Вадим Собко - Скала Дельфин
— Куда же ты бросаешь? В воду бросай! Мы и оттуда достанем.
Человек в тюбетейке заинтересовался, порылся в кармане, вытащил целую горсть мелких монет и подошел к самому краю кормы.
Борис Петрович встал и тоже вслед за ним подошел ближе.
Первая монетка, блестящая и маленькая, упала в воду, и в ту же секунду все мальчики сорвались с берега и оказались в волнах.
Мальчик в красных трусиках плыл первым. Достигнув места, где упала монетка, он нырнул в воду. Вслед нырнули все остальные, и через несколько секунд там, где только что плыло с десяток светловолосых голов, прокатывались только волны. Даже странно было: куда могли исчезнуть так внезапно эти ребята?
С кормы теплохода сквозь прозрачную воду было видно очень глубоко, хотя дно казалось темным и камни на нем рассмотреть было невозможно.
Борис Петрович видел, как в воде вокруг того места, где упал гривенник, создался целый водоворот вьющихся тел. Они опускались все ниже и ниже, монетка тонула, и ребята опускались за ней.
Так собираются у куска хлеба, брошенного на воду, маленькие серебряные верховодки; они возятся с ним, толкая в разные стороны и откусывая по кусочку, пока хлеб не размокнет.
Ребята кружили в глубине, и через толстый слой прозрачной воды сами казались зеленоватыми длинными рыбами.
Так продолжалось с полминуты, тела сплетались и расплетались, чтобы сплестись снова, потом мальчишки по одному стали подниматься, и один из них, тот самый, в красных трусиках, поднял над водой мокрую руку.
Гривенник блеснул в лучах солнца и в ту же секунду исчез во рту мальчика за щекой.
Человек в тюбетейке захлопал в ладоши, его спутница тоже казалась очень заинтересованной, а на лице Бориса Петровича играла широкая одобрительная улыбка.
Мужчине понравилась эта игра, он бросил еще монетку, и снова водоворот тел закипел в воде, и снова парень в красном вынырнул и показал солнцу блестящее серебро.
Торговка, сидевшая с яблоками у самого пляжа, довольно улыбнулась. Человек бросал и бросал монетки в воду, и почти ни разу не случалось так, чтобы кто–то другой из мальчишек брал себе добычу.
Щеки у парня раздулись от спрятанных под ними монет; казалось, что у него на обеих щеках флюс.
Наконец мужчине надоело. Он крикнул ребятам что–то неразборчивое: то ли похвалу, то ли брань, и отошел. Борис Петрович остался один.
Совершенно неожиданно высокий человек в сером костюме встал со своего кресла и подошел к борту.
— А оттуда достанете? — спросил он, подбрасывая большую монету–полтинник, и показал рукой на море с другой стороны теплохода.
Мальчишки, уже вышедшие на берег, удивленно посмотрели на него, потом один из них покачал головой и посоветовал мужчине самому лезть в море, если он хочет попасть на ужин к крабам.
— Эх вы, герои! — сказал тот улыбаясь. — А еще хвалитесь: мы, мы!
Парень в красных трусиках поднялся с гальки и встал у самой воды. Волна с шипением касалась его маленьких ног, и он стоял, словно маленькая, прекрасно отлитая из темной бронзы статуя.
Только теперь Борис Петрович разглядел его как следует. Разглядел и понял, почему во всей этой игре мальчик всегда выходил победителем. Широкие плечи и мощная грудь, руки с крепкими рельефными мышцами были не по–детски сильными.
Широкий в плечах, он словно сходился и становился тоньше к ногам, действительно всем телосложением напоминая рыбу.
На его лице с облупленной вздернутым носиком горели темные серьезные глаза.
Он смотрел на мужчину и где–то глубоко в зрачках закипало возмущение.
— Бросай полтинник, — крикнул он и бросился в воду, вплавь огибая корму теплохода. Он передвигался в воде очень быстро, хотя, однако, без спешки. Не делал ни одного лишнего движения, и вода расступалась перед ним, легко пропуская вперед. Двигался в воде так же свободно, как человек на берегу; вода была его второй стихией, в которой мальчик чувствовал себя прекрасно.
Когда он обогнул корму, человек поднял руку и, размахнувшись, бросил полтинник в воду. Монета сразу же исчезла под волной, и в тот же миг парень нырнул. Мужчина в сером взглянул на часы.
На берегу, затаив дыхание, стояли товарищи.
Секунды шли, уже прошла целая минута, и Борис Петрович начал волноваться. Не придется ли сейчас звать осводовцев[1] для спасения бедного парня? Ему стало неприятно: и очень надо было этому человеку испытывать силы юного моряка.
Но его страх был напрасен, потому что по прошествии еще сорока секунд мальчик вынырнул совсем не там, где его ждали.
Он лег на спину, тяжело и сладко дыша, набирая полную грудь воздуха, смотрел на солнце, на Бориса Петровича, на товарищей, поднимал руку, и в руке его был полтинник.
— С самого дна достал, — крикнул он и это была чистая правда.
Совсем не шевеля руками и работая ногами, как рыба хвостом, он быстро подплыл к берегу.
— Одна минута сорок секунд, — спокойно констатировал мужчина в сером, опустил руку с часами.
В этот момент рядом заревела сирена на теплоходе. Через полчаса «Крым» отправится в путь. Борис Петрович вспомнил, что ему надо спешить. Он задержался из–за мальчишек и потратил впустую много времени.
Схватив свой чемодан, он быстрыми шагами сбежал по трапу на нижнюю палубу и пошел к лестнице, где уже давно не было ни одного человека.
Мужчина в сером костюме тоже взял свой небольшой кожаный чемодан, стоявший рядом с креслом, и, не торопясь, сошел на пристань.
Глава вторая
На окраине города, в красивом доме из белого камня, стоящем в саду, живет Варвара Павловна Кивенко. Варвара Павловна, высокая, полная женщина, живет здесь уже очень давно. Все соседи успели смениться несколько раз, а она все остается жить в своем белом приветливом домике. Мало кто знает, с чего она живет, но никто никогда не видел, чтобы она ходила куда–то на работу или работала дома. Однако Варвара Павловна пользуется большим уважением у соседей и иначе, как мадам Кивенко, ее не называет никто.
В маленьком домике еще живет работница, днем торгующая на пристани яблоками из сада мадам Кивенко, и мальчик Вася, дальний родственник Варвары Павловны. Утром он ходит в школу, днем пропадает неизвестно где, а вечером помогает работнице делать почти всю домашнюю работу.
Иногда к мадам Кивенко приходят гости. Они приходят с другого края города. Эти люди были разного возраста, разные на вид. Иногда к ней же заходят матросы с иностранных пароходов, но что они там делают — никто не знает; да никто и не интересуется таким вопросом, у каждого много своих забот.
А мадам Кивенко ходит по своим владениям, по саду и дому в красном капоте и поет арии из оперы «Кармен».
Голос у нее хриплый, и когда она поет даже самую нежную арию, стекла в окнах тихо вибрируют и звенят.
Когда первые вечерние сумерки мглистой пеленой закрывали город и с моря начал повевать легкий и приятный бриз, Петр Андреевич Глоба постучал в калитку сада мадам Кивенко.
Он постучал уверенно, хорошо зная, куда идет, и в тот же миг залился звонким лаем маленький щенок, которого мадам Кивенко всегда носила на руках, опуская на землю только в чрезвычайных случаях.
Работница открыла калитку, и Петр Андреевич зашел в дом мадам Кивенко. В руке он нес небольшой кожаный чемодан. Золотые часы поблескивал на левой руке.
Мадам Кивенко встретила гостя на веранде. Минуту она рассматривала его, пытаясь узнать.
Потом, видимо, узнала, заволновалась, засуетилась и поспешно пригласила в дом, испуганно оглядываясь вокруг.
Когда Вася пришел домой, Варвара Павловна и Глоба сидели друг против друга за столом, а на столе стояло несколько бутылок молодого вина, в большой вазе лежали фрукты из сада мадам Кивенко, но гость не обращал на них внимания. Он наливал себе полстакана молодого, терпкого, розового и прозрачного вина, потом доставал откуда–то снизу, не то из кармана, не то из–под стола, бутылку водки, доливал стакан доверху, залпом выпивал эту невыносимую смесь и нюхал кусочек черного хлеба. Странным было то, что он ничуть не был пьян, хотя выпил, наверное, уже немало.
Когда Вася вошел, она повернулась к нему вместе со стулом и протянула руку ладонью вверх — тяжелую руку с пухлыми короткими пальцами. Несколько колец перетягивали их в разных местах, и пальцы напоминали сардельки.
— Ну, давай! — сказала она.
Вася полез в карман и вытащил целую горсть серебряных монет и один бумажный рубль. Все это он со страхом высыпал на ладонь мадам Кивенко и отошел к двери.
Варвара Павловна начала считать деньги. Глоба с интересом наблюдал всю эту сцену.
— Четыре восемьдесят, а где еще полтинник? — грозно спросила мадам Кивенко, и щеки ее, краснея от выпитого вина, стали сизоватыми.
