Вадим Собко - Скала Дельфин
— Так вы, ребята, больше ничего не знаете об этом всем? — улыбаясь, спросил Коротков.
Витя еще хотел рассказать, как ему понравилась музыка Васи, но Андрюша перебил его:
— Это все.
— Тогда идите спать. Мы здесь уже сами с товарищем подумаем, что нужно сделать, — тихо улыбаясь, сказал Коротков, и лица Вити и Андрюши помрачнели. Они надеялись, что, может, им будет разрешено принять участие в каких–то необыкновенно интересных, настоящих и тяжелых приготовлениях к завтрашнему дню. А тут на тебе! — совершенно неожиданный и незаслуженный приказ идти спать.
Витино лицо исказилось так, словно он хотел заплакать. Увидев это, Борис Петрович сказал, похлопав Огринчука по плечу:
— Уже поздно, а вы с Андрюшей еще маленькие. И запомните себе, что дети должны ложиться спать в десять часов. А за Васю не волнуйтесь. За то, что сказали мне, спасибо, но все остальное делать буду я сам. А теперь спокойной ночи и приятных снов! Увидимся послезавтра в школе. Всего наилучшего!
Борис Петрович слегка поклонился, и ребятам не оставалось ничего другого, как сказать: «До свидания!», повернуться и медленно, нехотя выйти на улицу.
Ох, и досталось же Борису Петровичу, когда они вышли! И Андрюша, и Витя были глубоко возмущены его несправедливым поведением. Неужели он так и оставит Васю в руках этого самого Глобы? А конечно, если он с ними так обошелся, то, несомненно, что и до Васи ему не никакого дела.
Крайне возмущенные таким поведением Бориса Петровича, ребята решили завтра же ехать в девять часов к скале Дельфин и посмотреть, что там будут делать Глоба и Вася.
Шлюпку можно будет взять на базе клуба «Юных пионеров». В компанию решено было взять Нину Иванову и Гришу Глузберга, как наиболее надежных товарищей. Когда все детали завтрашней экспедиции на помощь Васи был разработаны, ребята еще раз недобрым словом вспомнили Короткова и только после этого разошлись по домам.
* * *— Мне это не нравится! И очень не нравится, — сказал эпроновец и пошел слоном. — Шах!
— Глупости, Саша! — ответил Коротков, защищаясь пешкой, — завтра возьмем твой катер, подъедем туда и выясним все до последнего гвоздика.
Но Александра Михайловича — так звали эпроновца — ответ не удовлетворил.
— Здорово не нравится! — еще раз повторил он. — Ты понимаешь, на яхте «Галатея» когда–то из нашего города убегала вся контрразведка. Ребята, конечно, могли что–то напутать, но если этот тип хочет достать с «Галатеи» скрипку, то это уже совсем подозрительно. На яхте может быть все, что угодно, но я сомневаюсь, чтобы там была хоть плохонькая скрипка. Я не знаю, что он оттуда хочет достать и могло ли там что–нибудь сохраниться за долгие годы, но заинтересоваться этим стоит.
— Действительно, в самом деле! — отозвался Коротков, очень занятый плохим положением своего короля. — Даже если ребята преувеличивают только наполовину, так и то есть о чем подумать.
— Завтра без десяти девять я очень тебя прошу прийти на нашу пристань, — сказал Александр Михайлович, делая последний ход и вставая. — Тебе мат! Мы должны успеть туда вместе с ними. Правда, нам можно было бы и не торопиться. Я не думаю, чтобы этот парень мог что–нибудь достать с такой глубины. А через месяц мы эту самую «Галатею» поднимем на свет и посмотрим, что там могло остаться в рулевой рубке.
Борис Петрович покачал головой.
Черная корма теплохода «Крым» и пенистый бурун вдруг вспомнились ему. Еще он вспомнил стройного, как из бронзы вылитого мальчика, что, секунду колеблясь, стоял на теплом песке, и полтинник, ребром брошенный в маленькую волну.
Минуту и сорок секунд пробыл тогда Вася под водой в поисках маленького кружочка полтинника на морском дне. Можно поверить, что Вася попробует достать с яхты какую–то несуществующую скрипку.
Но там он действительно подвергнется смертельной опасности. Ведь заплывать под водой через узкие двери в тесную и темную рубку — это не то же самое, что вот сейчас выйти через дверь на улицу. Вася может зацепиться там, захлебнуться, потерять сознание, и тогда не будет никакой надежды на его спасение.
Нет, завтра он должен решительно воспрепятствовать этому типу использовать маленького Васю. Завтра надо взять с собой в лодку кого–нибудь из пограничников, там же на месте арестовать этого неизвестного человека. Если в словах ребят есть хоть доля правды, то волнения и заботы будут вполне оправданы.
Александр Михайлович и Коротков еще несколько минут поговорили о завтрашнем дне, сложили шахматы и вышли на улицу. Короткову хотелось погулять и заодно провести Александра Михайловича домой.
Они медленно шли затихающими улицам города. На набережной уже не было толпы. Опустевшая, она казалась незнакомой. Коротков и Александр Михайлович на несколько минут сели на скамью в самом конце набережной.
Монотонно плескалось внизу море. Оно простиралось куда–то в темноту, черное и таинственное. Зеленые лучики от звезд покрывали узором его поверхность. Ночь была тихая, и только звезды, яркие и большие, выделялись на темном фоне бархатисто–синего неба.
Вдруг огромная звезда перечеркнула небо поперек, оставив на собой длинный бледный след. Это напоминало замечательный фейерверк, но было во много раз красивее.
Один из осенних звездопадов, что иногда случаются на юге нашей страны, проносился перед глазами Короткова. Метеоры неслись две–три минуты; за это время их сгорело несколько сотен. Затем звездопад прекратился, и большие, привычные звезды в знакомых созвездиях снова появились на потемневшем небе.
Через несколько минут Коротков попрощался с Александром Михайловичем и не спеша пошел домой. Приближалась полночь.
Неожиданный шум за забором одного из домов привлек внимание Короткова. Шептали звонкие детские голоса, иногда сбиваясь на громкую увлеченную беседу.
В конце Борис Петрович услышал:
— Да смотри же, Нина, точно без четверти девять! — после этого стукнула калитка и две маленькие фигурки быстро побежали по улице.
«Эти котята что–то затевают на завтра, — подумал Коротков. — Обязательно надо прибыть точно в девять».
Глава одиннадцатая
Спустя полчаса после того как Глоба ушел, старому профессору прислали скрипку. Ее принес невысокий молчаливый человек, который в тот день вернулся из Москвы. Он не мог принести скрипку утром, извинился, попрощался и вышел.
Профессор привычной рукой натянул струны и провел смычком, быстро перебегая с одной струны на другую. Скрипка завибрировала, словно прикосновение смычка электрическим током пронзило ее блестяще полированное деревянное тело.
Профессор положил ее в футляр, закрыл крышку и пожалел, что сейчас здесь нет Васи.
Старику вдруг захотелось пройтись по тихим и безлюдным улицам города. Роса уже упала, ночь потеплела, и он мог без боязни идти гулять. У него теплилась надежда увидеть Васю, сказать ему радостную новость, пригласить к себе и подарить скрипку. Профессор старался не признаваться себе, что именно двигало им, когда он медленно, опираясь на тяжелую суковатую палку, вышел из калитки и, не торопясь, пошел по улице к набережной.
Шел медленным шагом, постепенно переступая непослушными ногами. Дома улицы расступались перед ним и снова сходились далеко позади.
Постукивая палкой, он шел к набережной, и каждый квартал вроде бы был значительно короче, чем обычно.
Профессор уже устал, но все же не терял надежды увидеть Васю, и всегда, когда он вспоминал своего ученика, на его губах появлялась улыбка.
На набережной старика встретили уважительные взгляды и шепотом произносили его имя, когда он проходил.
В городском саду играла музыка. Несколько минут старик слушал бурные и огненные мелодии из «Кармен».
Он прошел по набережной, и хорошее настроение не оставляло его. Правда, надежда увидеть Васю исчезла: уже было поздно — вряд ли мальчик мог ходить в такое время по улицам.
Профессор прошел набережную до конца, повернулся и пошел назад.
Музыка в саду затихла, и звонка южная тишина повисла над засыпающим городом. Она не нарушалась тихим металлическим плеском волн, а наоборот — от этого приятного монотонного шума становилась еще более торжественной.
Профессор пришел в кафе «Спартак» и вдруг остановился. Он стоял, прислушиваясь, забыв обо всем на свете, кроме звуков музыки, широкой волной льющихся из–за зеленой стены из листьев дикого винограда.
В кафе прекрасный мастер на плохонькой скрипке играл удивительные вещи. Музыкант легко и беззаботно брал по несколько тактов то с одного, то с другого произведения мировых композиторов и составлял все это в дерзкое собственное произведение.
Минуту профессор стоял, слушая, и улыбка сошла с его уст. Подошел к ярко освещенному входу в кафе «Спартак» и заглянул внутрь.
