Леэло Тунгал - Половина собаки
Директор решил еще задержаться в школе, чтобы все осмотреть, и мой отец остался помогать ему. А Пилле, похоже, опять была нормальным человеком, когда выяснилось, что мое сватовство ей не угрожает.
— Ни капельки! — бодро ответил я.
О каком страхе теперь могла идти речь, если огни нашего дома уже светились навстречу! Под ясенем чернела собачья будка, с крыши которой всегда соскакивала Леди, заслышав мои шаги, чтобы, весело прыгая, исполнить свою приветственную пляску.
— А жаль, Мадис, что тебя не было, когда приехала «скорая помощь», — сказала Пилле и весело хмыкнула. — Видел бы ты, как огорчилась эта врачиха, услыхав, что у нас нет ни убитых, ни раненых. Но ведь это же хорошо, что обошлось без жертв!
— Нет, все-таки без жертв не обошлось, — грустно сказал Мадис.
Пилле изумилась:
— Тебе жаль этих воров? А если бы они пристукнули Олава, тогда что?
— Речь не о них. Человеческая жертва сегодняшнего вечера — это я! — объявил Мадис. — Вам-то что: одному немного сдавили плечо, другая упала на лестнице и тому подобное. А вот меня, как только явлюсь домой, отец выдерет как Сидорову козу.
— Но ты расскажи ему все честно! — посоветовала Пилле.
— Ха-а, к тому моменту, когда я смогу открыть рот, полпорки уже пройдет.
— Может, твоего папса еще и нет дома! — предположил я.
— Дома он! И протянет мне навстречу для объятий свои трудолюбивые руки, даю голову на отсечение! Они с матерью оба сегодня взяли свободный день и поехали в город. Должны были точно в восемь вернуться автобусом.
— В самое горячее время сельскохозяйственных работ поехали в город развлекаться… Как же это? — удивился я.
— Они поехали покупать мне новый костюм, во! И Майду с ними, на него должны будут мерить. Знаешь, руки Майду только на два сантиметра длиннее моих, так что теперь он больше не сможет ничего завещать мне из своего богатого гардероба! Теперь конец ношению одежек с барского плеча! — гордо объявил Мадис.
Это вызвало у Пилле улыбку.
— Мы ведь должны были праздновать юбилей твоего костюма? — сказала она.
— Пожалуйста, пожалуйста! Праздник состоится в городе, на пункте скупки утиля! — отшутился Мадис.
Но мне было не до шуток, я думал о другом. Ладно, граммофон и остальные вещи останутся в школе — эту звукопроизводящую машину я смогу видеть опять раз в неделю на уроке пения, но вот Леди-то я лишился навсегда!
— Так ты придешь? — спросил Мадис.
Предаваясь своим грустным мыслям, я прослушал, о чем он говорил.
— Или ходить за стадом — слишком детское занятие для героя?
Выяснилось, что Мадис с завтрашнего дня должен на две недели подменить Майду, у которого перед отъездом в Тюриское животноводческое училище много забот. Вот Мадис и предложил, чтобы мы вдвоем взяли на себя исполнение его пастушеской должности.
— Пастбище Лауси прямо у озера, ты же знаешь, там, где растут водяные лилии. И там же близко валяется замечательная часть забора из толстых досок… Мы могли бы соорудить катамаран! — предложил Мадис. — К завтрашнему дню мне надо было точно знать, придешь или нет, потому-то я и околачивался возле вашего дома, поджидая тебя. Кролики дома все не кормлены, даже трава для них не накошена — получу такую вздрючку, что только держись!
— Приду, не сомневайся! — пообещал я. — И знаешь что: катамаран назовем «Память о Леди» — она все-таки уток десять вынесла из озера Лауси в своей пасти.
— Мы это название напишем по-английски, будет загадочнее, верно? — воодушевился Мадис. — Пилле, как будет по-английски «память»?
— Не знаю, — сказала Пилле и ткнула носком туфли в асфальт. Мы стояли уже перед домом.
— Только, Олав, — вдруг сказал Мадис, — ведь так называют в память о мертвых, а Леди-то жива.
Я вздохнул:
— Надеюсь, жива! Но где, этого мне никогда не узнать!
— Что ты мелешь! Когда мы с твоим предком почапали в школу, она осталась у вас в кухне хлебать суп! — сообщил Мадис. — Твой папс велел матери задержать ее в кухне. Леди примчалась домой со страшной скоростью и, когда вбежала, все смотрела на дверь и лаяла!
Вот это была новость!
— А ты не видел, Каупо уже уехал к тому времени? Такой невысокий дядька с большим пузом, глазки у него водянистые, как у ежа.
— Счастливо оставаться! — сказала Пилле вдруг. В голосе ее опять была эта дурацкая «девичья гордость», и она с такой скоростью ринулась в дом, словно за нею гнались пчелы.
— Какая змея ее опять ужалила? — не понял я.
— Ах, женские дела! — Мадис махнул рукой. — А этого толстого я видел, да. Он тоже на синем «Москвиче», верно? Он яростно рванул от вашего дома и помчался, только пыль за ним вилась. Но тогда было еще совсем светло, когда он уехал… ну… часов около пяти-шести. Твой папс уже у машины отвалил ему какие-то мани — по крайней мере, там было две двадцатипятирублевки, если не больше. Две купюры упали на землю возле машины, когда этот пузатый запихивал их себе в бумажник. Машина стояла там, видишь! — Мадис указал пальцем. — А я возился тут у стены с велосипедом. По-моему, этот ежиный глаз пообещал твоему предку какой-то паспорт прислать по почте, а сам был злой, как бешеный бык. Думаешь, тут что-то криминальное? — оживился Мадис.
— Не могу придумать ничего другого, кроме того, что отец откупил у Каупо половину Леди! — сказал я, грудь распирало от радости. — Это он из своих сбережений на «мерседес» вытряхнул три сотни! У Каупо находится паспорт Леди…
Занавеска в горошек на окне нашей кухни отодвинулась, окно раскрылось, и мама высунулась из него:
— Олав, это ты там?
— Да, я.
Мать велела мне «наконец идти в комнату». Я, конечно же, слышал, что она сказала, но до чего же прекрасно было делать вид, будто голос матери не слышен из-за лая Леди, который несся из открытого окна, словно победная песня: «Я здесь! Я теперь целиком твоя собака! Аух! Гав! Гаух!»
Мать уговаривала Леди замолчать, а я крикнул, что через минуту буду дома.
— Знаешь, почему барышня Пилле Сийль[6] обиделась? — спросил Мадис. — Ты ведь сказал, что у этого Каупо глаза водянистые, как у ежа!
Ну и балда же я! И как только это не пришло мне в голову! Но еж, по-моему, замечательно выглядел и считался по легенде самым сильным зверьком в Эстонии.
— Это и ежу ясно, — сказал я, засмеявшись. — По-моему, барышня Сийль иногда стесняется своей фамилии. Особенно когда наши ребята, случается, кому-нибудь желают: «Чтоб тебе на ежа сесть!» Но по сути дела, это она зря переживает.
— Да, по-моему, было бы очень здорово, если бы моя фамилия была, например, Коэр[7], - поддержал меня Мадис. — Мадис Коэр — звучит гордо, под этим именем можно стать, например, знаменитым яхтсменом. Во всяком случае, звучит гораздо короче и звонче, чем Мадис Поролайнен. Я бы ничуть не сердился, если бы кто-нибудь сказал: «Кто собаке хвост поднимет, если не она сама!» Надо отучить девчонку от этого комплекса, прежде чем он станет у нее привычкой. Ну, до свиданья, завтра утром в шесть перед коровником!
— Погоди, Мадис…
У меня на сердце все еще что-то свербило.
— Знаешь… такое дело… нам, пожалуй, больше не удастся спрятаться от зубного врача там, в каморке за залом. Директор уже знает, и власти тоже… Я был вынужден объяснить, как спасся из каморки со своим ключом.
Но Мадис не стал ни упрекать, ни ворчать, что я выдал нашу общую тайну.
— Ха! — сказал Мадис. — Знаешь, и пора уже, давно пора: у меня в одном коренном зубе такое дупло, как кратер Везувия, полбулочки за шестнадцать коп помещается и сто граммов «Детской колбасы» впридачу. Самая пора позволить врачу запломбировать его половиной килограмма замазки, а то я больше никогда не смогу наполнить свой желудок!
Я смотрел Мадису вслед, пока он не исчез в ольшанике. Слышны были только звуки, издаваемые поломанным велосипедом: щелк, щелк… Ему придется так катить до самого дома. И я подумал: «До чего же все-таки хорошо, если у тебя есть настоящий, истинный друг, который возьмет тебя на пастбище, вызовет милицию спасать тебя и даже готов принести сам такую жертву, на какую далеко не все мальчишки способны — добровольно позволит запломбировать свой коренной зуб!»
Но этажом выше меня ждали Леди и мама, которая, похоже, испекла оладьи… В отношении их у меня «верхнее обоняние»!..
ЛЕТО ПЕСТРОЙ БАБОЧКИ
Я сидела на большом сером камне, положив подбородок на колени и обхватив их руками. Кто выдумал фразу «счастливое детство»? Наверное, какой-нибудь очень старый и очень несчастный человек… Сейчас я хотела быть старой или хотя бы взрослой, которая может приходить и уходить когда угодно и куда угодно. Ушла бы очень далеко — туда, где меня никто не знает, и ушла бы сразу! Вернулась бы лет через двадцать, а может, не вернулась бы никогда…
