Николай Глебов - Карабарчик
— А бить нагайкой можно?
— Только перед концом, когда впереди будешь. Почаще его ногами пошевеливай.
А на другом конце стойбища, в кустах у реки, сидели Темир, Кирик и Янька.
— Вчера Сапок объявил народу, что условия состязания остаются прежними: он поклялся сдержать свое слово. Если буланый не подведет, ты будешь свободен Кирик. Пойду, однако, сделаю заявку на бега. — Темир поднялся и, раздвинув кусты, исчез за их зеленой стеной. Ребята остались одни.
— Кирик, когда будешь ехать возле той горы, — показал Янька рукой на дальнюю гору, — я встречу тебя там, ладно?
Кирик молча кивнул головой.
— А знаешь что? — Янька приблизил лицо к другу. — Только Степанку не поддавайся. Он поедет на рыжем бегунце.
— Знаю, — коротко ответил Кирик. Говорить не хотелось.
Через несколько минут вернулся Темир.
— Не подкачай, — сказал он озабоченно Кирику и подсадил его на коня.
Буланый скосил глаза на седока.
— Волю дай, не доезжая до Теньги версты за две. Но если увидишь, что буланый рвется сильно вперед, — не держи. По бокам ногами не бей: не любит. Повод держи крепче. Айда!
* * *Наездники выстраивались в ряд. Внимание Кирика привлек стройный, в яблоках, красавец конь.
«Должно, Аргымая, нездешней породы», подумал он. На вороной кобылице Яжная сидел какой-то незнакомый мальчик.
Справа в ряду виднелся рыжий конь. Во всаднике Кирик узнал Степанка. Тот разговаривал с подростком, сидевшим на кауром21 коне.
Рядом с Кириком горячилась темно-гнедая кобылица. На ней сидел племянник местного бая Манжи.
Кто-то хлопнул три раза в ладоши и подбросил шапку вверх.
Кони рванулись вперед. Первой выскочила на дорогу и стала набирать скорость вороная кобылица Яжная. За ней несся, раздувая ноздри и храпя, чужеземный конь в яблоках. Опустив свободно поводья, мчался на рыжем коне Степанко. Голова в голову бежали темно-гнедая кобылица бая Манжи и каурый конь.
Буланый сначала бежал неохотно и только на третьем километре перешел на волчьи скачки. Сидеть на нем было трудно. Кобылица Яжная и конь в яблоках скрылись из виду.
На пятом километре буланый обогнал кобылицу Манжи и каурого. Впереди было только трое. За поворотом Кирик заметил вороную Яжная и рыжего коня Степанка. Вскоре буланый сровнялся с ними, и в тот же миг Кирик почувствовал резкую боль в спине: Степанко ударил его нагайкой и крикнул злобно: «Посторонись, нищенок!»
Кирик пригнулся к гриве коня и почувствовал новый удар. Он прошелся по его голым плечам. Закусив губу от боли, Кирик первый раз ударил буланого. Буланый затоптался на месте. Рыжий конь Зотникова оказался впереди. Сзади послышался дробный стук копыт темно-гнедой кобылицы, и мимо Кирика, размахивая плетью, промчался племянник Манжи. Через минуту буланый успокоился и помчался вперед. До рыжего коня Степанка оставалось с полкилометра: было заметно, что рыжий начал сбавлять бег. Буланый нагнал его на седьмом километре. Коня в яблоках и вороной кобылицы Яжная не было видно: они далеко ушли вперед.
«Не придти мне первому», подумал Кирик печально и, наклонившись к уху коня, прошептал ему, как другу:
— Вперед!
Буланый помчался. На дороге показалось легкое облачко пыли, и через несколько минут Кирик увидел кобылицу Яжная, которая бежала позади чужеземного коня.
— Вперед!
Чуть наклонив голову к земле, буланый конь летел, точно ветер.
Вороная Яжная косила кровавые глаза на бежавшего уже рядом с ней буланого, но дороги не уступала.
— Отставай, а то огрею! — крикнул Кирику ездок и тоже замахнулся нагайкой.
Кирик вспыхнул от обиды и, подавшись корпусом вперед, ласково потрепал гриву коня:
— Вперед!
Буланый, чувствуя ласку седока, помчался во весь карьер. Вскоре он опередил кобылицу Яжная и стал догонять арабского коня. Поровнялся с ним, обогнув гору.
Промелькнул кричавший что-то Янька. Замелькали одинокие аилы Теньги, была уже видна сверкающая на солнце крыша дома волостной управы.
— Вперед!
Точно по воздуху, несся алтайский конь. Еще километр. Зоркие глаза Кирика уже заметили толпу народа. Кто-то кричал, подбрасывая шапку вверх; более нетерпеливые выбегали на дорогу.
— Мой идет впереди! — Довольный Аргымай потер руки и улыбнулся исправнику. — Две тысячи золотом платил. Лошадь чистокровной арабской породы. Купил в Москве у князя Шаховского. Табунный конь, шибко хорош!
Взглянув еще раз на дорогу, Аргымай в изумлении округлил глаза и, заикаясь от охватившего его волнения, не веря самому себе, спросил:
— Сапок, чья впереди? Сапок не успел ответить.
— Дорогу! Дорогу! — прозвенел ликующий голос Кирика.
Толпа шарахнулась, и буланый промчался по узкому людскому коридору. За ним, раздувая бока, несся конь Аргымая.
Только у реки Кирику удалось сдержать буланого. Усталый, мальчик свалился на руки Темира.
Кобылица Яжная пришла третьей, за ней — каурый конь, затем показался конь Степанка.
— Тебя и мальчика зовут к старшине! — крикнул кто-то из толпы Темиру.
Передав лошадь сияющему Яньке, охотник направился вместе с Кириком к Сапоку. Толпа расступилась, давая им дорогу.
Лицо старшины было мрачно. Аргымай беспокойно ерзал на стуле. Исправник, заложив ногу на ногу, курил папиросу.
— Что просишь, мальчик? — спросил Кирика Сапок. Кирик посмотрел на исправника и сказал тихо:
— Разрешите мне жить в Тюдрале, вместе с Янькой. Бросив окурок, исправник в недоумении посмотрел на Кирика:
— Не понимаю!
Сняв шапку, Темир пояснил:
— Мальчик — сирота. Жил на заимке Зотникова как найденыш. Там ему было трудно, хозяева часто били, и он убежал. Я нашел его в тайге полузамерзшим. В Тюдрале есть русская семья бывшего зотниковского работника Прокопия Кобякова. Сам он сейчас на фронте. Кирик жил у них как приемный сын. Вот он и просится обратно.
— Как ты думаешь, Сапок? — обратился исправник к теньгинскому старшине.
— По книгам он приписан к Зотникову… Да вот и сам Евстигней Тихонович. — Сапок поманил богатого заемщика пальцем к себе: — Иди-ка сюда. Наездника узнаешь? — спросил он едко и показал рукой на прижавшегося к Темиру Кирика.
— Да ты как сюда, разбойник, попал? — Евстигней сделал попытку схватить Кирика за руку.
— Не тронь! — Темир заслонил собой мальчика. — Сапок, — повернулся он к старшине, — сирота ждет обещанного. Ты при народе объявил, что победителю даешь все, что он попросит. Народ надеется на твое слово.
Сапок молчал.
Зотников, подобострастно наклонившись к Кайдалову, что-то торопливо зашептал ему на ухо.
Кайдалов поднялся со стула, щелкнул портсигаром и бросил небрежно:
— Я уважаю ваши обычаи, но… прежде всего закон. И я не позволю его нарушать. Мальчишка принадлежит Зотникову, да-с, Зотникову! — крикнул он уже визгливо.
— Из гнилого рта не жди добрых слов, — горько усмехнулся Темир. — Ваш закон защищает таких, как Зотников и Яжнай — воров и конокрадов…
— Молчать, разбойник! — Сапок замахнулся на Темира.
Кайдалов сделал знак приставу. Тот оглушительно засвистел.
— Темир, уходи! Полиция! — крикнул кто-то из толпы.
— Я тебя не оставлю, Кирик! — бросил коротко охотник и кинулся к реке, где ждал его Янька с буланым.
Вскочив на коня, Темир помчался по дороге. Вслед ему прохлопало два-три выстрела.
— Фрол Кузьмич, — обратился Зотников к приставу, — надо парнишку посадить под замок, а то убежит. — Он показал на Кирика. — А заодно и этого мошенника припрятать не мешает, — мотнул он головой на вертевшегося тут же Яньку.
Ребят посадили в пустой аил, где зимой жили телята, и повесили на дверь увесистый замок.
Вечером в Теньге было шумно. Богатые гости пировали, а пастухи и охотники разъезжались по своим жилищам, ругая старшину за вероломство.
Аил, куда были заперты пленники, стоял недалеко от реки, на выезде из стойбища, но и сюда доносились крики пьяных гостей, песни. Пировал, бросив охранять пленников, и казачий конвой Кайдалова.
Мальчики сидели, тесно прижавшись друг к другу.
Первым поднялся с земли Янька. Не торопясь обошел аил, ощупывая его стенки. Кора лиственницы, покрывавшая аил, была крепкой. Не подавалась и дверь.
— Надо убежать этой ночью. Если увезут тебя на заимку, оттуда не вырваться, — сказал Янька, усаживаясь возле порога на землю.
Мальчик поднял глаза к дымоходу. Через его отверстие блестели яркие звезды. Пролезть через дымоход было невозможно: концы поставленных конусом жердей переплетались. Кроме того, мешали наружные жерди, которыми была придавлена кора лиственницы.
Янька пошарил в карманах и, нащупав, к своей радости, перочинный ножик, стал ковырять им стенку аила. Кора подавалась туго, но наконец в стене образовалось отверстие. Через него, правда с трудом, можно было просунуть руку. Однако радость ребят оказалась преждевременной: наружные жерди были расположены слишком близко друг от друга.
