Лев Прозоровский - Чужие ветры. Копье черного принца
— Люди все на местах?
— Так точно, товарищ майор!
— Вот познакомьтесь… Лейтенант Грива, мой помощник! Включите его в бригаду грузчиков… Скажите бригадиру, чтобы поставил в трюм…
— Будет сделано, товарищ майор! — Все это время вежливый, подтянутый, даже несколько щеголеватый пограничник обращался только к Андрею. Когда тот сказал: «Познакомьтесь» и представил Лаймона, то познакомиться было нельзя — Андрей продолжал говорить. Теперь же, когда он замолчал, лейтенант повернулся к Лаймону и приложил пальцы к козырьку.
— Лейтенант Сергеев!
Лаймон хотел было сделать то же, но в последнюю секунду вспомнил, что на нем брезентовая роба, а на голове — старый фетровый колпак, который носят грузчики, чтобы предохранить голову от пыли; смутился, слепка покраснел, но тут же выправился и рывком протянул лейтенанту руку:
— Лаймон… Лаймон Грива!
— Где члены комиссии? — спросил тем временем Андрей.
— В следующей комнате, — кивнул пограничник.
— Ну, вы пока идите в бригаду, — сказал Андрей, а сам пошел в следующую комнату — кабинет начальника района. Начальник, бритоголовый человек с мученическим выражением лица и оттопыренными ушами, сидел за столом и разговаривал по внутреннему телефону. Возле него, ожидая конца разговора, стояли трое: два офицера-пограничника и таможенный инспектор в белом морском кителе с золотым шитьем, изображавшим переплетенные жезлы Меркурия на левом рукаве.
Андрей потянул таможенника за рукав, кивнул головой, давая знак отойти в сторону, затем спросил шепотом, чтоб не мешать начальнику района, разговаривавшему по телефону:
— Ну, что на «греке»?
— У меня все в порядке, — любезно и вместе с тем подчеркнуто ответил инспектор, толстый здоровяк средних лет, с широкими пятнами румянца на щеках и рыжеватыми бровями щеточкой. Он, как и пограничник Сергеев, не удивился заданному вопросу, потому что тоже накануне был поставлен в известность о прибытии судна, представляющего интерес для органов госбезопасности. Разница была только в том, что лейтенант-пограничник знал: на судне может быть шпион, который будет стремиться сойти на берег. А таможенный инспектор этого не знал. Ему было поручено обратить особое внимание на то, нет ли на борту «Гелиополиса» груза, по форме и упаковке вызывающего подозрение. Если бы такой груз оказался, инспектор должен был сообщить об этом Александрову. Но такого груза не оказалось, «грек» вез оливковое масло в стандартных бочках, и таможенник доложил обо всем майору с тайным удовольствием, словно радуясь: «За остальных я поручиться не могу, а у меня — все в порядке».
Начальник района, у которого мученическое выражение не сходило с лица ни на минуту, продолжал говорить по телефону на каком-то странном языке, в котором встречались выражения: «меня зарезали планом», «вариант борт-вагон», «порто-франко» и другие вроде этих. Однако этот разговор не вызывал никакого удивления у присутствующих. Всем эти странные фразы были хорошо знакомы. Таможенный инспектор со скучающим видом шепнул Андрею:
— Пошли на двенадцатый причал. «Грек» уже наверно там.
Андрей тихо, чтобы не помешать телефонному разговору, выскользнул из кабинета. Таможенник легко, несмотря на свою толщину, проскочил за ним. Вскоре оба, окунувшись в портовый шум и гам, уже спешили по асфальтированным дорожкам, перепрыгивая через рельсы, одних людей обгоняли, с другими встречались, с третьими некоторое время шагали рядом. Так они подошли к двенадцатому причалу. Туда уже подали портальный кран. Таможенник увидел какого-то знакомого, извинился перед Андреем и исчез. Андрей шагнул под фермы крана и вышел к самому краю причала.
Было свежее майское утро. Солнце встало за спиной Андрея и косыми золотыми лучами осветило широкую водную полосу, лежащую перед ним. Над водой еще стелился туман. Он был розовым. И в этом; золотисто-розовом мареве, от моря к причалу, за двумя крохотными пузатыми буксирами, двигалось тяжелое, низко сидящее судно. Это был «Гелиополис».
На бровку придала вышла бригада грузчиков. Стивидор, старший на разгрузке, давал бригаде последние указания. Андрей заметил, что Лаймон уже «свой», — стоит, весело переговариваясь с ребятами, облаченными в такие же, как и у него, брезентовые робы.
Андрей подошел ближе и услышал, что грузчики, ворча, перебрасывались между собой фразами, в которых часто упоминалось слово «комиссия».
— Если бы не задержала комиссия, на целый час раньше бы начали обработку, — сплюнув, сказал высокий смуглый парень. — И зачем столько торчать на борту!
Прежде чем судно станет к причалу, на его борт поднимается комиссия, состоящая из представителей погранохраны, таможни и санитарного надзора. Функции погранохраны и таможни общеизвестны. Но для чего существует санитарный контроль? Нужен ли он? Оказывается, очень нужен. В конце прошлого века в порт Сан-Франциско на пароходе приехала группа переселенцев-рабочих. Портовый врач, хронически не выходивший из состояния, попросту называемого «под шефе», осматривая переселенцев, заметил на лбу у одного из них бугор, покрытый налетом, напоминающим пудру. Врач дал пассажиру щелчок по лбу и отправился допивать очередную порцию искрометного. Через год в Сан-Франциско было зарегистрировано четырнадцать случаев проказы.
Скромный труд работников советского портового санитарного контроля проходит в тиши; о них не пишут в газетах, им не посвящают радиопередач, драматурги не тратят на них бессонных ночей. А между тем это они, работники саннадзора, во время второй мировой войны установили, что семена, присланные нашими союзниками в один из северных советских портов, заражены клопом-черепашкой; это они следят за тем, чтобы в нашу страну не попало ни одного клубня картофеля, зараженного картофельным раком, ни одного животного, страдающего болезнью, способной вызвать эпизоотию, ничего такого, что могло бы нанести вред растительному или животному миру нашей страны.
Легко представить, насколько сложен труд санитарных контролеров. А времени каждый раз они имеют очень мало — нельзя ни одной лишней минуты задерживать судно, спешащее в порт.
Поэтому напрасно нервничал высокий смуглый грузчик: задержка «Гелиополиса» была вызвана необходимостью.
Ни по международным законам, ни, тем более, по законам своей трудной профессии, Андрей не мог открыто подняться на борт «Гелиополиса». Да это, в сущности, ничего бы, пожалуй, и не дало. Андрей был спокоен, он знал, что за «греком» наблюдают десятки невидимых глаз и с борта парохода на советский берег никто не сойдет незамеченным.
Разгрузка «Гелиополиса» началась. Чтобы скоротать время, Андрей вернулся в контору района. Кабинет начальника был пуст. Андрей сел на его место, скользнул равнодушным взглядом по бумагам, разбросанным на столе. Одна привлекла внимание. Это был стандартный портовый документ — график обработки судна. Внимание Андрея он привлек потому, что против типографской строчки «название судна» было выведено чернилами «Гелиополис». Судно пришло с грузом оливкового масла. Груз относился к категории нескоропортящихся. Поэтому, — читал Андрей, — первоначально «Гелиополис» было решено разгрузить по варианту «борт-склад», то есть из трюмов вытаскивать бочки на берег и отсюда увозить их в склады автопогрузчиками.
Но груз был транзитным — его предстояло отправить в глубь страны. И портовики, договорившись с железнодорожниками, обслуживающими порт, пошли на более выгодный вариант — «борт-вагон». Это означало, что груз из трюма будет сразу укладываться на поданные к крану платформы.
Но и это опять-таки было не все.
Часть оливкового масла предназначалась для республики. Укладывать и эти бочки на платформы, а потом снимать оттуда не имело смысла. Портовики предложили разгружать «Гелиополис» сразу с обоих бортов — береговым краном большую часть, и плавучим — меньшую.
Все эти предложения в конечном счете давали большой выигрыш во времени, в том самом, называемом моряками «сталийном»[14] времени, за превышение которого рассчитываются золотой валютой.
На разгрузку «Гелиополиса» полагалось двадцать часов. Это была цифра, строго и многократно проверенная владельцами судна в самых различных портах мира. Одновременная разгрузка с двух сторон давала советским портовикам экономию в четыре часа. Итак — шестнадцать часов вместо двадцати!
Но бригада стивидора Исаева, занятая на «греке», решила сэкономить еще четыре часа за счет «внутри-трюмной механизации», заключавшейся в том, что до начала работы кран опускал в трюм одну или две самоходных грузовых тележки, которые доставляли груз из отдаленных уголков трюма непосредственно к выходу, к люку, куда опускалась стрела крана.
Андрей читал все это и восхищался. «Ну и народ! Ну и молодцы!» Вспомнил, как однажды на фронте ему пришлось вместе со своим связным Кондратьевым, бывшим волжским бакенщиком, ночевать в старой, заброшенной землянке. Солдат сбросил с плеч плащ-палатку — сделал дверь, вытащил и расколол немецким штыком одно высохшее бревно из наката, под куском жести развел огонь — получилась печурка, натаскал в землянку свежих сосновых веток, пахнущих хвоей, — вышла чудесная постель! Оба на ней выспались на славу! «Таким изобретательным может быть лишь тот, кто чувствует себя подлинным, настоящим хозяином жизни!.. Эх, жаль, грек не понимает по-русски, дать бы ему почитать этот график… Вот удивился бы!»
