассматривая следы: «Все сюда повадились, и сохатый, и косуля, и медведь, и кабан. Вот сила! Уж точная, скажу тебе, примета, коли зверь деляну разоряет, не пустая травка».
В Динамитке, глубоком каменистом распадке, где выстрел из ружья гремит как взрыв и перекатывается от скалы к скале целую минуту, дед с особенной бережливостью выхаживал какие-то невзрачные кустики. Жарким летом поливал их водой, принесенной в туесе из неближнего ключа, на зиму укрывал листвой — и каждый раз пояснял: исчезают такие кустики, катастрофически исчезают, может, эти — последние на всей огромной планете. И голос его дрожал, будто речь шла о близком человеке.
Цырен не очень-то верил в чудодейственную силу трав, но дедом гордился. Не всякий столько знает в своей области. Не всякий отважится испытывать на себе сотни растений, среди которых встречаются ядовитые. И не всякий пользуется таким уважением многих и многих людей, знакомых и незнакомых.
Постоянно с ним советовалась врачиха из Горячих Ключей, присылала на консультацию больных с неподдающимися болезнями. Иногда, приложив ухо к груди пациента, дед ворчал: «Ничего у тебя особенного нету. Ступай к доктору, это по его части». Но чаще давал пакетик с травкой и скрупулезно объяснял, как ее заваривать, как пить. В разговорах с больными дед нахваливал траволечение: «Медицина сильна, не спорю. Только должна стать еще сильнее. Во многих странах, в Индии, к примеру, успешно травками лечат. Конечно, много в этом деле позабыто, много напутано. Вот и надобно не отмахиваться, а проверять, испытывать, отыскивать утерянную в веках истину».
