Илья Миксон - Трудный месяц май

Алена громко всхлипнула, будто икнула.

— Без паники! — прикрикнул Антон. — Воды выпей.

— Во-ы нет! — икая, отозвалась Алена. — Только ки-ы-пяток в термосе-ы!

— Воздух задержи. Будет тебе скоро вода.

— Скоро? — с надеждой переспросила Алена.

— Конечно! — совсем уже твердым голосом заверил Антон. И окончательно избавился от липкого, разоружающего страха, доводящего человека до безумия паники или черного предательства.

Не всякий страх порождает трусость. Только страх за самого себя.

Прежде всего надо было оценить реальную обстановку, взвесить возможное и невозможное, определить свои силы, составить план действий — и действовать.

— А ну копни, — приказал Антон Ростику. Тот нес киркомотыгу. — И фонарь выключи. Экономить надо.

Алена тоже щелкнула рычажком, хотя гасить уже нечего было, батарейка отслужила свой рабочий век. Антон вспомнил о свечах. Все-таки Ростик не такой безмозглый, сам сообразил купить.

— Зажечь свечу.

Алена мгновенно выполнила распоряжение.

В трудную и опасную минуту каждый приказ командира воспринимается как спасительный.

Нет ничего важнее в угрожающих обстоятельствах, чем твердый голос и твердая командирская рука. Только все должны повиноваться беспрекословно и с полным доверием.

Фитилек постепенно разгорелся, вырос, пламя стояло вертикально. Ростик бил киркомотыгой и все оглядывался на свечу.

— Чего ты вертишься? — спросил Антон.

Ростик отложил кирку.

— Безнадежно, — сказал он. — Наглухо завалило. Видишь: огонь даже не шевелится. Значит, и щелочки нет.

— Щелочки! — передразнил Антон, но в глубине души позавидовал Ростиковой способности анализировать и логически мыслить. Прямо-таки Шерлок Холмс! А воду запасти в фляжках не дотумкал. — Щелочки! Стукнул пять раз киркой и сразу сквозняка хочешь?

Он отстранил Ростика и сам начал долбить. Работа была нелегкой, но самое плохое — невольно оглядываешься на свечу. Не шелохнется, проклятая! Закоптила уже, а все сусликом торчит.

От поверхностного слоя взлетала пыль и не садилась. Все начали кашлять. Вдруг пламя завиляло. Алена обрадовалась, но тотчас поняла: то Ростик пыль от лица отмахивает.

— Потерпеть не можешь, — укорила она Ростика.

— Передохнем, подумать надо, — в несколько приемов высказал Антон и, тяжело дыша, привалился спиной к холодной стене.

Алена присела на корточки, — но внизу совсем дышать нечем было.

— Пойдемте туда, — предложила она, — там больше воздуха.

В бывшем блиндаже отца стояла та же затхлость и пыли не намного меньше: всю ведь с места взметнули. Уселись на цементный пол. Зажгли свечу. Идти с ней плохо: гаснет и свет слишком рассеянный. А на одном месте — лучше карманного фонаря.

Они увидело это одновременно и одновременно вскрикнули. Огонь погас, но они увидели это. Алена заволновалась, три спички извела. Наконец вспыхнуло волшебное пламя. Ребята из предосторожности прикрыли ладонями рты.

Трехцветный огонек наклонился, почти лег и плоской стрелой направился к обрушенному углу.

— Там! — опять в один голос закричали все трое, и опять свеча погасла.

Антон включил фонарик и бросился к завалу.

— Кирку!

Ростик со своим фонариком отправился за инструментом.

Странно, но грунт у завала повлажнел. И кирка снизу мокрой стала. Рассуждать об этом некогда было, Ростик поспешил назад, к друзьям.

Свеча зажглась в третий раз, и в третий раз пламя, как стрелка флюгера, повернулось по ветру. Никакого ветра здесь, конечно, не было, но воздух двигался. Значит, был у него выход куда-то!

Антон с ожесточением отшвыривал обломки кирпича и цемента, смешанного с землей. Ростик с не меньшей энергией заухал киркой. Хватило их ненадолго.

— Стоп, — хрипло сказал Антон. — Так не пойдет. И мешаем друг другу.

Теперь долбили посменно. Один работал, другой отдыхал. Включилась и Алена. Мускулы у нее — не у каждого такие!

Растаскали осыпь завала, углубились не меньше чем на целый метр, но никакого выхода не наметилось. И свеча поднимала свою огненную голову все выше и выше. Пламя стояло под углом, а не лежало горизонтально. И это, и густая пыль, почти не пробиваемая двумя фонарями и свечой, и усталость действовали угнетающе. Но ребята не пали духом.

— Очень даже объяснимо, — сказал Ростик. Лицо его стало похожим на африканское. Алена с Антоном — не белее. — Проход есть, мы его сейчас забили немного.

В голове у Алены гудело, она не очень поняла рассуждения Ростика, только неважно это. Главное — проход есть, существует.

Фонарик Антона еле светился: совсем ослабела батарейка и пыль — густым облаком. Самому дышать нечем, словно засадили в мешок из-под цемента и завязали узлом.

…Фонарик Антона угас. Ростику приказано свой беречь, хранить на самый крайний случай.

…Все перемешалось, сдвинулось, раздробилось, застревало в памяти осколками.

…В пыльной гуще, как в мутной воде.

…Пламя опять чуть полозке, но свеча от этого тает прямо на глазах.

…Киркомотыга потяжелела до невозможности — сто килограммов, не меньше.

…Чувствуешь себя уже не в пыльном мешке, а в мешке с пылью. Рот, нос — все забито, заткнуто.

…Пламя не светит, лишь показывает, как светящаяся компасная стрелка в темноте.

…Кирка весит тонну.

…Ростик ощупью принял кирку и, будто штыком, двумя руками ткнул из последних сил в черноту. Ткнул и не удержался на коленях, словно размахнулся вовсю — и мимо.

Последняя, тонкая перегородка рухнула. Ростик вместе с киркой, земляным хламом, со всеми остатками добитой преграды упал вперед. Ноги — в бетонированной гробнице, живот — на обломках, а голова, руки — на свободе. На свободе!

— Доконали! Ура! — закричал Антон.

И Алена кричала «ура», тщетно пытаясь зажечь новую свечу. Наконец она загорелась, и все стало видно. Большую часть пыли вынесло из блиндажа. Сразу сделалось светлее, появилась возможность дышать.

Ростик перелез через завал и попросил свечку. Фонарик потерялся — засыпало, наверное. Сейчас это не имело никакого значения. Путь открыт!

Так им всем казалось. На самом деле, когда перебрались в следующее помещение и осмотрелись внимательно и почти спокойно, выяснилось, что они перешли из одного склепа в другой, правда более чистый и просторный, но сырой. На облупленных стенах, одна под другой, темная кайма. Верхняя — совсем черная. Вода была здесь долго, затем, очень медленно, уровень ее снижался, а метров с двух вода ушла быстро, за один раз. Ниже двухметровой высоты не было ни одной ватерлинии, только под ногами блестели в выбоинах лужицы и кисло несло стоялой водой.

— Не может быть, не может быть… — вслух, но не сознавая этого, бормотал Антон, обыскивая мокрые углы.

И Ростик, и Алена искали путь к спасению. Тщетно. Позади — ход обратно, в никуда, справа и слева — осклизлые монолиты стен, над головою железобетонное перекрытие с махровой плесенью, впереди наклонная, полушатром, плита в трещинах, со скрюченными пальцами торчащей стальной арматуры. С такой плитой и на поверхности никто уже тридцать лет справиться не в силах.

Свеча горела спокойно, равнодушно, смиренно.

— Не может быть, не может быть… — бормотал Антон и чувствовал: слабеет его командирская воля, тает надежда, опять через все поры вползает страх. И подгибаются колени, ватно обвисают руки, щиплет, уже не от пыли, глаза.

— Пушка, — безрадостно сообщила Алена. — Две даже… Три.

Куда им сейчас, в их безвыходности, в отчаянном и безнадежном положении, пушки? Их самих, наверное, никогда уже не откопают. Не только пионеры-следопыты, но и археологи… Антон и смотреть не пошел, с места не сдвинулся.

— Это трубы, — раздался голос Ростика.

— Канализация? — безучастно спросил Антон. Просто так, машинально, а в голове Ростика будто щелкнуло что-то и заработало вовсю.

— Это канализация! — громче, но боясь еще чересчур обнадежиться, повторил за Антоном Ростик. — По ней вода и ушла!

— Так это же… — Антон воспрянул духом, кинулся к найденным Аленой трубам.

Их было не три, а четыре, все обломанные. Нет, закраины гладкие, ровные и утолщенные, на самом деле схожие на ощупь с пушечными дулами.

Ростик, пыхтя, раскачивал самую толстую трубу-ствол.

— Они должны быть составными, — сдавленным от натуги голосом прокряхтел он.

— Ага, — подтвердил Антон, тоже вцепившись обеими руками в другую трубу.

Она подалась сразу и легко вытянулась. А Ростикова застряла, но ее удалось убрать, не к себе, а туда. И это было еще лучшим признаком.

С последней, самой тонкой, так ничего не сделали, но это уже не играло роли. Вырез в стене был достаточным, чтобы пролезть в него, как в форточку.