Валентин Егоров - Сказочные истории, взятые из жизни (сборник)
Трёхкратно повторенная начальником лагеря Валентином Егорычем зычным голосом команда «По автобусам!», наконец-то, разогнала-развеяла стихию прощания – все обречённо потянулись в автобусные салоны… А Федя и Стёпа – к чёрным министерским «Волгам» своих пап, позаботившихся об индивидуальной комфортной доставке в родные роскошные пенаты разъединственных любимых чад.
Глава IV. Новая семья
Мать встретила необычайно загоревшего, окрепшего и радостного сына после почти двухмесячной разлуки двумя новостями: одной – хорошей, другой – плохой, почти на дух непереносимой… Чтобы не отставать от сына-отличника, поступила на заочное отделение педучилища, что, конечно же, обрадовало сына, а вот желание создать новую семью после стольких лет мытарств, боли, одиночества прозвучало громом среди ясного неба! И это сейчас, когда всё стало в жизни налаживаться и им так хорошо вдвоём!.. Особенно настроение усугубилось после того, как он увидел при знакомстве претендента на руку и сердце его матери, такой юной и красивой по сравнению с этим, похожим на крыса, мелким облезлым старикашкой с говорящими именем и фамилией, дядя Филя Крысятников, который и работал в соответствующем тому месте, младшим научным сотрудником в республиканском архиве. Из-за него пришлось оставить милую избушку на городской окраине, что продали за символические деньги повзрослевшему Серёге Анисимову, обзаведшемуся семьёй, двор и друзей, коих пообещал не забывать, и со скромным скарбом перебраться тоже на окраину, но уже поближе к центру, на неприметную улочку Романовку, в дом под номером один, чуть-чуть немногим лучше прежнего, рядом с Зелёным лугом и городской баней.
И лишь в двух судьбоносных моментах Егор решительно настоял на своём: ни в коем случае не усыновляться, сохранив в неприкосновенности фамилию, полученную при рождении, и не менять школу, островок привычного, родного, постоянного. Со временем любящий сын старался понять свою матушку, сделавшую такой, на первый взгляд, неприглядный выбор: о нём в тот момент, сердешная, думала больше, чем о себе, да и красивым, сильным и неженатым матери-одиночки, пускай и красотки, с дитём не очень-то и нужны – выбор не велик, если не хочешь в старости одной куковать, этот хоть, судя по безобидной внешности, её настрадавшегося в раннем детстве сыночка обижать не будет… Но вот тут-то бедная мамочка, захотевшая пожить полноценной жизнью в полной семье, ошиблась!
Филипп Иваныч Крысятников, окончивший в своё время пединститут, но ни дня не отработавший по специальности, захотел вдруг оживить свои познания в педагогике и применить их, так сказать, в семейной практике. Да у него сие получалось из рук вон плохо: объект воспитания попался какой-то неважнецкий, не приручаем по природе полусиротского вольнодумства и самостоятельности – дело доходило до непедагогического рукоприкладства, при чём трусливый в душе боялся огласки своим деяниям, поэтому тыкал Егора в порыве гнева остреньким кулачком, не оставляя синяков, когда мамы не было дома. Мальчик, не привыкший жалиться никому, даже самому близкому человеку, терпел, надеясь, что отчим когда-нибудь отстанет сам, но, увы, тот безропотность пасынка расценил как вседозволенность и однажды перегнул палку, разбив в кровь лицо ребёнку за какую-то мелкую провинность и непослушание, потом долго и нудно то угрожал, то слёзно просил не говорить никому, обещая мифические блага в будущем, на что впервые восставший в своей непокорности Егор, смело глядя отчиму в глаза, заявил, если тот ещё себе такое позволит, он подожжёт дом вместе с ним и всем его драным имуществом, над которым трясётся и не даёт трогать без его разрешения!!! Сказано было так решительно, что отчим поверил – этот сможет, за ним, волчонком, дело не станет – и, от греха подальше, отстал, переключившись на полное безучастие в судьбе приёмного ребёнка. Егор Вальков, освободившись из-под навязчивой опёки, задышал свободнее, почувствовав себя снова птицей, выпущенной из клетки на волю, возвращаясь в эту самую клетку, то бишь домой, лишь поздними вечерами, когда мама приходила с работы, либо ночуя у друзей, если та оставалась на ночное дежурство. На людях же внешне семейная жизнь выглядела умильно и благопристойно, сама мать не догадывалась, думая о хорошем и о будущем дочки, которую родила через положенные девять месяцев, назвав по настоянию супруга Марфой.
Будучи вся в работе, ибо на одну скромную зарплату учёного избранника прожить было невозможно, и в заботах в связи с появлением дочери, Екатерина Ивановна частенько стала забывать о сыне даже в день его рождения и лишь после Егорушкиных напоминаний запоздало поздравляла сыночка, суя тому горсть ирисок или же яблоко – вот и весь праздник, который у кого-то проходит за накрытым праздничным столом, с кучей подарков, весельем до полуночи… Но жизнестойкий Егор Вальков шибко не унывал по таким «мелочам», ведь он здоров, свободен, сам себе хозяин и умом Бог, слава Ему, не обидел – чего ж понапрасну прозябать в грусти, когда вся жизнь ещё впереди!..
Глава V. Милые и не очень соседи
Двор, куда перебралась семья Вальковых после замужества матери, был не очень большим, но народу обитало в нём много, самого разного от двух деклассированных элементов Надеиных Веры и Коли, позорящих нормальное общество, до семейки университетской профессуры Тарасовых, всем своим видом демонстрировавшей, дескать, мы тута случайно, временно и вот со дня на день съедем в подобающие нашему статусу апартаменты, но почему-то всё не съезжали и не съезжали…
Дома были подобротнее, чем на старом месте, бревенчатые, с широкими окнами, за исключением одной, притулившейся сбоку припёка, мазанки многодетной семьи Поповых, но зато их сарайка отчего-то выглядела куда солиднее, вместительнее, чем основное жилище с низенькими потолками и подслеповатыми окошками. Строения нестройно группировались вокруг уютного пятачка свободного пространства, где в войну в центре стоял грубо сколоченный стол с широкими скамьями, даже подведён был свет, за которым люди дружно собирались по праздникам или помянуть кого-либо, поддержать горемык-соседей. Потом кто-то предприимчивый разобрал его на дрова за ненадобностью – народ в пору мирного времени стал кучковаться индивидуально или небольшими группками… У каждой семьи в наличии имелись свои кладовочки, сарайчики, а у Тарасовых аж целый амбарище из бруса, обшитый тёсом, куда глава семейства Иван Андреевич ставил несусветную индивидуальную роскошь тех лет, голубой «Москвич-402», который прикупил по великому блату как участник войны и инвалид – мальчишки да и взрослые гурьбой вываливали поглазеть на чудо техники, когда хозяин жизни выгонял своё дорогое средство передвижения из гаража, прогревал двигатель, протирал запотевшие стёкла, зеркала, хромированные детали, чтобы после лихо на нём выехать со двора и с ветерком прокатиться до университета, где уважаемый доктор наук преподавал математику. Длинные змеящиеся поленницы заготовленных каждой семьёй дров вкупе с подсобными постройками создавали целые лабиринты, выходящие далеко за пределы основного двора, приволье для мальчишеских компаний, где собирались, прячась от взрослых, жили своей особой жизнью…
Если с пацанами двора Егорка сразу же нашёл контакт и взаимопонимание, то с дядями и тётями выходило по-разному. Так, к примеру, несмотря на свою сверхучёность и образованность, Тарасовы были до мелочи прижимисты и не очень-то жаловали Валькова, даже на порог не пускали, ну, хоть бы чем-нибудь угостили за помощь в мойке машины, колке дров – спасибо и до свидания! Голодный Егорушка как-то подглядел в окно, как эта семейка обедать изволят: в гостиной большой стол, накрытый белой накрахмаленной скатертью, сервировался как в лучших светских домах – столько столовых приборов одновременно мальчик отродясь не видал! Иван Андреевич, восседая на самом лучшем месте, после заздравной речи к домочадцам опрокидывал в себя, оттопырив мизинчик с агатовым перстеньком, изящную рюмочку водки для аппетита и приступал к наваристым щам, затем профессионалом-гурманом разделывался с антрекотом под овощное ассорти, на десерт – обязательно фрукты… Обалденный до обморока запах и аромат изыска и изобилия, казалось, пробивали двойные оконные рамы, до того всё было близко и явственно!!! Дело в том, что после сытных лагерных харчей Егор, днями, а то и ночами предоставленный сам себе, так как мать пропадала на работе, отчим же больше заботился о своём желудке, забывая о ничего не просящем у него пасынке, элементарно хотел есть: школьного мизерного завтрака и остатков малышкового супчика из кастрюльки, что иногда перепадал ему, когда забегал к матушке после школы в ясли, явно не хватало для ощущения сытости, поэтому любой кусок на стороне спасал от мерзкого чувства сосания под ложечкой и голодного урчания в животе! Вальков повадился ходить к дому Самодинских, театральных деятелей, заслуженных работников культуры, как бы просто попроведать друга Вовку, единственного позднорождённого их сыночка, которого они баловали и пестовали от всей души, тактически выбирая обеденное время. Маме Татьяне Павловне, сверхинтеллигентной женщине, было очень неудобно держать пришедшего к Вовочке гостя на улице во время трапезы – следовало любезное приглашение отобедать с ними! Вальков же обставлял своё согласие так, как будто это он делает, прежде всего, из большого уважения к семье, но не голода ради, дабы раньше времени не прикрыть эту точку чужой домашней кухни за неимением своей…
