Марина Дяченко - Слово Оберона
Он молчал и глядел на меня, будто ждал ответа.
Я отступила. Подняла посох. Железный человек не удивился и, конечно, не испугался. Его желтые глаза, круглые, как у совы, мигнули – и снова неподвижно уставились мне в лицо.
– Что вам надо? – почти выкрикнула я.
– Мармелада, – сообщил воин. У него была странная манера говорить не на выдохе, а на вдохе, и от этого голос получался жуткий, свистящий.
В этот момент я его узнала – и от удивления чуть не выпустила посох.
– Уйма?!
Звякнув кольчугой, он подошел ближе. Я глазела на него, забыв, где нахожусь.
Он побрился. Борода, в которой раньше тонуло его лицо, валялась теперь на полу какой-нибудь цирюльни… Хотя что я говорю? Острый ножик и обломок зеркала – вот вам и вся парикмахерская. Под бородой обнаружился незнакомый человек – белое, даже синеватое лицо с толстым шрамом на скуле, со впалыми щеками и круглыми розовыми губами. Из ноздрей крючковатого носа по-прежнему выглядывали короткие волоски, и два пышных куста росли из ушей жалкими воспоминаниями о былой людоедской красоте.
– Ого, – пробормотала я. – Где ты взял доспехи?
– Добыл в бою, – бывший людоед небрежно тряхнул шлемом. – Надо уходить. Я здесь все уже узнал.
– Это я здесь все уже узнала!
– Мы здесь все узнали, – примирительно сказал Уйма. – Пошли.
Он отодвинулся, освобождая проход, из-за спины у него выскочил слуга с блюдом, полным раскаленных углей. Я отшатнулась, забыв о трехногом столе. Крак! – еще одна ножка подломилась, столешница накренилась кузовом самосвала, и мертвое тело со стилетом в груди сползло на пол, оставляя за собой красную дорожку.
Слуга даже не повернул головы – умчался по делам. Я подошла поближе к Уйме. Превозмогла желание ухватиться за толстую руку в кольчужном рукаве:
– Кто его убил, ты не знаешь?
– Никто его не убивал, – Уйма разглядывал мертвеца, лежащего теперь на боку. – Он у них всегда так – полежит-полежит и встанет. Если враг у ворот. Если в нем большая нужда, вроде как вчера.
– Пойдем отсюда, – сказала я, помолчав.
– Ты ужинала?
Полчаса назад я готова была проглотить слона. Сейчас у меня начисто пропал аппетит.
– Пойдем, Уйма, пожалуйста…
Он пожал плечами.
* * *Мы вышли за ворота без лишнего шума, но ни от кого особенно не прячась. Поле перед замком было вытоптано, у ворот лежало опрокинутое стенобитное орудие. Чуть дальше – обломки катапульты. Поодаль высилась куча мешков, набросанных один на другой; я присмотрелась. Мешки смутно напоминали человеческие фигуры с руками-ногами, а кое-где на мешковине были даже нарисованы лица! Огромные куклы были изрублены, распороты, песок из них почти высыпался, осталась куча тряпья.
– Что это?!
– Сам удивляюсь, – пробормотал людоед. – Понаделали кукол, набили песком, пришел Мастер-Генерал – куклы встали и пошли. Страшное дело. Стрелы в них увязают, мечи тупятся… Его в клочья надо изрубить, чтобы он рассыпался, а разве он даст себя рубить?
Я вспомнила Максимилиана: «Куклы. Боевые игрушки Мастера». Солнце склонялось к горизонту; куча тряпичных бойцов отбрасывала длинную тень.
– Этот Мастер-Генерал… Он как-то их оживил, да?
– Мастер-кукловод, – проворчал Уйма. – И ведь не только кукол водит.
– А кого еще?
– Людей, разумеется. Я видел. Как он скомандовал: «В атаку». Все вперед как бешеные ломанулись. Слабые, сильные, трусливые, хромые… все.
– А ты?
Людоед долго молчал.
– И меня пробрало, – признался наконец. – Сперва ничего, ничего… А потом ка-ак… барабаны в ушах, в животе боевая песня. Вспомнил юность, понимаешь.
Уйма улыбался незнакомой улыбкой. Может, все дело в том, что лицо у него бритое? Я попыталась справиться с нарастающим беспокойством. Дальше мы шли в молчании шагов примерно сто.
– Потом просыпаюсь, – проговорил вдруг Уйма, – посреди мясорубки. Те и рады уже отступить, так наши фланги сомкнули и месят направо и налево. А я вообще уже не различал – кто наши, кто ихние…
– Ты знаешь, что такое мясорубка?
– А как же!
И снова его ответ мне очень не понравился. Зачем им на островах мясорубка, людоедам? Уйма снова замолчал, и я не стала его расспрашивать.
Отойдя на приличное расстояние, мы оглянулись.
Мрачное серое строение с высокими стенами, с двумя башнями по бокам и массивным выступом в центре, замок был похож на боевого носорога, всю жизнь проведшего в схватках. Ни тебе балов, ни турниров, ни прочих радостей жизни – только бойня, атака за атакой, короткий перерыв на ужин и снова война.
– Кто это там? – спросил Уйма.
– Где?
Я присмотрелась. С такого расстояния мои глаза ничего не могли разобрать.
– Мальчишка? – спросила я с нехорошим предчувствием.
Уйма кивнул, не сводя с замка глаз.
– Он далеко, – сказала я. – Он нас не достанет.
– Кто это?
– Да так, – я отвела глаза. – Просто один знакомый.
Глава 11
По дороге, уставленной виселицами
Мы шли на север. Наступал уже вечер, когда у дороги нам повстречалась первая виселица.
– На верном пути, – сказал Уйма.
К моему большому счастью, виселица была пуста. Черная петля покачивалась, притворяясь безвредной веревкой.
– Сядем и перекусим, – предложил Уйма.
Я согласилась. Запасливый людоед утащил с праздничного стола целый мешок мяса, сыра, лепешек и кислых бледно-синих слив. От странных фруктов сводило скулы, зато они утоляли жажду.
Я ела и поглядывала на Уйму. Невозможно было привыкнуть к его новому обличью. Только я успела притерпеться к тому, что у меня в спутниках людоед, как вдруг знакомый дикарь без всякого волшебства превратился в незнакомого рыцаря. И это меня скорее пугало, чем радовало: дикаря, как известно, можно обмануть, провести, ну как-то «превзойти мозгами». А от этого нового Уймы я не знала, чего и ждать.
Так примерно я размышляла, но по мере того, как мой желудок становился все полнее, настроение делалось все лучше, и скоро мне уже не хотелось задумываться о неприятных вещах.
– Дело не так-то уж плохо, – взялась я рассуждать, когда ужин был съеден. – Принц-деспот – это раз. Принц-пленник – это два…
– Никто не знает, где Принц-пленник, – заметил Уйма.
– Ну его братец-то должен знать? Я так поняла, что Принц-деспот его и запленил… Заточил… Посадил, короче.
– Он запленил его не за тем, чтобы женить, – возразил Уйма.
– Тогда мы должны уговорить – пусть выпустит, – сказала я не очень уверенно. – Все-таки брат… Ты не знаешь случайно, из-за чего они поругались?
– Жритраву, – задумчиво сказал Уйма, поглядывая на пустую петлю. – Из-за чего ругаются принцы? Из-за трона. Я так думаю.
Я уныло смотрела на обглоданную кость в его руках. Ну почему, почему все так сложно? Почему за Ведьминой Печатью нам не встретилась мирная, процветающая страна, где прекрасные, благородные принцы рвут ромашки, мечтая о невестах?
– Может быть, нам начать с Принца-саламандры?
– Гмурры, – коротко ответил Уйма.
– Кто это?
– Не знаю. Но все говорят, что до Принца-саламандры только на огненном шаре. Из-за гмурров.
– А где тут остановка огненных шаров?
– Остановка?
– Ну станция. Пристань. Гнездо.
– На запад за лесом, на высоком холме. Но сперва нам надо награбить денег.
– Мы не грабители.
Уйма не удостоил меня ответом. Он лег на спину, вытянувшись во весь рост, и закинул руки за голову. Железные пластинки панциря чуть разошлись, как чешуйки, на его груди. Наверное, это был очень хороший доспех.
– Мы напрасно идем к Принцу-деспоту, – изрек Уйма лежа. – Он убьет тебя, а меня приспособит крутить какое-нибудь колесо. На мельнице. Или на руднике.
– Он же разбит, – напомнила я. – Он потерпел поражение. У него не осталось войска.
– Мой папа, Охра Костегрыз, никогда не уходил в поход, не оставив дома, в деревне, запасной отряд. Почему ты думаешь, что Принц-деспот должен быть глупее моего папы?
Я молчала. Мне нечего было ответить. Уйма валялся, отдыхая, расстелив по траве широкие кольчужные рукава.
– Зачем таскать на себе эту тяжесть? – спросила я, ни к кому не обращаясь.
– А мне нравится. У нас на островах такого нет.
Вечерело. Я страшно устала. Ныли ноги. Клонило в сон. Мы только сутки за Печатью, а кажется – целый год. И ничего еще не сделано. Надо вставать и идти, а сил нет.
– Уйма, давай здесь заночуем.
– С дороги бы убраться, – людоед смотрел в темнеющее небо. – Мало ли кто тут ездит…
Будто в ответ на его слова в отдалении, там, откуда мы пришли, послышался негромкий топот.
– Уходим! – я вскочила, откуда только силы взялись. Уйма остался лежать:
– Три лошади. Одна повозка. Пеших с десяток, не больше. Ничего они нам не сделают, а вот спросить – спросить у них можно.
Я снова села и положила посох на колени.
Путники показались через полчаса. Лошадей в самом деле было три: одна запряжена в телегу, две с поклажей, их вели под уздцы тощие женщины в рваных плащах. Впереди выступал старик, борода у него была седая и клочковатая, а на голове поблескивала странная шапка. Только когда он подошел поближе, я поняла, что это корона! За коронованным шли, понурив головы, мужчины и женщины разных лет, одна несла на руках младенца.
