Георгий Попов - Первое лето
— Он, сволочь, теперь медвежатину уминает, — снова раздраженно проворчал Серега.
— И пусть себе уминает. Федьке и медвежатина не пойдет впрок, — с легким вздохом сказал дядя Коля. — Когда, паря, у человека совесть нечиста, ему ничто не идет впрок. Не мы Федьке, а он нам должен завидовать, потому как ему все равно крышка.
— Спасибо, утешил, — усмехнулся Серега.
Мы с Димкой сидели, когда подходила очередь — отхлебывали чай из котелка, — и помалкивали.
— Ну, что приуныли, ребятки?
— А что? Мы ничего… — сказал Димка, поглядывая на избушку. Его, видно, клонило в сон.
— Да я так, шучу… — Дядя Коля встал, потянулся. — Гляньте, как вызвездило. И месяц… Перед холодом и ненастьем, это уж точно. Надо спешить, братцы, спешить. А то как зарядят дожди, не обрадуешься.
Небо над нами, действительно, вызвездило до того, что казалось стеклянно-синим, слегка матовым, и светящимся на всю глубину. И только далеко на западе темнела, заслонив полгоризонта, рваная тучка. Она-то и дала дяде Коле знать о приближении непогоды.
К слову сказать, эта старая народная примета не всегда оправдывается. Не оправдалась она и в тот раз. Во всяком случае, все последующие дни, пока мы гонялись за Федькой, дожди если и выпадали, то короткие, быстрые, не дожди — кавалерийские наскоки, и они не были для нас сколько-нибудь серьезной помехой. Солнце закрывалось тучками совсем ненадолго.
На следующий день мы находили Федькины следы то здесь, то там. Сам же Федька был неуловим.
Тайга нам уже надоела. Куда ни глянешь, все те же громадные, в два и три обхвата, деревья и все тот же зелено-бурый ковер на склонах гор и скатах логов.
Говорят, есть особое, ни с чем не сравнимое чувство тайги, как есть чувство моря. Когда долго шатаешься по тайге, тебе хочется поскорее из нее выбраться. Но вот ты наконец выбрался, вздохнул с облегчением… И что же? Не проходит и месяца, как тебя снова начинает тянуть в непролазные таежные дебри.
Дядя Коля, по его словам, не раз давал себе зарок: вот ворочусь домой живой-здоровый, и все, пойду на прииск, на драгу. Но наступала весна и душа золотоискателя опять начинала сохнуть, изводиться тоской. Он брал свой «Зауэр» и сотню патронов, прощался с домом, с женой и детишками и отправлялся к заранее облюбованному ручью или заветной речке.
Нам тогда, помню, очень хотелось поскорее выбраться из тайги и очутиться на просторе, где горизонт распахивается во всю ширь, как это бывает, например, в степи. И еще нам хотелось нормального человеческого жилья с нормальными лавками и столами, с русской печкой и чугуном вкусных щей с жирной бараниной.
Серега уверял, что до жилья, то есть до деревни, уже недалеко. Но мы шли и шли, с трудом передвигая ноги, а кругом была тайга и тайга, горы и горы. Ночевали где придется, рано утром, едва рассветало, вскакивали, кипятили на костре воду в котелке, дядя Коля выдавал нам по сухарю, мы съедали, запивая кипятком, и отправлялись дальше.
Однажды дядя Коля нам дал по сухарю, а свой положил обратно в рюкзак. Серега это усек, рассердился:
— Э, дядя: так не пойдет! Всем или никому!
На третий день пути мы наткнулись на раненого лося. Вернее, наткнулся Серега. Ему почудилось какое-то движение в гуще малинника. Не раздумывая и минуты, он бросился туда и вдруг увидел истекающее кровью животное. Лось лежал, откинув голову, и смотрел большими печальными глазами.
— Федька, больше некому, — сказал дядя Коля.
— Что будем делать, мужики? — Серега глянул на дядю Колю, на нас с Димкой. — Мается зверь… Наверное, саданул жаканом, а догнать и добить — времени не хватило. Ваш Федька бежит, как заяц, и каждого куста боится.
Мы понимали, что лось все равно пропадет. Тем не менее добивать его было жалко. Могучий зверь, способный постоять за себя даже в схватке с волчьей стаей, сейчас лежал беспомощный и обреченно смотрел на нас, своих врагов. Все люди теперь, в его представлении, были его врагами.
— Давай! — сказал дядя Коля, кивая Сереге.
— Попробуй сам, а я посмотрю, как это у тебя получится, — огрызнулся геолог. Но карабин взял наизготовку.
— Зайди с той стороны… Да целься в голову… Не промахнешься?
— С такого расстояния…
Когда Серега стал целиться, я отвернулся.
Выстрел прозвучал как удар в ухо — необыкновенно громко, оглушительно… Таежное эхо подхватило его и понесло с одного увала на другой. Я вздрогнул и повернул голову. Сохатый лежал, еле видный в пожухлой траве, и уже не скреб землю копытом, как раньше. Он был мертв.
Дядя Коля принялся разделывать тушу.
— Если Федька где-то недалеко, то наверняка слыхал этот выстрел… Но шут с ним, зато мы сейчас наварим дичины, наедимся, во! — Серега провел ладонью по горлу.
Дядя Коля отрицательно покачал головой:
— Пока суд да дело, Федька удерет — не догонишь! Нет уж, мясца захватим, а варить — это после, когда начнет темнеть.
— Куда он удерет? Некуда ему удирать. Здесь все дороги ведут в деревню Хвойная, ее не минуешь. А минуешь, так не обрадуешься. Там тайга, может быть, пожиже, зато горы повыше.
Дядя Коля упрямо стоял на своем. Серега в конце концов сдался. До вечера так до вечера… В этот день мы то и дело поглядывали на солнце: скоро ли?.. Но вот и привал. Таганок, костерок, полкотелка воды, четыре куска дичины — варись, покуда мы отдыхаем! А когда мясо сварилось, мы принялись за него с такой охотой, что за ушами трещало. И тут же уснули — как будто в омут провалились. А наутро снова в дорогу.
Идти стало веселее. Во-первых, потому, что мы хорошо выспались и основательно подкрепились. А во-вторых, и человеческие следы стали попадаться. В одном месте — спиленное дерево, в другом — прошлогодний стожок сена… Когда солнце достигло зенита, Димка увидел и чуть заметные тележные колеи:
— Смотрите! Смотрите!
С таким восторгом, наверное, кричал своим матросам Колумб, когда увидел на горизонте землю.
— Значит, уже близко, — обрадовался и дядя Коля, имея в виду, конечно, деревню Хвойная, ближайшую цель нашего похода. Здесь нас ожидал большой привал.
— Да, теперь уже рукой подать. В прошлом году мы проходили через эту деревню, помню… Между прочим, здесь близко к поверхности залегают бурые угли, дальше, — Серега мотнул головой, — есть антрацит и железная руда. Все, мужики, ждет своего часа. Нам бы сейчас долгий-долгий мир, мир длиной в сто пятьдесят, двести и триста лет, даже больше. Чтобы найти и освоить все богатства, которые таит в себе эта земля, потребуется, как минимум, сто пятьдесят — двести лет.
— Многовато, как я понимаю, — крякнул дядя Коля, внимательно слушавший геолога.
— Ничего не многовато, — очень серьезно возразил Серега. — Тут ведь, заметь, надо не только открыть и освоить, что само по себе нелегко, но еще и благоустроить, то есть, иначе говоря, проложить железные дороги, шоссейные, построить города и рабочие поселки, раскорчевать и засеять новые площади. Для этого, как ты понимаешь, нужно время и нужны люди, люди и люди. А тут этот фашист Гитлер… Сколько умных голов и крепких рабочих рук оторвет война. А сколько их погибнет, подумать страшно!
— Геологов на фронт не возьмут, вы здесь нужны, — как бы между прочим ввернул дядя Коля.
Мы с Димкой слушали и восхищались Серегой. Мы восхищались его знаниями, его умом, наконец, одержимостью и любовью к своему делу. Если вначале, при первой встрече, он нам не очень понравился, то в пути, по мере того как мы узнавали его ближе, он рос и рос в наших глазах, оттесняя на второй план даже дядю Колю.
— Вот ты говоришь — не возьмут, — продолжал Серега, не глядя на золотоискателя. — А мы и не станем ждать, когда нас возьмут, мы сами пойдем. Открывать и осваивать здешние богатства придется вот им, пацанам, так я говорю?
Мы с Димкой промолчали. Есть вопросы, которые не нуждаются в ответах. Да они и задаются, в сущности, не для того, чтобы на них отвечали.
— Они ребята молодцы, они не подкачают! — точно заступился за нас дядя Коля. — Это же надо — попереться в такую даль! Но самое удивительное не это. Пошли и заблудились — с кем этого не бывает. Главное, слышь, не растерялись, не ударились в панику, проявили характер!
— Не маленькие, поди… Вы в каком классе?
Мы ответили.
— У-у! — протянул басом Серега. — Что ты хочешь, совсем взрослые пацаны. Таких в партию можно брать. Я после девятого класса удрал из дома с геологической партией.
— И как отец, уши надрал?
— Хотел надрать, — улыбнулся Серега.
После я часто вспоминал этот разговор перед деревней Хвойная. Серега оказался прав. Многие геологи тогда ушли на фронт добровольцами. Их заменили женщины и подростки вроде нас с Димкой. С именами отважных женщин-геологов, работавших малыми партиями, в местах отдаленных и глухих, связаны очень важные открытия военных лет.
