Сергей Казанцев - Крылатый камень
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
В хрустальном зале. Двадцать первый век
Шурка увидел себя за рулем легкового автомобиля. Автомобиль катился по широкому шоссе. Оно уходило на север. Впереди виднелась синяя громада Денежкиного Камня. Появился указатель: «Шахта «Красная Шапочка». Шурка-взрослый повернул руль. Новенький «жигулёнок», похожий на серебристую каплю, подъехал к большой группе диковинных строений. Не было среди них привычной высокой башни копра. Яркие кубы из разноцветного бетона и сверкающего стекла составляли замысловатую фигуру. Она закручивалась как водоворот вокруг одноэтажного дюралевого «блюда», поднятого в середине шатром. Будто инопланетный звездолет лежало «блюдо», посылая в разные стороны солнечных «зайцев». По его ободу протянулись сплошной цепью круглые большие люки, накрепко закрытые.
Взрослый Шурка — Александр Михайлович, так теперь будем его называть — подвел машину к одному из люков, над которым горел зеленый глазок светофора. Не выходя из кабины, он протянул руку в окно. Под окном стоял низенький красный столбик, на верхушке у него была прорезь как у телефона-автомата. Александр Михайлович вложил туда продолговатую полоску из пластмассы, похожую на номерок из раздевалки. На полоске был выдавлен табельный номер, а внутри запечатана магнитная пластинка, на нее записана шифрованная команда автоматическому сторожу: «Открыть люк!» Створки люка легко, бесшумно раздвинулись. «Доброго пути!» — проревел механический голос. Александр Михайлович поморщился, спрятал в нагрудный карман пластмассовый пропуск и осторожно зарулил внутрь «звездолета».
Дюралевое «блюдо» не было летающим. Но оно открывало вход в геокосмос — в недра земли. Это и есть копёр, который на старой шахте высился бы пятидесятиметровой башней. В такой башне раньше размещали сильные подъемные машины. С натужным ревом таскали они на толстых тросах тяжелые клети — шахтные лифты, поднимая и опуская их в ствол, словно ведро в колодец. Сегодня же, в 2009-м году, башня стала не нужна, потому что не было в копре подъемных механизмов. И лифта не было. И не было самого ствола, если считать стволом вертикальный шахтный колодец. Из-под круглого «блюда» крутой спиралью спускался вниз тоннель. В нем пролегло широкое, отличное бетонное шоссе. Спираль, развернув каждый виток на сотню метров в ширину, вела на горизонты; самый нижний строили уже на глубине более двух километров.
Под шатровой крышей копра была круглая площадь. На ней останавливались автобусы, легковушки, грузовики, ожидая — недолго — своей очереди, чтобы нырнуть в главный вход, за которым открывалось спиральное шоссе. У входа Александр Михайлович притормозил.
— Здорово, Ольга! — крикнул он. — Привет, племяшка!
В стеклянной будке, как регулировщица ГАИ, в мягком крутящемся кресле сидела девушка. Александр Михайлович озорно улыбнулся и ловко забросил пластмассовый номерок через открытое окно прямо ей на колени. Табельщица строго погрозила пальцем, указывая на лоток, куда следовало класть пропуска, но тоже улыбнулась.
— Счастливого пути, дядь Шура! — крикнула она. — Езжайте осторожно! Папа говорил, что вы гоняете по горизонтам, как на ралли…
Александр Михайлович хмыкнул. Отец Ольги, главный инженер, был еще нештатным автоинспектором и запросто мог запретить двоюродному брату самостоятельный спуск на личной машине. Скучай тогда в медлительном автобусе, вместо того чтобы вихрем слететь в забой.
— Ладно, ладно, племяшка, — примирительно проговорил Александр Михайлович, — ты же знаешь, что я везучий.
— Везет всегда тому, кто соблюдает правила движения! — Ольга засмеялась, помахала рукой.
Мягко засвистели шины. «Жигуленок» устремился вниз кругами, как спускается из заоблачной выси реактивный самолет, заходя на посадку. Неназойливым бледно-зеленым светом горело на пульте табло, показывая, на сколько метров впереди свободен путь. Но вот замигал желтый глаз и, вырастая, превратился в красный. Александр Михайлович остановил автомобиль. Справа, с одного из горизонтов, выполз груженный рудой автопоезд. Шесть пятидесятитонных прицепов тащил мощный тягач-электроход. На «жигуленке» тоже стоял электрический мотор, но, конечно, послабее. Автопоезд пересек четырехрядную полосу, вырулил на встречную половину шоссе: он направлялся наверх, на-гора. Участок разделительного барьера, утонувший перед колесами тягача, щелкнув, поднялся на место. Зажегся зеленый свет.
Быстро доехал Александр Михайлович до своего горизонта и по просторному квершлагу — до гаража. А там он пересел на… электровоз. Да, да, железнодорожный транспорт остался в новой шахте, и был он не вспомогательным, а равноправным с электромобильным. Правда, он уже назывался пластмасс-дорожным. И новый электровоз не походил на те открытые железные коробки, что двадцать лет назад катились по двум металлическим рельсам и пронзительно жужжали. Его пластиковый корпус обтекаемыми очертаниями напоминал гоночный автомобиль. Но колес у него не было. Он сидел верхом на зубчатом пластмассовом рельсе. По бокам рельса блестели алюминиевые полоски — по ним поступал электрический ток. И вагонетки под стать новому локомотиву: не вагонетки, а саморазгружающиеся двадцатитонные вагоны. У каждого свой, дополнительный небольшой мотор. Если все вместе включить — какая силища образуется! Хоть веди загруженный состав по вертикальной стене. А что? Зубцы на рельсе не дадут соскользнуть, руда не высыплется из-под герметичных крышек, и мощности хватит.
Александр Михайлович включил автоматическое управление (машинисты называли этот умный прибор автопилотом) и повернул кресло к небольшому пульту, укрепленному на боковой стене кабины.
— Ну-ка, — проворчал он, — что там еще наши ученые придумали?
Ученые из центральной горной лаборатории рудника не давали машинистам прохлаждаться. С тех пор как на электровозах были установлены «автопилоты», в кабинах регулярно стали появляться разнообразные приборы, которые в охапке приносили хитрые инженеры из ЦГЛ. «На один только рейс!» — широко распахивая честные глаза, просили они, и машинист на месяц, на два превращался в лаборанта, напряженно следил за стрелками, самописцами, световыми зайчиками, вздрагивая от неожиданных звонков и ошалело гоняясь взглядом за перебегающими огоньками…
В кабине у Черёмухина уже побывали и газовый анализатор, контролирующий работу вентиляционной службы, и ультразвуковой дефектоскоп, проверяющий, нет ли трещин в рельсе… На этот раз пассажирское кресло занимал аппарат, похожий на старинный граммофон: труба с широким раструбом была нацелена в открытую форточку. Провода от «граммофона» тянулись к переносному пульту, на котором мерцал маленький прямоугольный экран. По экрану бродили неясные тени. Прибор этот был эхолотом, он на ходу пронизывал ультразвуковыми импульсами каменную толщу, обнаруживая пустоты и трещины. «Ни одна водяная змея теперь не спрячется в засаде», — подумал Черёмухин. Картина, которую показывал экран, записывалась на ленту видеомагнитофона — наверху ее расшифруют любопытные ученые.
Картинка шла нормально, экран не мигал, не загоралась красная аварийная лампочка, и Александр Михайлович, убедившись, что здесь исправно действует свой «автопилот», повернул кресло обратно к ветровому стеклу. Он любил сам водить состав и переключился на ручное управление немного раньше, чем электровоз приблизился к опасному участку.
Загорелось красное табло. Состав увеличил ход. Черёмухин пристегнулся к креслу широким резиновым ремнем (вообще-то это следовало сделать с самого начала, как только сел в электровоз, но какой же профессионал станет привязывать себя на спокойном участке пути!). Электровоз резко задрал нос, как сверхзвуковой самолет на взлете, и вагонетки, стукаясь концами крыш, послушно полезли за ним в крутую гору.
Этот путь, проложенный в старом наклонном стволе, разрешалось использовать только самым опытным машинистам. Если в недремлющий глазок фотоэлемента не попадет потайной значок, нарисованный на электровозе специальной краской, автоматический сторож просто выключит ток, и нарушителю придется дожидаться аварийную команду, чтобы сняли его со стены, а заодно и с электровоза на месяц-другой. У Черёмухина была полная коллекция таких значков-пропусков, позволяющих выделывать очень невозможные пируэты — высший пилотаж! Александр Михайлович считался лучшим, хоть и самым лихим, машинистом на шахте.
Вот и сейчас он не сбавил скорость, взлетев на верхний этаж, развернулся где-то чуть ли не на потолке и со свистом ринулся вниз, чтобы вернуться опять на свой горизонт, только уже далеко в стороне, у самых дальних забоев, до которых добирался бы обычным путем не меньше часа. А тут минуты! Состав почти падал, проваливаясь в бездну.
