Лемони Сникет - Предпоследняя передряга (с иллюстрациями)
— Штаб на Главном Перекрёстке Ветров, — сказал он.
— Наверное, родители по вам скучали, — сказала Вайолет.
— Они погибли в ту ночь, — сказал Дьюи, — во время ужасного пожара. Дьюи не нужно рассказывать вам, каково мне было, когда я об этом узнал.
Бодлеры вздохнули и уставились на пруд. На гладкой поверхности воды виднелись одинокие огоньки окон, но по большей части отель был тёмный, так что и пруд тоже был тёмный. Конечно, не нужно было рассказывать Бодлерам, каково это — потерять родителей так внезапно и в таком юном возрасте.
— Не всегда дела обстояли так печально, Бодлеры, — сказал Дьюи. — Раньше убежища были устроены по всему земному шару, и сиротам вроде вас не приходилось скитаться, пытаясь найти благородных людей, готовых им помочь. С каждым поколением раскол усугубляется. Если справедливость не победит, скоро не останется ни одного убежища и ни одного человека, который помнит, каким должен быть мир.
— Не понимаю, — сказала Вайолет, — почему нас не забрали в убежище, как вас?
— Как же, вас забрали, — сказал Дьюи. — Вас забрал Граф Олаф и пытался удержать у себя, как ни старались благородные люди ему помешать.
— Но почему же никто нам ничего не объяснил?! — спросил Клаус. — Почему нам до всего приходилось докапываться самим?!
— К сожалению, таков этот злобный мир, — сказал Дьюи, покачав головой. — Везде напущено туману, Бодлеры. С момента раскола все исследования, все наблюдения, даже книги оказались разбросаны по свету. Это как слон в любимом стихотворении вашего папы. В руках у каждого крошечная крупица истины, а целостной картины нет ни у кого. Однако скоро все изменится.
— В четверг, — сказала Солнышко.
— Точно, — сказал Дьюи, с улыбкой поглядев на младшую Бодлер сверху вниз. — Все благородные люди, как встарь, соберутся вместе — и тогда можно будет сопоставить все их исследования, все их наблюдения, все улики, которые им удалось собрать, и все книги, которые они прочитали. Подобно тому, как библиотечный каталог показывает, где расположена каждая книга, этот каталог покажет местоположение и поведение каждого волонтёра и каждого негодяя. — Он указал на отель и продолжил: — Долгие годы, которые благородные люди провели, скитаясь по земле и наблюдая коварство и предательство, мы с коллегой неотлучно находились здесь, и к нам поступала вся информация. Мы скопировали все до единой записи из каждой записной книжки каждого волонтёра и свели их в каталог. Иногда, когда волонтёры гибли или наши убежища бывали разрушены, нам приходилось самим собирать утраченные сведения. Мы получили документы Жозефины Энуистл с озера Лакримозе и тщательно их скопировали. Мы сложили обгорелые обрывки архивной библиотеки Мадам Лулу и записали все, что обнаружили. Мы обыскали дом, где провёл своё детство мужчина с бородой, но без волос, и расспросили учительницу математики, которая учила женщину с волосами, но без бороды. Мы вызубрили наизусть важные статьи из подшивок полтривилльских газет и выбросили важные предметы из окон сожжённого штаба, чтобы потом найти их где-нибудь на морском дне. Каждое преступление, каждую кражу, каждую грубость и каждый неблаговидный поступок, совершенный с начала раскола, мы свели в каталог, создав целую библиотеку злоключений. И поэтому в моем каталоге есть место всякой животрепещущей тайне.
Это дело всей моей жизни. И жизнь эта была непроста, зато содержательна.
— Вы не просто волонтёр, — сказала Вайолет. — Вы библиотекарь.
— Ах нет, в библиотечной иерархии я стою гораздо ниже, — скромно ответил Дьюи. — Ваши родители всегда шутили, что моя библиотечная деятельность протекает в глубоком подполье. Ведь каждый негодяй на свете спит и видит, как бы уничтожить все улики, поэтому мне пришлось как следует спрятать дело всей моей жизни.
— Но как же можно спрятать такой громадный каталог? — удивился Клаус. — Это все равно что спрятать слона. Ведь ваш каталог, наверное, размером с отель!
— Так оно и есть, — с хитрым видом кивнул Дьюи. — Честно говоря, мой каталог размером в точности с отель. Тютелька в тютельку.
Вайолет и Клаус отвели глаза от Дьюи, чтобы недоуменно переглянуться, но Солнышко смотрела не на библиотекаря и не на брата с сестрой, а на зеркальную поверхность пруда.
— !агА — сказала она, показывая маленькой рукой на спокойную гладкую воду.
— Именно, — подтвердил Дьюи. — Истина была у всех под носом — нужно только видеть чуть глубже поверхности. О том, что отель «Развязка» — наше последнее прибежище, знают и волонтёры, и негодяи, но никто ни разу не задался вопросом, почему его вывеска написана задом наперёд. Они приезжают в «акзявзаР» ьлэто, но подлинное убежище — каталог — надёжно спрятан на дне пруда, в подводных номерах — зеркальном отражении отеля. И пусть враги сожгут здание дотла — главные тайны все равно уцелеют.
— Но если местонахождение каталога так важно таить от всех, зачем вы нам о нем рассказываете? — спросила Вайолет.
— Вам положено знать, — сказал Дьюи. — Вам пришлось скитаться по земле и стать свидетелями стольких злодеяний и собрать столько улик, сколько большинству людей не удаётся за всю жизнь. Улики и наблюдения, собранные в ваших записных книжках, станут, несомненно, ценнейшим вкладом в каталог. И кому, как не вам, можно со спокойной душой доверить самые важные тайны на свете? — Он посмотрел на пруд, а затем на каждого Бодлера по очереди. — Начиная с четверга вам больше не придётся скитаться по воле волн! — Дети понимали, что под словами «скитаться по воле волн» Дьюи имел в виду «Чувствовать себя одинокими и потерянными», и от этих слов у них на глаза навернулись слезы. — Надеюсь, вы согласитесь навсегда поселиться здесь. Мне нужен кто-то наделённый изобретательным воображением — он улучшит подводный дизайн каталога. Мне нужен кто-то наделённый исследовательским даром — он доведёт каталог до идеального состояния и сделает его самым точным на свете. И, разумеется, нам нужно будет питаться, а я слышал самые хвалебные отзывы о Солнышкиных кулинарных талантах.
— Эфхаристо, — потупилась Солнышко.
— Честно говоря, стряпня Хэла совершенно несъедобна, — с горькой улыбкой продолжал Дьюи. — Не понимаю, зачем ему понадобилось открывать ресторан в номере 954, когда в его распоряжении было столько удобных помещений. Невкусная пища в любом случае неприятна, но хуже невкусной индийской пищи, пожалуй, ничего не бывает.
— Хэл волонтёр? — спросил Клаус, вспомнив, что видела Солнышко, выполняя поручения посыльной.
— Некоторым образом, — ответил Дьюи, употребив выражение, которое здесь означает «Приблизительно». — Когда больница, где он работал, сгорела, моя коллега прибыла на место событий, чтобы каталогизировать все уцелевшие сведения. Хэл был в полнейшем отчаянии. От Хранилища Документов остался жалкий пепел, и Хэлу негде было жить. Моя коллега предложила ему должность в отеле «Развязка», и теперь он помогает нам в исследованиях и учится готовить. К сожалению, удаётся ему лишь первое.
— А Чарльз? — спросила Вайолет, вспомнив, что видел Клаус, когда работал посыльным.
— С тех пор как вы уехали с лесопилки, Чарльз искал вас повсюду, — ответил Дьюи. — Его заботит ваша судьба, Бодлеры, хотя компаньон его ведёт себя непростительно и эгоистично. Вам, Бодлеры, пришлось видеть предостаточно мерзавцев, но вам повезло встретить предостаточно и благородных людей — таких же благородных, как вы сами.
— Не уверен, что мы такие уж благородные, — тихо проговорил Клаус, листая записную книжку. — Из-за нас произошли несчастные случаи на лесопилке. Из-за нас случился пожар в больнице. Отчасти из-за нас сгорела архивная библиотека Мадам Лулу. Из-за нас…
— Не надо. — Дьюи остановил Клауса, мягко положив ему руку на плечо. — Вы достаточно благородны, Бодлеры. В этом мире большего и желать нельзя.
Средний Бодлер склонил голову, прислонившись к библиотекарю, а его сестры прижались к нему, и все четыре волонтёра на миг безмолвно замерли в темноте. Из глаз сирот — всех четырёх — хлынули слезы, и, как часто случается, когда плачут в ночи, волонтёры и сами не знали, почему они плачут, хотя я-то знаю, почему я плачу, печатая эти строки на машинке, и плачу я вовсе не из-за того, что в соседней комнате один человек режет лук, и не из-за того, какое зловещее карри он намерен с этим луком приготовить. Я плачу потому, что Дьюи Денуман ошибался.
Нет, он не ошибался, когда говорил, что Бодлеры достаточно благородны, хотя, полагаю, многие бы с этим поспорили, особенно сидя в уютной комнате за карточной игрой или с хорошей книгой. Дьюи ошибался, когда говорил, что в этом мире нельзя желать ничего, кроме достаточного благородства, так как пожелать можно чего угодно. Можно пожелать вторую порцию торта, даже если нам ясно дали понять, что мы её не получим. Можно пожелать новую коробку акварельных красок, даже если нам скажут, что старую мы ещё не изрисовали и все краски в ней ссохлись и растрескались. Можно пожелать, чтобы в спальне у нас стоял аквариум с японской бойцовой рыбкой — тогда нам будет не так страшно долгими зимними ночами, — и можно пожелать такой фотоаппарат, который снимает даже в темноте, по понятным причинам он нам насущно необходим, и можно утром пожелать ещё один кусочек сахара в кофе, а вечером — ещё одну подушку под голову.
