Анатолий Рыбаков - Выстрел
– Может быть, попросить кого-нибудь из ребят во дворе? – предложил Юра.
– Довериться Витьке Бурову? Показать ему дорогу в квартиру Зиминых? Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?
– Но я ищу вариант, – ответил Юра.
Валентин Валентинович ударил себя ладонью по лбу:
– Эврика! Ты говорил, что в школе вы храните свои вещи в ящиках.
– Да, в таких клетках, они стоят в коридоре.
– Значит, в клетке лежит и портфель Люды?
– Да.
– А в портфеле ключи от квартиры?
Залезть в чужую клетку, взять ключи, войти в чужую квартиру – нет, на это он не пойдет ни за что!
– Я не понимаю.
– Боже мой, так просто, – нетерпеливо продолжал Валентин Валентинович. – Возьмешь ключи, передашь мне, я за час все сделаю, положу набор, верну тебе ключи, ты их положишь обратно в портфель, и решена проблема.
Юра облегченно вздохнул: в чужую квартиру ему входить не придется… И все же – воровать ключи… В коридоре всегда кто-то есть.
– А что будет потом? Ведь Зимины будут выяснять, как к ним попал набор?
– Ну, это уже пустяки! Для полной ясности я привяжу к коробке два цветка. Зимины все поймут, у них есть чувство юмора, чувство игры. И они не будут выяснять, как и каким образом он попал к ним.
– А если все же будут?
– Тогда мое разоблачение неизбежно, – весело объявил Валентин Валентинович.
– И что тогда?
– Вот тогда я скажу, что взобрался по пожарной лестнице. Это будет выглядеть очень весело и романтично. И расположит ко мне и Люду и Ольгу Дмитриевну. И, возможно, тронет черствое сердце Николая Львовича.
14
Открыть чужой портфель, взять ключи от чужой квартиры…
Дурацкая затея, идиотская причуда… К чему?! Люда не выйдет за него замуж, даже если он поселится на этой пожарной лестнице. «Влюблен, способен на сумасбродство, игра…» Странно слышать это от такого человека! Кретинизм, сопли, сантименты! А может быть, и не сантименты? И нет особой влюбленности? Нужна не Люда, а Николай Львович, нужна не жена, а мануфактура. Кто он такой, в сущности? Ординарный снабженец, несмотря на лоск, шик, респектабельность; плебей, хотя и произносит это слово с иронией. «Сюрприз» – словечко из Замоскворечья. Принеси! Сморозь какую-нибудь банальность – для ваших прелестных пальчиков, Ольга Дмитриевна! Ведь не бриллиантовое колье дарит. Копеечная коробка с ножничками и пилочками. У его, Юриной мамы, десяток таких ножничек, щипчиков и пилочек. И нечего устраивать спектакль.
Так размышлял Юра, сидя за письменной работой в кабинете литературы. Блестящее майское солнце слепило глаза, тишина класса усыпляла, поскрипывали перья, шелестели перелистываемые страницы.
Генка с шумом отодвинул стул, собрал тетради и пересел на другое место.
– Ты что, Петров? – спросил преподаватель.
– Не хочу сидеть рядом с Зиминой.
– Почему?
– Всю школу провоняла своими духами.
– Сиди где хочешь, – недовольно проговорил Виктор Григорьевич.
– И потом, Виктор Григорьевич, я хочу переменить тему.
– Какая у тебя тема?
– Крестьянство в изображении Тургенева.
– Она тебе не нравится? Почему?
– Крестьянство надо изучать не у крепостника Тургенева.
– Тургенев был против крепостного права, – заметила Зина Круглова.
– Все равно! Литература должна объяснять историю с правильных идейных позиций.
– Литература не объясняет историю, а воспитывает человека, – сказала Зина Круглова.
– Сейчас не диспут, – сказал Виктор Григорьевич, – занимайтесь! Тема за тобой, Петров. Можешь изложить в ней свою точку зрения.
Тишина вернула Юру к его горестным мыслям. Приближалась перемена, а ровно в одиннадцать он должен вынести Валентину ключи.
Надо было сразу отказаться. Категорически! Не мямлить, не канючить. На глазах у всей школы открыть чужой портфель, взять ключи – он что, с ума спятил или считает его идиотом?
Не выходить! Сказать потом, что были заперты двери. Или выйти, но объявить, что в коридоре были ребята и он не смог взять ключи. Или еще лучше: портфеля не было в клетке, Люда взяла его в класс. Мысль!.. Впрочем, Валентин наверняка скажет: «Хорошо, сделай это завтра».
Нет, нет, нет! В такую авантюру он не ввяжется. Вышибут из школы. За месяц до окончания, спасибо! Конечно, если он попадется, можно наврать, что он хотел положить Люде в портфель записку, Люда выручит, подтвердит… И все же надо объясняться, оправдываться; они будут сидеть на учкоме с каменными лицами, будут допрашивать, выпытывать, читать нотации… Даже если в школе все сойдет благополучно, то неизвестно, как получится у Валентина. Войдет в дом, а тут явится Ольга Дмитриевна. Не поверит же она, что он влез в окно по пожарной лестнице.
Прозвенел звонок. Юра вышел в коридор, посмотрел на клетки.
Клетками назывались стеллажи, разделенные на открытые ящики, над каждым – бумажка с фамилией владельца. Сюда складывали книги, тетради, чертежи, личные вещи; клетки неприкосновенны, взять что-либо, даже заглянуть в чужую клетку считалось преступлением.
Юра подошел к своему ящику, сделал вид, что перебирает там что-то, взглядом примерился к клетке Люды: достаточно протянуть руку, чтобы взять ее портфель. Портфель приоткрыт. Люда не защелкнула его, просто втиснула в ящик.
По коридору бегали ребята, толпились у кооператива – столика, на котором разложены тетрадки, карандаши, ручки, чернильницы, линейки, циркули, транспортиры, стиральные резинки.
Один из школьных анахронизмов, которые так презирал Юра, кооператив сохранился с донэповских времен, когда тетради и карандаши добывались с трудом и распределялись учкомом среди учеников. Теперь все можно купить в любом магазине в большом выборе, хоть и на копейку две дороже. Но кооператив остался: не надо, видите ли, покупать у нэпманов и тем поддерживать частный капитал, а главное – традиция, которую надо сохранить во всей ее чистоте и неприкосновенности.
Как надоело! Одно и то же из года в год, из класса в класс. Такие нелепости! Валентин затевает глупую историю, но в ней хотя бы проглядывается личность, индивидуальность; он не боится войти в чужую квартиру, положить набор; он вырос в другое время – в то далекое время устраивали маскарады, шутили, мистифицировали и ничего не боялись. Почему же он, Юра, должен жить по чуждым ему законам? На диспуте он декларировал свою независимость, свое желание быть самим собой. Вот он и будет самим собой. Его приятель влюблен, хочет сделать подарок, делает в не совсем обычной шутливой форме. Что предосудительного?
Прозвенел звонок. Все потянулись в классы и кабинеты. Коридор опустел.
Юра вынул из клетки портфель, открыл, вытащил ключи, один большой, другой маленький для французского замка, положил в карман, поставил портфель в ящик и спустился по лестнице.
На первом этаже, у вешалки, он столкнулся с Сашей Панкратовым.
– Ты куда? – спросил Саша. На рукаве у него была красная повязка – знак дежурного по школе.
В другой ситуации Юра не обратил бы внимания на эту мелюзгу, хотя и с красной повязкой на рукаве. Но страх еще не прошел, и он растерянно пробормотал:
– Я выйду на минутку, отдам отцу ключ от квартиры, свой он потерял. Сейчас вернусь.
Валентин Валентинович уже ожидал его, Юра передал ключи.
– Когда у вас обед?
– С двенадцати до часу.
– Без четверти час я верну ключи.
– Только не опоздайте, а то двери закроют.
– Не беспокойся! Может быть, приду раньше.
– Это было бы очень хорошо.
– Пока!
– Пока!
В дверях стоял Саша Панкратов. Идиот!
– Ты чего здесь торчишь?!
– Запереть дверь.
– Я могу это сделать сам.
Юра вошел в школу.
Саша запер дверь.
Предстояли два часа томительного ожидания. Надо делать физику, но Юра пошел в исторический, там занималась Люда: не выйдет ли она к своей клетке, вдруг потребуется портфель…
Люда конспектировала, из кабинета не выходила.
Звонок возвестил большую перемену. Выкрикивая «Распределение! Распределение!», все высыпали в коридор, понеслись вниз по лестнице, яростно застучали кулаками в закрытые двери столовой: «Распределение – открывай!..»
Яша Полонский прокричал:
Девочки прелестницы,Не ломайте лестницы!Мальчики соколики,Берегите столики!
Двери открылись. Расталкивая друг друга, ребята ворвались в столовую, уселись за длинные, покрытые клеенкой столы. Во главе стола – кастрюля с супом, по краям – алюминиевые миски и ложки, в середине – блюдо с ломтями черного хлеба, его тут же расхватали, каждый стремился получить горбушку…
Юра вышел из класса за Людой.
Люда вынула из клетки портфель, сунула в него тетрадки, положила обратно. Слава богу! Теперь возьмет его только после обеда…
Единственным украшением столовой был плакат: «Хорошо прожеванная пища идет впрок». Внизу карандашом было приписано: «Что такое прок?»
