Сергей Голицын - Повести
Все подбежали к белому камню, обступили его со всех сторон, ломами принялись откалывать куски приставшей извести.
— Осторожнее, умоляю вас, осторожнее! Археология не выносит варварства! — кричал Федор Федорович. Маленький, тщедушный, из-за ребячьих спин он ничего не видел и не мог подобраться ближе.
Ничего не видел и Георгий Николаевич.
Ломы были слишком грубыми орудиями, в дело пошли перочинные ножи. Алеша достал из своего слесарного набора молотки, зубила и втиснулся в самую середину кучи малы.
Оба взрослых бегали сзади. Не видели, ну никак не видели, что там происходит, что творится, какие исторические открытия появляются на свет!
— Осторожнее, осторожнее! — кричал Федор Федорович. — От камня не должна отколоться даже самая малая крошка.
И вдруг, как стайка воробьев, все разом вскочили, отпрыгнули в стороны.
Обе Гали — бывшая начальница и кудрявая (они почти помирились между собой) — принесли полынные веники и начали сметать известковую пыль с камня.
Наконец оба взрослых смогли увидеть, какая тайна скрывалась под столбом.
Глава тринадцатая
ПОЧЕМУ ГЕОРГИЙ НИКОЛАЕВИЧ ВЫНУЖДЕН БЫЛ НЕДОСЛУШАТЬ РАССКАЗ АРХЕОЛОГА
Что такое красота? Вопрос этот с давних пор задавали, задают и будут задавать многие и многие люди всех национальностей, люди старые, молодые, дети… И ответы они всегда получают самые различные.
Наверное, можно сказать, что красиво то творение искусства, которое волнует, когда нельзя от него оторвать глаз, когда хочется на него глядеть и глядеть, забывая все на свете.
Лев на камне бабушки Дуни поражал буйной фантазией камнесечца-затейника, пустившего причудливые завитки и переплетения хвостов и языков по всей поверхности камня.
Этот камень, только что представший перед взорами ребят и двух взрослых, этот камень был такой же ширины, как и бабушкин, но длиннее. Рельеф на нем казался совсем иного стиля. Мастер, создавший его, обладал вкусом строгим, даже суровым. Не вычурную затейливость линий хотел он передать своим долотом, а стремительное движение вперед. Он изобразил витязя в островерхом шлеме, в кольчуге. Всадник скакал с быстротою ветра. Могучий конь круто изогнул шею, его густая грива закрывала часть уздечки, ноги коня разметались в беге и топтали цветок тюльпана — единственное, что раньше было видно. В правой руке витязь держал меч, подъятый для сокрушительного удара, в левой держал щит, а на щите различался герб — барс, вздыбленный в прыжке. Плащ витязя широкими складками развевался по ветру.
Никто не говорил ни слова. Все смотрели затаив дыхание. Просто невозможно было оторваться от витязя, мчавшегося на коне.
Первым нарушил молчание Георгий Николаевич.
— «Куда ты скачешь, гордый конь, и где опустишь ты копыта?» — продекламировал он.
— «Камо бёжиши воине избранный, многажды, славне чё-стию вёнчаный?…» — в свою очередь продекламировал Федор Федорович. — Вы вспомнили стихи Пушкина, а я вспомнил вирши неизвестного поэта конца семнадцатого столетия. Витязь на коне назывался ездёц, — добавил он. — Его изображали в тринадцатом столетии с мечом в руке, а позднее — с копьем.
— Только два коня числятся на сегодняшний день в нашей бригаде, — сказал Алеша Попович. — Вот этот белокаменный и плюс мой стальной, а живых ни одного не осталось.
Георгий Николаевич мысленно представил себе того витязя, кого по памяти изобразил Илья Михайлович на стене его светелочки. Конечно, копия напоминает подлинник, но была огромная разница. Там самоучка не очень уверенно водил кистью, здесь мастер камнесечец, подлинный художник, вдохновенно владел долотом.
Заговорил Алеша Попович:
— А позвольте вас спросить, по каким таким причинам радульский богатей Суханов отдал распоряжение замуровать данное произведение искусства?
— Наверно, он видел в нем только камень, пригодный для фундамента паперти, — отвечал Георгий Николаевич.
— Видимо, ваш Суханов был суеверным человеком, — пояснил Федор Федорович, — и ездец показался ему нечистой силой, враждебной всему божественному… Девочки, пожалуйста, смахните вашими веничками вот тут. — И он указал на правый нижний угол камня.
Обе Гали смахнули. Неожиданно выступили узкие и высокие славянские буквы, прорезанные в камне глубокими ложбинками. Ребята не знали, что за буквы.
— Надпись, имеющая историческое значение, но трудно поддающаяся расшифровке, — изрек Алеша Попович.
— Сейчас расшифрую, — сказал Федор Федорович и тут же вслух назвал буквы: — «ВКНЗКНСТ».
Он вдруг отошел в сторону. Лицо его выразило искреннее торжество, даже очки, казавшиеся раньше свирепыми, сейчас улыбались.
— Мои сугубо предварительные догадки полностью подтвердились, — сказал он. — Во-первых, я с точностью до двух лет могу назвать год начала строительства — от 216 до 218. А во-вторых — я почти уверен в этом, — надпись косвенно подтверждает, кто был витязь, основавший Радуль. «ВКНЗКНСТ» читается так: «Великий князь Константин». Это старший сын Всеволода Большое Гнездо.
— А почему пропущены гласные буквы? — спросил Миша.
— Как — почему? Просто места не хватило. Ты видишь, что надпись притиснулась к самому краю камня. В те времена летописцы привыкли экономить дорогой пергамент, изготовлявшийся из телячьей кожи; многие слова записывали сокращенно, без гласных букв, да еще не отделяли одно слово от другого. Очевидно, камнесечец последовал примеру летописцев.
— А чем был известен этот Константин? — спросил Игорь. Федор Федорович начал рассказывать.
В этот момент Георгий Николаевич почувствовал, как кто-то его тронул за локоть.
— Можно с вами поговорить?
Он оглянулся. Сзади него, опершись на велосипед, стоял тот самый желтоволосый юноша-киношник, которого три дня назад Настасья Петровна никак не хотела пускать к нему в светелочку. Перед его грудью, на ковбойке, на ремешке, перекинутом через шею, висел огромный киноаппарат в кожемитовом черном футляре. Юноша глядел умильными прозрачно-голубыми глазками.
— Можно с вами поговорить? — повторил он.
— Погодите, некогда! — отрезал Георгий Николаевич. Он должен был дослушать рассказ археолога до конца.
— По тем скудным сведениям, какие имеются в летописях, — говорил между тем Федор Федорович, — о многом мы может только догадываться. Первый исторически известный факт о Константине: в летописи отмечен год его рождения. Второй исторический факт: отмечен год его свадьбы. Выясняется, что мальчика женили, когда ему исполнилось всего девять лет.
Нехорошо, конечно, прерывать взрослого человека, но все ахнули, задвигались, затолкали друг друга.
— Мальчики, девочки! — упрекнул их Георгий Николаевич.
— Возможно, в летопись вкралась ошибочка? — вставил Алеша Попович.
— Никакой ошибки нет, — сказал Федор Федорович. — Подобные ранние браки из дипломатических соображений нередко практиковались в те времена в княжеских и королевских семьях. Венгрия и Польша враждовали между собой. Чтобы оба государя подписали между собой мирный договор, понадобилась свадьба. Венгерский король женил своего четырехлетнего сына на трехлетней дочери польского короля.
— Ну уж никуда не годится! — сказала Алла и прыснула от смеха.
— А нам всем по тринадцати лет, — сказал Миша и лукаво посмотрел на Галю-кудрявую.
— Прекратить болтовню! — крикнул Игорь и обратился к Федору Федоровичу: — Прошу извинить нас, мы будем вас слушать внимательно.
Археолог стал рассказывать, что Всеволод, великий князь Владимиро-Сузлальский, отправил своего юношу сына княжить в Ростов, теперешний Ростов-Ярославский.
Георгий Николаевич хорошо знал о деятельности Константина, которому посвятил последнюю главу своей новой повести. Но Федор Федорович рассказывал с таким азартом, что слушать его было просто наслаждение.
— Можно с вами срочно поговорить? — в третий раз с дрожью в голосе повторил юноша в ковбойке и опять тронул Георгия Николаевича за локоть.
Вот несносный! Равнодушный к истории, к поискам, к открывающимся тайнам старого Радуля, юноша все водил свой велосипед вокруг да еще, как актер на сцене, руки ломал, даже стонал.
Федор Федорович между тем продолжал рассказывать. Объяснил, почему Всеволод невзлюбил своего ученого сына, почему завещал великое княжение следующему по старшинству брату Константина — Юрию.
В 1212 году после смерти Всеволода разгорелась борьба между братьями; они то мирились, то шли войной один на другого.
Узнав, что сыновья Всеволода Большое Гнездо не ладят между собой, в распрю вмешался княживший в ту пору в Новгороде известный своим воинским пылом князь Мстислав Удалой. Он предложил свою помощь Константину; тот сперва не хотел поднимать меч на родного брата, но ростовские бояре уговорили его собирать полки.
