Мариэтта Чудакова - Дела и ужасы Жени Осинкиной
Действительно, «бомж» — это же сокращенное «без определенного места жительства». И в этом смысле — прабаба была права — такое слово годится скорее для милицейского протокола, чем для обычного разговора одних людей про других.
А в папке этой обнаружился оборванный листок бумаги с компьютерным текстом по-английски. И в нем был указан адрес Жени Осинкиной — это даже Фурсик разобрал, хотя по английскому у него в школе был твердый трояк. А когда он оттащил эту бумагу Ване Бессонову, тот вместе со своей мачехой быстро установил, что документ представляет собой ответ на чей-то запрос о месте жительства Евгении Осинкиной… То есть копию ответа, который, несомненно, был послан тому, кто так пристально интересовался Женей.
В своей тетрадке, озаглавленной «Операция „Потьма“», Фурсик нашел и пересказал Диме краткую запись Жениного рассказа про найденную ею нечаянно в подземном переходе свою фотографию — скадрированную из общей фотографии их 4 «Б» класса. И еще — краткое упоминание в коротких деловых разговорах с Женей по мобильнику о том, что, кажется, кто-то ее преследует по дорогам Урала и Сибири.
— А «Тойоту-Лексус» она не упоминала? — спросил Дима.
— Вот именно упоминала! Такой вроде как черный джип…
Глава 18. Луораветлане и кое-что про русский язык
Когда Степка решил делать свой музей, друзья его родителей купили ему в Москве детскую книжку про Валленберга — писателя Аландера, перевод со шведского.
Почему-то у них на Алтае таких книг не найти. Говорят, что книготорговцы возят по стране только книги, вышедшие тиражом не меньше пятидесяти тысяч экземпляров. Некоторые говорят даже — ста тысяч. А что выходит таким тиражом? Детективы и все такое, что один раз прочитаешь — и можно книжку вообще выбрасывать. Получается — вот, пожалуйста, такую бросовую литературу покупайте на здоровье в любом далеком краю.
А то, что прочитаешь и поставишь бережно на полку, потому что понял, что еще захочется в руки взять и, может, не раз, — вот это только для москвичей да еще для ребят из Питера. Почему так, а? Что, в России в других городах и областях умных ребят вообще, что ли, нет?!
В книжке Аландера Степка прочитал, что отец Рауля умер еще до рождения сына. И Рауль в четыре года иногда плакал оттого, что у него нет папы. Но уже тогда у мальчика формировался твердый характер: «Мы все равно не будем грустить, — говорил он через минуту, вытирая слезы. На прогулках он собирал цветы, чтобы поставить их в вазу перед фотографией отца». Зато у него был любящий дедушка, и он часто писал внуку — из Китая и Японии. «Это было чудесно: Рауль сидел у мамы на коленях, и она громко читала ему вслух — каждое письмо по два раза. В такие минуты мальчику казалось, что у него все-таки есть папа».
Рауль был правнуком крупного и очень известного шведского финансиста Андре Оскара Валленберга. Этот человек, во-первых, основал Стокгольмский банк (существующий и сегодня), а во-вторых — у него было двадцать детей.
Правда, банковским делом интересовался только один из них, как раз дедушка Рауля — Густав, заменивший ему отца. Дед хотел, чтобы внук учился в Америке. Хотя в Стокгольме — столице, как вы понимаете, Швеции — было весьма неплохое техническое образование, дед говорил вот что: «…В Америке ты научишься и кое-чему еще: вере в будущее, в то, что все зависит от тебя. Мой отец никогда бы не стал успешным банкиром, если бы не научился в Америке добиваться цели… В Швеции самое важное — кто у тебя родители. Все идет по проторенной дорожке… А в Америке важно то, что человек сам делает со своей жизнью».
Рауль закончил в Америке университет, вернулся в Стокгольм, стал работать в Голландском банке. Но был крайне недоволен своей службой. «Я не банкир, — писал он дедушке. — Думаю, мне больше подошло бы трудиться ради благой цели, нежели сидеть в конторе и говорить людям: „Нет!“».
Он сам не знал, что в этих словах угадал свое будущее, да еще как. Трудиться ради «благой цели»… Оказалось — не просто благой, а самой благой. То есть самой доброй и прекрасной, какая только может быть на свете.
Дело в том, что как раз в те годы, когда Рауль кончил университет, в Германии пришел к власти Гитлер. Если кто не знает или учил, да забыл — это было в 1933 году. Главными врагами Германии Гитлер сразу объявил евреев. А они, между прочим, жили в Германии почти так же долго, как немцы, и ничем в общем-то давно от них не отличались. Даже по фамилиям их было невозможно отличить. Среди евреев были замечательные музыканты, ученые — например, Эйнштейн, создавший, как любой знает, теорию относительности, врачи. И, конечно, в Германии полно было семей, где папа еврей, а мама — немка, или наоборот. А Гитлер первое, что сделал, — запретил евреям вступать в брак с немцами.
Степка еще в двенадцать с половиной лет прекрасно знал, что когда люди влюбляются — они не думают, у кого какая национальность. Вот когда он, например, во втором классе влюбился в Маюнну, так только и думал о том, как потрогать ее черные блестящие косички, а вовсе не о том, какая у нее национальность.
Почти все в классе звали ее Майкой, но Степе нравилось ее настоящее имя. Маюнна говорила, что она луораветланка. Это слово Степе тоже нравилось. А Сережка Христофоров, он же Серый, он же Христофор, говорил, что никакая она не луораветланка, а самая обыкновенная чукча. И показывал, растягивая грязными пальцами кожу в уголках своих глаз, какие у Маюнки узкие глаза.
Правда, он не все время это говорил и показывал, а только до того дня, когда Степа позвал его после уроков за амбар.
Это в их поселке было узаконенное место для выяснения отношений. Ну, вроде как в некоторых европейских городах для саммитов. Или — для дипломатических переговоров представителей двух стран по какому-нибудь щекотливому вопросу. Если удается договориться — хорошо. Если нет — приходится иногда применять силу.
Так и тут вышло. Степан, как принято, сначала спросил:
— Будешь дразнить Маюнну?
Раньше перед дуэлью секунданты спрашивали — не благоволят ли господа дуэлянты кончить дело миром, не доводить до стрельбы? Ну, в Эликманаре секундантов на такое дело не приглашают, поэтому Степка сам спросил.
Серый не оценил ситуацию, вошел в штопор и сказал:
— Буду! А тебе что?
После этого Степан так накостылял ему, и еще под конец, как положено, потыкал носом в землю, что Христофор, похоже, совсем забыл слово «чукча». И скоро уже, пожалуй, научится выговаривать трудное слово «луораветланка». Что и требовалось доказать, как говорит на уроках математики Никодимыч.
Тут следует уведомить наших читателей, что Степка драться вообще-то не любил. Но примечательно другое — ведь Христофор точно знал: ничего хорошего нет в том, чтобы дразнить кого угодно его национальностью. Почему же, чтобы вот это свое знание перевести в поведение — то есть не дразнить больше девчонку, — ему надо было обязательно дожидаться, чтоб ему как следует наподдали? Вот этого мы с вами, уважаемые читатели, никогда не узнаем.
Раньше называлось — тайна за семью печатями. А если еще начать думать — почему за семью, а не за шестью и не за четырьмя, то и вовсе с копыт съедешь.
Маюнна по секрету рассказывала Степке, что люди произошли от китов. Первая женщина Hay родила сначала китят. А следующее потомство было уже человеческое. Хотя у Степки была другая концепция происхождения людей, но Маюнну он все равно почему-то слушал с удовольствием. Еще она говорила, что есть очень хороший чукотский писатель Рытхэу. Он писал по-русски, но очень интересно описывал жизнь чукчей. И Маюнна прочитала у него про то, что ей как-то начала рассказывать прабабушка, но мама почему-то не разрешила, — про Лунный Свет.
Там, где жили прабабушка и бабушка Маюнны и где родилась ее мама — на Чукотке, — почти полгода длится светлый полярный день. Зато когда наступает полярная ночь — там самая красота. Когда нет пурги и небо чистое, то от полной луны — вокруг праздничный вид. Лунный свет очень сильный — и он еще увеличивается, когда отражается от слегка обледенелого снега. И детям в это время не рекомендуется долго находиться на улице. Потому что кто подвержен лунному влиянию, может на время, а то и насовсем потерять рассудок. И чукотский писатель Рытхэу написал про чукотского мальчика Умлы, который до восьми лет очень хорошо учился. Но однажды, в яркую лунную ночь, не послушав родителей, долго катался на санках с заснеженного склона Священного холма. И на следующее утро вдруг потерял способность усваивать разные науки и почти утратил речь. Единственное, что у него сохранилось, — это уменье играть в шахматы.
— А потом что с ним было? — спрашивал огорченный Степка.
Этого Маюнна уже не знала.
Еще Степке очень нравилась кухлянка, в которой Маюнна ходила в школу в сильные морозы, сшитая, как она объяснила, из шкур молодых оленей. А на капюшоне вокруг лица — красивый длинный мех россомахи. И этот же мех — по краю рукавов и на подоле. Спереди, на груди — четырехугольный кусок шкуры белого медведя. А на спине — замшевые ленточки с цветными бусинками на конце.
