Лента Ососкова - Лесь с Ильинки-улицы
- Гречка. С мясной подливой вчерашней. Будешь?
- Буду! — Лесь с вечера не ел, если не считать перехваченного впопыхах хот-дога на Смотровой площадке Воробьёвых гор.
- Отлично… — и Рюрик исчез на кухне.
Через минуту он уже появился снова, с двумя тарелками каши в руках, вручил одну Лесю, взял с подноса, накрытого полотенцем, кружки и налил мальчику и себе чаю. Потом поднялся и прочитал ещё от мамы знакомое Лесю "Отче наш", перекрестившись на висящие на стене иконы. Тут в трапезную заглянули ещё несколько человек из тех, кто, видимо, на службе был, тоже громко помолились — даже спели — и вскоре над столом стоял негромкий и очень аппетитный галдёж.
Лесь ел и помалкивал, разглядывая незнакомых людей. Разговоры шли о каких-то неизвестных ему Танях, Сашах и даже об одном Лавре. Потом люди стали обсуждать, кто на будущей неделе "комендантит", снова вспомнили про Лавра, потом про чьих-то детей, Рюрик посетовал, что никак не может на этой неделе выбраться, но вот в следующий понедельник, может быть…
Лесь доскрёб кашу, взял кусок хлеба и аккуратно вытер тарелку от вкусной мясной подливки. Допил чай, захрустев его парой сушек, ещё горсть, убедившись, что на него никто не смотрит, сунул в карман прислонённого к ноге рюкзака. Потом шёпотом спросил у Рюрика:
- Может, я пойду?
- А, иди, — кивнул тот, не отвлекаясь от разговора. — Тарелку на кухню отнеси.
Лесь так и сделал, сердечно поблагодарил хозяйничающую у плиты улыбчивую женщину, выслушал в ответ ожидаемое: "Да не за что, Бог в помощь, а ты, мальчик, чей?" — и, пояснив что-то туманно про Рюрика, вышел из трапезной, здраво рассудив, что прозвище Юры здесь все знают.
На улице было совсем тепло и солнечно, и Лесю тут же расхотелось прямо сейчас спускаться в душное метро и куда-то ехать. Вместо этого, опасливо пробежав через двор полиции — трое омоновцев у машины на мальчика даже не поглядели, — Лесь отправился гулять по ГУМу. Среди сотни ярких вывесок, под какую-то незамысловатую музыку он долго бродил по линиям и этажам, не выдержал, заглянул в магазин дисков, но молодой продавец так охотно спросил, может ли он чем-нибудь помочь, что Лесю стало неловко — покупать-то он ничего не собирался — и, пробормотав "Да я так… поглядеть…", мальчик поспешно ретировался.
Ноги сами его принесли вновь на первый этаж — и вдруг затормозили перед киоском с мороженным. Сами. Лесь и рад был бы пройти, но внезапно так захотелось вон того, ванильного, в хрустящем стаканчике, что мальчик застрял перед киоском минут на пять, мысленно подсчитывая деньги и пытаясь убедить себя, что их слишком мало осталось, чтобы вот так покупать дорогущее мороженное. Уж лучше у метро где-нибудь — там хоть дешевле…
Тут-то его и окликнули неуверенно:
- Лёша?
Мальчик удивлённо обернулся: Лесем его звали только домашние и друзья, на "обычное" имя он тоже откликался.
Окликнувший его был мужчиной довольно непонятного возраста, полным, добродушным, в сером пиджаке из наверняка дорогой ткани, ботинках с длинными блестящими носами… В общем, Лесь здесь нагляделся уже на таких "респектабельных" людей.
Рядом с мужчиной стояла девчонка в смешном розовом платьице, лет восьми-девяти на вид, не старше. Они оба были чем-то похожи — отец с дочкой, наверное. Поймав внимательный взгляд мальчика, мужчина радостно, хоть и немного удивлённо, кивнул, мол, подойди сюда.
Лесь подошёл, напряжённый, недоверчивый — события последних дней его этому научили. Несмотря на волшебную встречу с Воскресной школой этого храма, с Васильком, Ленкой и Рюриком, Лесь ко всем незнакомцам, которым от него было что-то надо, относился с изрядной долей подозрения.
- Ты ведь Лёша, да? — словно сам себе удивляясь, спросил мужчина.
Лесь кивнул, не видя подвоха в таком вопросе. Мало ли Лёш бывает в Москве… Может, спутал?
- А я… я твоего отца знаю… Оленька, купи нам мороженного, — обернулся он к девочке, вручая ей свой кошелёк. — И Лёше тоже. Ты будешь?
Мороженного Лесю хотелось так сильно, что мальчик наплевал на всякую осторожность и поспешно кивнул. В конце концов, от мороженного никто не умирал. Зато оно вкусное…
Осторожно облизывая хрустящий вафельный стаканчик, Лесь вполуха слушал слова мужчины, бо́льшую часть пропуская мимо ушей. Насколько близко он знал папу, Лесь так и не понял. А в глубине души интуиция и намекала: может, не знал вовсе, но Лесь хотел сначала доесть мороженное, а потом уже решать "что делать, куды бечь".
Он только понял, что у Оли сегодня День Рожденья, и поэтому папа повёз её сюда, как обещал — погулять по Красной площади, походить по магазинам ГУМа. Мама выбраться с ними не смогла, сегодня у неё было какое-то очень важное совещание с зарубежными хозяевами фирмы или что-то вроде того? — Лесь не вникал, просто слушал, кивал и кушал мороженное, утешая себя мыслью, что свалить отсюда будет совсем легко, вокруг куча народа, а до метро рукой подать.
- А у тебя где мама?
- В больнице, — буркнул Лесь неохотно и больше ничего не пояснил. Впрочем, мужчина не настаивал. Лесь даже удивился — а потом велел себе расслабиться. Не расспрашивает — тем лучше, в конце концов…
Они прошли ГУМ из конца в конец, доели мороженное, и мужчина, поглядев на часы, вздохнул:
- Ну, уже пора ехать… Лёш, давай подвезу тебя? Ты сейчас куда?
- К… к другу, — Лесь сам не знал, почему не сказал про тётку — наверное, по прочно вросшей в сознание привычке вообще никому ничего не говорить о своих планах, которая теперь опережала даже разум.
- А друг где живёт?
- Да на Славянском бульваре… — точнее Лесь опять-таки не сказал, хотя понимал, что человеку, который папу знает, можно бы и довериться. Но привычка была сильнее желания, и недоверие, абстрактное, даже безотносительно человека, идущего рядом с Лесем, просто заставляло прикусывать язык.
- Ну, нам по… по пути, — мужчина, которого, кстати, звали Виктором Викторовичем, взглянул почему-то на Олю, но та только похлопала глазами с талантом маленькой девочки. — Поехали?
Лесь глубоко пожал плечами. А чего нет, в конце концов? Прокатится на машине, сэкономит кучу времени, посидит у тётки подольше, успокоит её… куда ни глянь — всюду одни плюсы.
Машина ждала на подземной парковке прямо рядом с храмом. Бросив взгляд на бело-розовое здание и вывеску иконной лавки, Лесь подумал про себя, в общем-то, ни к кому не думая обращаться, а так… просто: "Господи, если случится чего — ты меня предупреди?" — и вприпрыжку догнал Виктора с Олей, сразу же выбросив свою неумелую молитву из головы.
Автомобиль был небольшой, но для одного мужчины и двух детей — более чем. Устроившись вместе с Олей на заднем сиденье, Лесь положил на колени рюкзак, по привычке обнял его и уставился в окно. Центр он знал плохо, а жаль — дома здесь были красивые. Или просто интересные. Или внезапные… Москва, одним словом.
Потом Оля робко спросила Леся, где это — Славянский бульвар, и Лесь охотно начал рассказывать, попутно наткнувшись на полное непонимание девочкой, где в городе север-юг. "На даче есть запад и восток, — совершенно серьёзно уведомил ребёнок. — А в городе же не видно, куда солнце заходит…"
С такой логикой было не поспорить, и Лесь уставился в окно… чтобы понять вдруг, что он отлично знает места, по которым проезжает машина — и это вовсе на Славянский бульвар, дорогу куда он недавно рассматривал на карте.
- Викто-ор… — он обратился к мужчине даже без отчества — оно из головы благополучно успело вывалиться. — Вы… почему сейчас направо свернули?
Мужчина дёрнулся и как-то очень растерянно произнёс:
- Я подумал… может, лучше сначала к нам домой заедешь? В конце концов, твой папа… — и вдруг резко побледнел, сначала увидев в зеркальце заднего вида, а затем и почувствовав у виска дуло пистолета. Самого настоящего пистолета Макарова, прямо как в фильмах, только рукоять у него была не коричневая, а чёрная (откуда Виктору было знать, что чёрная рифлёная рукоять бывает у макарова-модернизированного, ПММ). В наступившей нехорошей тишине раздался чёткий щелчок — это мальчик ловко снял пистолет с предохранителя.
Истошно, где-то на грани с ультразвуком завопила Оля, но злой и очень спокойный голос Лёши Виктор слышал ясно. Мальчик наклонился вперёд, почти к его уху, уверенно держа палец на курке, и приказал:
- Остановись. Я выйду.
Виктор попытался возразить, но почувствовал, что ствол вжимается в висок, и послушно вывернул руль вправо, сворачивая на обочину. Остановился, замигав аварийками. Пистолет от виска никуда не делся. Бледный мальчик с горящими глазами тихо — но снова это у него получилось громче плача растерянной Оли — спросил:
- Куда ты ехал?
- Д-домой… к нам домой…
- Зачем?
Лесь не злился, хотя так и могло показаться со стороны. Он вообще сейчас не испытывал никаких чувств, словно застыл ледяной статуей.
