Валерий Воскобойников - Остров безветрия
Шестая жизнь Ивана Петровича
Шестая моя жизнь продолжается и сейчас. У меня есть дом и деревья, которые я сам посадил и вырастил. Этот молодой человек — мой правнук, мой двоюродный правнук. Говорят, что он удивительно похож на меня в молодости.
А сегодня вы пришли и впервые за последние сорок лет спросили меня о подробностях того трагического плавания.
Теперь рассказывайте вы. Всё, что знаете о нём.
Был рад помочь вам
— Мы не знаем подробностей, — сказал Максим. — Мы прочитали дневники капитана до того места, где он уходит на остров Безветрия.
— Теперь вы понимаете, что на этом они и оборвались…
Иван Петрович помолчал.
— Где вы нашли эти дневники, точнее говоря, копию дневников?
— В сундуке, у нас дома, — стала объяснять Оля. — Моей бабушке в начале войны их отдал её сосед на сохранение. — И точно такие же дневники есть в Музее Арктики, их принёс молодой военный в начале войны.
— Видимо, это был сын капитана, Николай Юрьевич. Он ведь мне говорил, что сделал две копии… Вам известно что-нибудь о его судьбе?
— Нет, — сказал Максим.
— Жаль. Мы общались с ним мало, но доброе сердце легко разглядеть сразу.
…Ребята приехали в Тарховку, когда солнце было в небе высоко, а сейчас уже темнело.
Двоюродный правнук накрыл на стол и позвал гостей поужинать.
Прощаясь, Иван Петрович каждому уважительно пожал руку.
— Был рад помочь вам своими воспоминаниями, — повторил он на прощание несколько раз.
В электричке
Они возвращались в город. В электричке было светло и пусто. Они сели все вместе на две скамейки и смотрели в окно. За окном была темень, мелькали деревья, дома с освещёнными окнами.
И Оля подумала, как это удивительно получается: ещё несколько недель назад все они шестеро были сами по себе и не очень-то интересны друг другу. А сейчас едут вместе в пустой электричке. Кроме них в вагоне никого. А у них есть общая тайна, общее дело. Наверно, это и называется дружбой, когда люди делают общее дело.
Оля посмотрела на Максима и удивилась, как это она совсем недавно считала его Злейшим Врагом номер один. Та недавняя Оля показалась ей сейчас просто дурочкой.
«Здорово, что мы едем все вместе и дружим», — подумала она и чуть не сказала эти слова вслух. А если бы сказала их, то никто бы и не удивился, потому что каждый из них в эту минуту думал точно так же.
Письма от Николая Палтусова
Вечером Алины мама и папа рассматривали старинные фотографии в альбоме. Оля тоже любила их рассматривать.
В прабабушкином альбоме были открытки со старинными поздравления ми: «С Рождеством Христовым», «С праздником Святой Пасхи». Так до революции прадедушка Оли, извозчик Савелий, поздравлял прабабушку кухарку Марусеньку. Потом была их общая фотография: прабабушка Маруся — молодая девушка в красивом длинном платье и прадедушка Савелий — усатый кавалер в пиджаке, с галстуком бабочкой, в сапогах с галошами и с тростью.
— Мама, ты так на прабабушку похожа! — каждый раз удивлялась Оля и сейчас удивилась тоже.
Там же, в альбоме, лежало письмо товарищей красноармейца Савелия к уважаемой Марии Степановне о том, что муж её геройски погиб в бою с бандитами.
В другом альбоме были фотографии бабушки Зины и дедушки Бориса. Пионерский отряд, все коротко подстрижены, все в одинаковых футболках. В первом ряду мальчишки легли на пол, следующие два ряда сидят, последний ряд — стоит.
Один из мальчишек, опиравшийся локтем о пол, чему-то улыбался.
«Я всегда был у твоих ног», — такая была надпись на обратной стороне фотографии.
— Это твой дедушка, — объясняла мама. — Он был весельчаком. Они с бабушкой вместе учились и вместе пошли на завод. И точно — даже на фотографии с надписью «Бригада №5 Механического цеха» они были рядом, и дедушка улыбался.
Дедушка провоевал всю войну, вернулся целым, невредимым и по-прежнему весёлым! Через год, однажды в выходной поехал их цех за грибами в лес. Дедушка больше всех шутил и пел смешные песни. А из леса ехали без него. Он подорвался в лесу на мине, оставшейся от войны. Через шесть месяцев родилась мама…
Сколько раз смотрела Оля эти старые альбомы с фотографиями и поздравительными открытками, и всегда лежали в альбоме два письма, сложенные треугольником. В скобках под бабушкиным адресом на них было написано: «Передать Вере Дмитриевне Палтусовой».
Только сейчас Оля обратила внимание на фамилию. Она даже вздрогнула.
— Мама, откуда эти письма?!
— С фронта. Ты же видишь — обратный адрес «полевая почта». Наш довоенный сосед писал своей жене. Он думал, вдруг она пришлёт моей маме свой адрес, а мы ей перешлём письма. Но адрес она не прислала, и он тоже не вернулся с войны.
Получалось, что Оля много раз держала в руках письма от сына капитана Палтусова и не догадывалась об этом!
— Можно, я их почитаю?
— Что ты, Оля! — испугалась мама. — Чужие письма читать нельзя. Я сама их ни разу не читала.
— Теперь это не письма, а исторический документ эпохи, — сказал папа. А документы читать можно.
Папа развернул письмо.
«Дорогой мой Николай Николаевич!
— Надо же, — удивился папа, — как будто мне это письмо написано.
Через несколько минут на нас пойдут фашистские танки. В бинокль видно, они уже выстроились. Мы не отступим, но останемся ли жить — не знаю. У нас осталось по две гранаты на каждого, а у пушкарей почти нет снарядов. Как бы я хотел, чтобы это письмо было не последним! Как бы хотел написать тебе ещё много писем или быть сейчас с вами, подбрасывать тебя в воздух, чтоб ты смеялся у меня в руках. Но времени мало, а надо сказать самое главное. Я уверен, ты вырастешь умным, добрым и смелым, как твой дед. Недавно я прочитал его дневники… Я знаю, ты воспитаешь своих детей так, что они будут помнить нас и продолжать наши дела. Потому что самое святое дело теряет смысл, если у него нет продолжателей. Помни меня и моих друзей. Знай, что сейчас мы отдадим наши жизни, чтобы жил ты и твои дети. Я пишу тебе, как большому и умному человеку. А тебе всего лишь два года! Если бы ты знал, как я мечтаю увидеть нашу победу своими глазами!
Твой отец командир батальона Николай Юрьевич Палтусов».
— Вот видишь, — сказала мама и отвернулась, чтобы вытереть слёзы. — Не зря мы храним в сундуке его тетради. Вдруг объявится сын. Прочитает письмо и будет знать об отце.
— Да, — проговорил папа, осторожно складывая письмо, — это и на самом деле документ эпохи. Его, пожалуй, в музей надо сдать, чтоб все читали, все знали.
— А вдруг он не погиб в том бою, спросила Оля с надеждой. — Он же и второе письмо прислал.
Папа развернул второе.
«Милые мои Верочка, Николенька и Изабелла!
Изабелла, видимо, его родственница, объяснил папа.
— Это попугая у них так звали — Изабелла… — сказала Оля и сразу же замолчала.
— Попугая? — удивился папа. У них тоже был попугай? А ты откуда знаешь?
— Я же вам говорила! — сказала мама.
— Конечно, мне мама рассказывала.
К её маме перед войной пришёл странный человек и принёс попугая. Будто бы этот попугай раньше принадлежал отцу соседа, и человек этого попугая вернул.
— Я же вам говорила! — повторила мама. — Изабелла — смешное имя для птицы, правда?
Нового адреса вашего у меня пока нет, потому пишу на соседский. Они люди добрые — передадут. Всё думаю о вас, как вы доехали, как устроились на новом месте. Понимаю, что вам нелегко, сейчас всем нам трудно, но как-нибудь перетерпим, а после победы наладим новую жизнь».
— Это не второе письмо, а первое, — сказал папа и стал читать дальше:
«Завтра мы наконец занимаем позиции. Бойцы мои рвутся в бой, чтобы поддать фашисту как следует. За меня вы не беспокойтесь. Как говорили раньше: „Обут, одет, накормлен“. Люди у меня подобрались боевые, в обиду друг друга не дадим.
Ваш папа».
— Может, и правда в музей отдать эти письма? — спросила мама. — И письма моего отца тоже. Они с мамой писали друг другу всю войну.
— Буду узнавать, — сказал папа.
Нужен доктор Семёнов
В тот же вечер в семье Максима Миxeeвa произошли события неожиданные и серьёзные.
С Финляндского вокзала Максим вместе со всеми доехал до Владимирской площади на метро, но оттуда пошёл не домой, а в музей к Матвею Петровичу.
В окне у Матвея Петровича горел свет, но двери он не открывал.
Максим даже решил забраться к окну и позвать в форточку: вдруг звонок сломался?
Наконец дверь открылась, Матвей Петрович через силу улыбнулся и проговорил:
— Проходи, браток. Что-то сердце моё не хочет работать. Еле дополз.
В комнате у Матвея Петровича пахло лекарствами. Он сразу лёг на свой диван и спросил:
