Анника Тор - Пруд Белых Лилий
— Обь и Енисей.
— Хорошо, — сказал магистр Лундквист. — Но, если я не ошибся, Стефания только что находилась совсем на другом материке. Я был бы очень признателен, если бы ты в дальнейшем постаралась не отвлекаться на уроке. Тогда твоей соседке по парте не придется нарушать школьные правила своим шепотом. Как по-твоему?
— Да, — сказала Штеффи тихо.
— Что ты сказала? Я не расслышал.
— Да, — сказала она громче, — я больше не буду так делать.
Но магистр Лундквист все еще был недоволен.
— Поскольку ты, кажется, заинтересовалась западно-индийским архипелагом, может, расскажешь о нем мне и классу?
Штеффи медлила. Как бы она сейчас ни поступила, будет плохо. Лучше уж сказать все как есть.
— Я только хотела посмотреть, каким путем мои родители поедут в Америку.
Магистр Лундквист усмехнулся.
— Вот как? — сказал он. — Родители Стефании едут в Америку. А что они там будут делать, позволь спросить?
Штеффи почувствовала в вопросе подвох, который вряд ли заметили другие. Но магистр Лундквист держал ее, как вписках. Ей никуда не деться, пока не ответит.
— Они должны уехать, — сказала она. — Они не могут остаться в Вене.
— Почему же?
Голос магистра Лундквиста звучал все еще мягко, почти дружески. Но взгляд его серых глаз был холоден.
— Они евреи, — сказала Штеффи.
Магистр Лундквист кивнул.
— Точно, — сказал он. — Народ без земли. Чуждый элемент в Европе. В Германии это поняли.
В классе стало совсем тихо. Слышалось лишь шарканье ног о пол или царапанье авторучек по бумаге. Указка давила на плечо, и Штеффи подумала, что сейчас упадет со стула.
— Магистр, — сказала Май громким и ясным голосом, — вы не имеете права так говорить.
Как она осмелилась? Такое не говорят учителям, уж тем более магистру Лундквисту.
— Вот как? — повторил магистр Лундквист. — Будь так добра, Май, объясни подробнее, в чем я не прав?
Май посмотрела ему в глаза и ответила:
— Вы не имели права говорить дурно о родителях Стефании. Не их вина в том, что они должны бежать из своей страны. Это немцы их заставляют, и неправильно с вашей стороны такое оправдывать.
— Ты все сказала? — Голос магистра Лундквиста был резким. — Тогда можешь выйти в коридор. Тебя ждут неприятные последствия, уж поверь мне.
Май поднялась и сунула атлас в парту. Внезапно страх прошел. Штеффи наполнило чувство радости и гордости за то, что Май — ее подруга.
— Тогда я тоже пойду, — сказала она и встала.
— Сядь! — закричал магистр Лундквист. Но Штеффи не подчинилась его словам. Вместе с Май она направилась к двери. Она чувствовала, что класс на ее стороне. Она ловила ободряющие взгляды и кивала почти каждому, мимо кого прошла к выходу.
Но Алиса не смотрела на Штеффи. Она уставилась в парту и выглядела бледной и испуганной.
— Тебе же будет хуже, Стефания, — услышала она за спиной голос магистра Лундквиста.
Штеффи закрыла за собой дверь. В коридоре было тихо и пустынно. Они с Май посмотрели друг на друга.
— Прости меня, — сказала Штеффи. — Прости, что вела себя так глупо в тот раз. Я думала, ты не поймешь.
— Пустяки, — ответила Май. — Мне хочется, чтобы ты снова была со своими родителями. — Она крепко пожала руку Штеффи. — Видела его лицо? Он думал, что может напугать нас своей указкой и злобой.
— Что теперь будет?
— Наверное, нам сделают выговор, — сказала Май. — Но это того стоило. Не так ли?
— Да, — согласилась Штеффи, — стоило.
Глава 24
Рождественские витрины больших магазинов были так нарядны. За стеклом виднелись гномы и рождественские елки, гирлянды и мерцающие стеклянные шары. Удовольствие доставляло просто ходить и смотреть на всю эту красоту. Но с десятью кронами в кармане на подарки было еще веселее. Штеффи купила писчую бумагу для Нелли, термос дяде Эверту и кусочек бархата в футляр для очков тети Марты. Вере она нашла ленту из зеленого шелка, который так шел ее рыжим волосам. Наконец она вошла в книжную лавку и купила книгу для Май.
Штеффи не нашла лишь подарка для Свена. Такого подарка, чтобы ему стало ясно, что только она смогла угадать его желание. Совсем скоро магазины закроются, и будет поздно. Завтра последний день занятий, а после школы она уплывет на остров.
В кармане пальто лежали две монетки по одной кроне, монетка в пятьдесят эре и монетка в двадцать пять эре. Должно хватить на подарок Свену и букет его матери.
Продавцы уже начали закрывать двери за последними покупателями. Оставалось мало времени.
И тут Штеффи увидела в витрине, которую раньше не заметила, одну вещицу. Она лежала на подставке, обитой голубым бархатом, в единственном экземпляре, из материала, напоминавшего кость, с острым лезвием и красивой резной рукояткой. Нож для бумаги, которым вскрывают письма и разрезают страницы книг.
Вот что она купит Свену!
Штеффи дернула за ручку двери, но магазин был закрыт. В полутьме за витриной она увидела какое-то движение. Штеффи постучала в дверь, сначала робко, затем настойчивее.
За стеклянной дверью показалось чье-то лицо. Это был пожилой седой мужчина. Он покачал головой, и его губы произнесли несколько беззвучных слов.
Все же Штеффи поняла, что он сказал: "Закрыто".
— Прошу вас! — крикнула она, хотя не знала, услышит ли ее хозяин магазина. — Прошу вас, можно мне войти?
Мужчина вздохнул и повернул в замке ключ. Он приоткрыл дверь и выглянул в щель.
— Закрыто, — сказал он.
— Я только хотела… Нельзя ли мне… — Слова застряли у нее в горле. — Прошу вас! Нож! Тот, в витрине.
— Ты хочешь купить нож? — спросил мужчина. Он говорил по-шведски с сильным акцентом.
— Да.
— Тогда входи.
Тесное помещение было заполнено вещами. В темноте Штеффи не смогла разглядеть их как следует, но то тут, то там поблескивала латунь или полированное дерево. В воздухе чувствовался густой сладковатый запах.
Мужчина открыл окошко, отделявшее витрину от магазина, и сунул туда руку.
— Этот?
Он положил нож на прилавок. Штеффи осторожно потрогала острый край лезвия, провела пальцами по резным завиткам рукоятки.
— Какой красивый, — сказала она.
— Это слоновая кость, — ответил мужчина. — Стоит три кроны.
— Три кроны?
Штеффи никогда бы не подумала, что нож такой дорогой. Она стиснула монеты в кармане. Если бы она увидела этот нож раньше, до того, как купила остальные подарки, то выбрала бы что-нибудь подешевле.
— У тебя нет денег? — нетерпеливо спросил мужчина.
— Есть… но не так много.
Мужчина взял нож и направился назад к окну. Только он положил вещицу на голубой бархат, как Штеффи сказала:
— Два семьдесят пять. Можно я куплю его за два семьдесят пять?
— Это наглость, — сказал мужчина. — Приходи после праздников и торгуйся.
Он выглядел скорее раздосадованным, чем рассерженным.
— Для кого этот нож?
— Для Свена, — сказала Штеффи.
— А кто такой Свен? Твой брат?
— Нет, мой… друг. Нож ему нужен для книг.
Мужчина в задумчивости кивнул:
— Говоришь, нож ему нужен? Тогда пусть он его получит. Договоримся на два пятьдесят.
Штеффи получила нож, завернутый в шелковую и оберточную бумагу с красным шнурком. Когда она выложила мелочь на прилавок, мужчина спросил:
— Откуда ты?
— Из Вены.
— А я из Вильно, — сказал мужчина. — Из Литвы. Благослови тебя Господь.
Монетки в двадцать пять эре едва хватило на корзиночку с красными рождественскими тюльпанами для жены доктора.
Пакеты с подарками горкой лежали на письменном столе, когда однажды вечером к ней заглянул Свен.
— Столько рождественских подарков, — сказал он.
— Да.
— Я не собираюсь отмечать Рождество в этом году, — продолжал Свен. — Я сказал маме с папой, что не поеду с ними в Вэрмланд.
— Но почему?
— Разве ты не понимаешь? Как можно отмечать мирный праздник, в то время как весь мир пылает? Это лицемерие. Я собираюсь отдать свои деньги, на которые хотел купить подарки, в помощь беженцам.
Они помолчали. Свен рассеянно вертел в пальцах ручку, лежавшую на столе. Ей надо что-то сказать, иначе он уйдет в свою комнату.
— Что будешь делать на каникулах? — спросила Штеффи. — Если не поедешь в Вэрмланд?
— Ничего особенного. Останусь дома. Буду заниматься, мне это нужно. Читать книги. Заботиться о Путте, тогда его не возьмут с собой. Он терпеть не может поездов.
— Разве не скучно все время быть одному? Когда другие празднуют Рождество со своими семьями.
Свен посмотрел на Штеффи. Едва заметное движение уголков его рта говорило, что ему стало забавно. Словно он догадался, что она беспокоилась о нем, но считал это напрасным.
